Один день ясного неба - Леони Росс
Завьер со вздохом повиновался. Айо весь этот год был терпелив и добр к нему.
Стоя за брезентовой стенкой в окружении ведер с красной жижей и требухой, Айо внимательно осмотрел его ноги.
— Что? — вполголоса спросил Завьер.
Связка мертвых курочек на спине у Айо затряслась.
— У меня есть женщина, — сообщил старший брат.
— Я рад за тебя! — с удивлением произнес Завьер.
Это и впрямь стало хорошим известием. У Айо был неудачный брак.
Глаза Айо нервно забегали, но потом он уставился прямо на Завьера.
— Да. Эта женщина… — Он чуть улыбнулся. — Я уже староват, чтобы сходить с ума из-за женщин. Сам знаешь. Но эта… — Он помотал головой, выражая этим движением одновременно смущение и удовольствие.
Завьер усмехнулся и хлопнул брата по спине. Весь его гнев улетучился. Они затрясли головами, их лица просияли. Курочки за спиной у Айо тоже затряслись. Давно у него не было так хорошо на душе. Айо всем своим видом показывал, что уверен в своих чувствах.
— И когда ты приведешь ее в дом?
— Не сейчас.
— Пропустим по стаканчику после того, как уляжется вся эта свадебная кутерьма.
Айо схватил его за плечо — больно! Завьер попытался было вырваться, но стальные пальцы брата крепко впились ему в кожу. Айо медленно заговорил, словно изучал каждое произнесенное слово:
— Я знаю эту женщину вот уже несколько месяцев и все думаю: почему я не привожу ее в семью? Сначала я думаю о тебе, потом о Чсе. Но о себе никогда. — Он кивнул своим мыслям и сильнее сжал его плечо. Завьер поморщился. Но Айо, похоже, этого не заметил. — Моя женщина озабочена. Она, знаешь ли, сильная. Но она думает, что, может быть, я не готов к ней, хотя я с ней не согласен. Потому мне и приходится спрашивать у себя самого: что же делать?
Казалось, их разговор слышат все на рынке. Вокруг них сгустился запах мертвых животных.
— От тебя несет, Зав.
Завьер недоуменно нахмурился, обидевшись.
— Я… дурно пахну?
— Нет, нет, не в этом смысле. Я хочу сказать, что от тебя разит печалью, Зав. Я не могу подпустить к тебе людей. Что с тобой такое?
От клокотавшего в его душе гнева белый брезент палатки заходил ходуном у них над головой. Завьер смутился: неужели он дал повод неправильно истолковать его состояние, и кому — Айо!
— Ну а чего ты от меня ждал? В этот день ровно год назад умерла Найя! — Он повысил голос. — А тут еще эта женщина заговорила про самоубийство. Люди считают, что я виноват? Это же был несчастный случай, Айо!
— Да, Зав. И мы скорбим вместе с тобой. Это очень-очень печально. — Айо разжал пальцы. Он снова подобрел. Может, он всегда был добрым, даже в минуты гнева, даже по-женски проявляя нежность. — Но ты сегодня печален точно так же, как и год назад.
Хотя как он мог быть по-настоящему добрым и при этом говорить такие глупости?
— Но почему ты так безутешно скорбишь по женщине, которую никогда не любил?
Завьер открыл рот и сразу закрыл. Он почувствовал себя полным дураком из-за того, что выдал себя.
— В тот день, когда Найя ушла, мы все знали, куда она отправилась. Но ты целых два дня ничего не замечал, Завьер. Ты торчал у себя на кухне. Ты ведь это понимаешь, правда?
— Я был занят.
— Но ведь все, кроме тебя, знали, что у нее есть мужчина. Ладно, никакой мужчина не признается себе в том, что его жена шалит на стороне, даже если он ее не любит, но она вернулась и сама тебе все рассказала. И чем же ты ей после этого обязан?
Он пытался выбрать из роя сумбурных мыслей в голове точные слова. Что он не знал, как все подружки его возненавидели или как ее отец умолял не выходить за него. Она рассказала ему об этом много лет спустя, не просто рассказала, а выкрикнула в лицо…
Айо качал головой.
— И пусть ее призрак является ее мужчине! Зачем тебе такая забота? Ты все еще не успокоился. Ведь так?
Завьер ощутил аромат мотылька в кармане, словно им пропиталось все тело и этот едкий запах перекрывал смрад крови в ведрах. У него слегка болела голова, волна боли началась в левой глазнице. Он присел на табуретку рядом с горкой коровьих и козьих зобных желез.
— Отнеси козу Му, прошу тебя, Айо.
— Ты должен объяснять это мне, брат. Хоть кому-то.
— Я тебя очень прошу.
Он отвернулся, услышал, как вздохнул Айо и вышел из палатки. Тронул записную книжку в сумке.
Он всю жизнь приносил ей одни печали.
* * *
Найя пропадала в течение двух недель. Ни взятки полицейским, ни циркулировавшие по острову слухи не давали ни намека на то, куда она делась. Он только дивился: как она ушла, так ни слуху ни духу — а она ведь была женой радетеля. Может быть, сбежала тайком на одном из торговых кораблей. Иногда местные так делали, но он не мог поверить, что она на это решилась.
И в один прекрасный день она вернулась, когда он, стоя в саду, думал о ней. Он смотрел на лягушек в пруду и на серых птиц в небе.
Услышав голос за спиной, он резко качнулся назад.
— Завьер!
Ни у одной живой души не было такого поэтичного голоса.
— Да!
— Это Найя!
— Да. — У него разболелась голова.
— Это же я.
— Знаю.
Молчание. Потом ее голос:
— Ты послал за мной полицию.
— Все хорошо?
Ему хотелось еще что-нибудь сказать, но он не смог.
— Нет.
Он привалился к истекавшему древесным соком стволу и стал глядеть на детишек, что играли на песке внизу под скалой. Он боялся обернуться. У него возникла нелепая мысль, что, если он обернется, она исчезнет. И в повисшей тишине он подумал, что именно так и случится.
— Я не вернусь, Зав.
— Знаю.
И вдруг ему почудилось, что он и впрямь это знал.
Она заплакала.
— Ты даже не посмотришь на меня?
— Что ты хочешь, чтобы я сказал?
Его голос звучал холодно, и Завьеру не понравилось даже его звучание.
— Что-нибудь! — В ее голосе слышалось разочарование, но он не знал, о чем она говорит или что ей нужно, отчего почувствовал себя дураком и ему стало очень грустно. — Что-нибудь! Завьер! Я ухожу от тебя!
Он ждал. Потом раздался крик: «Найя!» Голос прозвучал не громче, чем вздох после смешка, но он отчетливо услышал ее имя
