Федор Сологуб - Том 3. Слаще яда
Шаня глядела на него опьяненными радостью глазами и восклицала наивно и радостно:
– Господи, сколько времени мы не видались! Как ты похорошел, Женечка!
Евгений самодовольно улыбался. Шаня спокойно и уверенно говорила ему «ты». Он сначала сбивался, – то «вы», то «ты». Шаня сердилась, начинала тоже говорить «вы», – Евгению делалось весело, и он переходил на «ты».
Евгений почти все время говорил о себе. Это была одна из его давних привычек. Шаня слушала его и всматривалась в него с жадным восторгом.
Наконец Шаня решилась напомнить ему о их детской любви, – и он пассивно поддавался ее настроениям, отдавался ее воле, направленной к творению любви.
Шаня робко взглянула на Евгения, сильно покраснела и с волнением, которое ей трудно было скрыть, спросила:
– Помнишь, Женечка, ты обещал на мне жениться?
Евгений снисходительно улыбнулся и промолчал. Подумал: «Ну, еще это мы посмотрим».
Шаня говорила робко и нежно:
– Конечно, я готова отказаться, если ты не хочешь, если ты полюбил другую. Конечно, я тебя никогда не разлюблю и теперь люблю тебя глубже и чище, чем тогда, но ведь я же понимаю, что для тебя это было… что ты на это можешь смотреть как на детское.
Евгений почувствовал себя великодушным и благородным.
– Детское! – воскликнул он с гордою усмешкою. – Ну, положим, я уже не был тогда ребенком. Я полюбил тебя на всю жизнь и никогда не разлюблю. Я вообще рано развивался. Как Лермонтов или Байрон. Многие находят, что я головою выше всех моих сверстников.
Шаня смотрела на него с восторгом. Он продолжал:
– Ты-то, Шанечка, конечно, была тогда еще совсем девочкою…
– Ну, положим! – недовольным голосом протянула Шаня. Евгений говорил:
– И я не осудил бы тебя, если бы ты увлеклась другим.
– Придумал тоже!
Даже засмеялась Шаня, – такою нелепою казалась ей мысль, что она может полюбить другого. Евгений продолжал, нежно пожимая Шанину руку:
– Но я могу любить только тебя, Шаня…
– Милый, милый! – воскликнула Шаня, целуя его щеку.
– И если бы ты мне изменила…
– О, я! Никогда!
– Я не знаю, способен ли бы я был перенести это горе. Я ждал тебя все эти годы. Как только я окончу курс, мы с тобою повенчаемся.
И в эту минуту Евгений совершенно искренно подумал: «К черту все расчеты! Живем только раз, а карьера и большие деньги не стоят того, чтобы на них променять любовь».
Помолчали, прижавшись друг к другу, нежно и сладко мечтая. По их счастливым глазам, устремленным одинаково в зеленую даль сада, можно было подумать, что они оба мечтают об одном и том же.
Шаня вздохнула тихонько, словно пробуждаясь от сладкого сна, и спросила:
– Женечка, отчего ты мне ничего не писал в последнее время? На лице Евгения вдруг мелькнула неприятная, жесткая, сладострастная улыбка. Но он подавил ее и заговорил нежно:
– Шанечка, зачем же бы я стал лишний раз навлекать на тебя неприятности! Ты же такая неосторожная, а твой отец…
Евгений не кончил и пожал плечьми. Шаня ярко покраснела. Она сказала зазвеневшим от слез и от обиды голосом:
– Противный! Ведь ты же знаешь, что из-за тебя я все снесу охотно и даже радостно.
Евгений обнял ее за талию и нежно сказал:
– Я знаю, милая Шанечка, что ты у меня герой, но все же подводить тебя под побои, под розги я не мог. Твой отец такой антик, что тебе и так, и без моих писем, боюсь, попадало не мало.
– Как ты не понимаешь, – говорила раскрасневшаяся Шаня, – что за твое письмо помучиться – мне было бы большим счастием! Пусть бы, пусть бы колошматили сколько хотят, а все-таки я знала бы, что ты обо мне думаешь!
Евгений улыбался. Он нежно обнял ее и сказал:
– Милая деточка!
– Да, ты на меня смотришь как на ребенка, – сказала Шаня. – Ведь это мне обидно!
– Деточка, я же тебя люблю! – нежно говорил Евгений. – Ты должна была мне верить и ждать.
Опять помолчали.
– Как твое рисование, Женечка? – спросила Шаня.
Евгений поморщился, как при напоминании о чем-то неприятном, и заговорил скучающим голосом:
– Знаешь, Шанечка, оно уже мне надоело. Я думаю, что у меня нет к нему влечения. Конечно, если бы я захотел, я мог бы достигнуть отличных результатов, – но это меня уж не забавляет. Чтобы научиться действительно хорошо рисовать, надо корпеть. А я не из карпов.
Шаня весело хохотала.
– Я из рода бедных карпов! – шаловливо запела она. Евгений, улыбаясь, говорил:
– Собственно говоря, в сущности, живопись – пустяки и ни на что не нужна.
– Ну как же? А портреты? – возразила Шаня.
– На то есть фотография, – говорил Евгений. – Собственно говоря, живопись – даже ложный вид искусства. Вдруг изображено движение, – и вдруг оно неподвижно. Даже нелепо.
– А я так люблю смотреть картинки, – простодушно сказала Шаня.
Евгений снисходительно улыбнулся.
– Детки все любят рисуночки да картиночки, – сказал он с покровительственною ласкою в голосе.
– Вовсе я не детка! – капризно сказала Шаня.
– Ты – очаровательное создание, – сказал Евгений.
– А ты, – знаешь, кто ты для меня? – спросила Шаня.
– Ну, кто?
Шаня сказала восторженно:
– Ты – мой бог!
Евгений самодовольно улыбнулся.
– Вам, женщинам, – сказал он, – надо перед кем-нибудь преклоняться. Вы без этого не можете.
Посидели с часок. Время, конечно, промчалось незаметно. Шаня сидела бы хоть до звонка к закрытию сада. Но Евгений взглянул на часы, Юлия покашливала, прохаживаясь поодаль. Шаня вздохнула, – пора уже расставаться. Она сказала грустно:
– Когда же мы еще увидимся? И где?
Евгений улыбнулся с видом превосходства и сказал:
– Я все придумал. Следующий раз мы встретимся в «Бристоле». Возьмем отдельный кабинет.
Говорят, что во всяком большом русском городе есть гостиница «Бристоль». Была такая гостиница и в Крутогорске.
Глава двадцать шестая
Раза два-три в неделю Шаня и Евгений стали встречаться в гостиницах, то в одной, то в другой. Выбирали гостиницы подальше от центра города. Не ходили в одну и ту же часто, чтобы не примелькаться слугам.
Сначала за вино и за фрукты платил один Евгений. Потом Шаня настояла, чтобы он позволил иногда ей платить. Евгений немного поспорил, но скоро согласился, и уже ему стало это нравиться. Он же любил тратить деньги только на себя. И вот Шане все чаще доставалась честь расплачиваться по счету. Это ее очень радовало. У нее были свои деньги, – то отец пришлет, то дядя Жглов выдаст часть процентов с ее капитала.
Встречи их в это время еще были совсем невинны. Посидят, поговорят, выпьют вина немного, обменяются десятками нежных, безгрешных поцелуев и разойдутся.
Недолго нравилась Шане таинственная обстановка этих свиданий, – таинственная, но грязная, пошлая, иногда томительная, как кошмар в ясный день, – эта потертая мебель и захватанные портьеры, – эти надоедливые звуки чужого пьяного разгула за стеною, – эти пытливые взоры нагло-услужливых лакеев. Иногда так гадко все это казалось, что, вернувшись домой, Шаня плакала украдкой.
Мало думала в эти дни Шаня о том, что будет с нею дальше. Ведь Евгений сказал ей:
– Как только кончу курс, так сейчас же повенчаюсь с тобою.
Чего же ей больше! Надобно верить и ждать.
Но хотелось видеться с Евгением чаще и дольше. Как же это устроить? У себя принимать Евгения нечего было и думать: у дяди Жглова – строгие порядки в доме. Общих знакомых в этом городе у них не было. Как тут быть?
И вдруг Шаня придумала. Однажды, когда уже срок их обычного свидания подходил к концу, Шаня спросила Евгения:
– Женечка, хочешь, я к вам буду ходить?
Евгений покраснел, замялся. Заговорил, смущенно глядя в сторону:
– Шанечка, ты сама понимаешь, что я был бы страшно рад этому. Но пока этого еще нельзя. Надо сначала подготовить почву. И я боюсь, что теперь это будет очень трудно. Мама вбила себе в голову Бог знает что. Ты знаешь, с нею спорить бесполезно. Она понимает только язык фактов. Она воображает, что я женюсь по ее выбору.
– На Кате Рябовой? – спросила Шаня, ревниво и досадливо краснея.
– Конечно, этого никогда не будет, – горячо говорил Евгений. – Но все-таки, ты, Шаня, сама понимаешь… Мама примирится только с совершившимся фактом, когда она узнает, что мы с тобою повенчались. До тех пор мы должны хранить наши отношения в самой строгой тайне. Это и тебе, и мне даст возможность эти годы жить спокойно и спокойно ждать.
Шаня выслушала его, улыбаясь, и весело сказала:
– Да уж я все-таки устроюсь. Мы, женщины, народ хитрый и умеем придумывать. Знаешь, что я придумала?
– Ну, что? – опасливо спросил Евгений. Шаня весело засмеялась и сказала:
