Алексей Смирнов - Пограничная крепость
- Жизнь поправит, - отозвался Захария Фролыч. - Ну, за папу и маму!
Вгоняя лейтенанта в дупло, он мысленно винил Дудина во всех несчастьях, сопровождавших семейную историю Спящих. Ненависть к закулисным махинаторам, преследовавшая Будтова с малых лет, прорвалась, несмотря на ясное понимание, что ни Дудин, ни, если разобраться, учреждение, которому он служил, не были повинны в многогрешности мира. Из лекций Минус Второго Захария Фролыч узнал об известном механизме психологической проекции - явлении, когда собственные недостатки приписываются соседу.
- Эх, неправ я, - Спящий покачал головой и нанес своей жертве последний удар. В дупле наступила тишина. Тело Дудина повисло мертвым грузом, не доставая до земли совсем чуть-чуть. Глядя на него, Захария Фролыч почувствовал, что сделал сегодня достаточно важных дел, и самое время остановиться.
Похоже было, что заряд, укрытый в глубинах его существа, только и ждал минутной передышки. Едва Захария Фролыч отступил на шаг, придирчиво рассматривая покойника, как щелкнуло секретное реле. Кот, которого Будтов, падая ничком, едва не раздавил, обеспокоенно замяукал. Спящий схватился за голову и с силой ее стиснул, стараясь укротить взбесившуюся плотину, но беспощадные мутные потоки захлестнули его мозг.
- Место-чисто-честно-часто, - тупо произнес Захария Фролыч, не понимая сказанного. Змея, разбуженная в подсознании, медленно поднимала треугольную башку.
* * *
Минус Первый стоял на плацу и втягивал в себя дым. Его ноздри расширялись, выделяя в запахе пожара путеводный аромат Спящего.
Глава 9
По обочине размытой грунтовой дороги брел человек. Он направлялся к городу.
Взгляд у человека был полон творческого безумства. Время от времени путник останавливался, прикладывал руку ко лбу и мучительно о чем-то размышлял; потом - так, судя по всему, ни до чего хорошего и не додумавшись - брел дальше. Пешеход был одет в перепачканный камуфляж, но что-то неуловимое выдавало в нем штатское лицо. Левую руку он держал согнутой в локте, бережно придерживая некий предмет, спрятанный за пазухой. Иногда человек начинал распространять вокруг себя бессмысленное мяуканье, на которое не обращал внимания, и продолжал путь.
Дорога была пустынной. Лишь однажды идущего обогнал вихлявший велосипед с бесформенной огородницей в седле. Она обернулась и тяжело привстала, налегая на педали. Машина застонала, ускорила ход; равнодушный путник проводил ее глазами.
У Будтова имелись все основания останавливаться и тереть лоб. Чего только не было в бумагах, которые принес ему разгулявшийся ветер! Пентаграммы, иероглифы, тройные шестерки в разных пространственных комбинациях, кощунственные символы, военные стрелки, атаковавшие схематично представленное сознание Спящего. Тарабарские заклинания, невозможные телефонные номера, на полях - праздные изображения юных ведьм с продавленными носами. Беспардонный триумф нечисти, наглядная демонстрация дерзкой силы, не знающей сопротивления.
Но Захария Фролыч не слишком вчитывался в бумаги. И лоб он тер вовсе не от пентаграмм. Откровенно говоря, он вообще не думал о документах, его мыслями почти всецело завладело Слово.
Будтов очень быстро сообразил, что происходит, но не мог воспротивиться неизбежному. Бомба празднично мигала огоньками, постукивал невидимый метроном. Консерваторы, погибая, ускорили события и приблизили конец Бытия не самого по себе, но его формы, которая их не устраивала. Отчаявшись добиться своих целей путем эволюции, они в последнюю секунду включили обратный отсчет. Возможно, они воспользовались телепатией или еще как-то наворожили. Эфир - деликатная вещь, его не ущипнешь! Захария Фролыч понимал, что это - крайняя, вынужденная мера, в успехе которой его педагоги навряд ли были уверены. Но сделанного не вернешь, и все пути были отрезаны. Будтов не знал, когда взорвется бомба. И не мог вообразить, каким окажется обновленный мир. Возможно, это будет совершенно другая реальность, а человечество канет в бездну, в общество мифических атлантов и гиперборейцев, где скрежет и стон. Но чем, несмотря ни на что, силен россиянин? Надеждой и верой, где вера есть предельное развитие надежды. Имя ей - навязшее в зубах "авось", непонятное другим государствам. А потому Де-Двоенко, которого нужно было обязательно найти, уверенно присутствовал среди обрывков прочих мыслей, сновавших в голове Захарии Фролыча. Обрывки были совершенно фантастичны, и каждый из них скрывал в себе кучу возможностей. "Промасленные концы могут самовозгораться, - думал Будтов, тогда как ноги его делали свое природное дело: шли. - Чемпионат по конкубинату среди юниоров. Из ягод, собранных корявыми руками отъявленных мерзавцев, получается натуральный "Добрый" сок. Отдаленные предвестники сифилиса. Иноземец, приговоренный к шпионажу за двадцать лет каторжных работ". Этот сумбур, как догадывался Спящий, являлся ошметками прошлого, отжившего мира. И Слово, создающее вселенные, упорно прокладывало себе дорогу сквозь густую бессмыслицу.
Захария Фролыч строил фонетические фигуры, на первых порах ограничиваясь планиметрией. "Ме-есто, - тянул он тихо, растягивая рот. Чи-исто! - восклицал он высоко, уводя звук вверх. . И дальше снова тягуче и ровно: - Че-естно".
Звук возвращался на прежнее место. Будтов, продолжая его вниз, басил заключительное "Ча-асто!" и завершал тем самым словесный ромб, углы которого образовывались гласными звуками. Ромб, как и положено ромбу, имел двухмерную структуру.
Построив одну фигуру, Захария Фролыч тут же принимался за новую. Играя гласными, он творил треугольники, квадраты, параллелепипеды и круги. Де-Двоенко маячил где-то сзади, выступая как фон; беззащитное солнце готовилось к последнему закату. Фигуры переплетались, обнаруживая настойчивое желание приобрести объем и перейти в третье измерение. За полчаса до города Захария Фролыч покончил со школьными азами и взялся за стереометрию. Звуки и слова соединились в непонятные фразы, оборачиваясь шарами, конусами и пирамидками. Добавился цвет, и мысли Спящего все больше и больше походили на витрину "Детского Мира". Он мимоходом отметил, что сложные тригонометрические функции становятся априорным свойством его чудесного сознания.
"Показать бы Дашке эту красоту, - подумал он и скрипнул от ярости новенькими зубами. - Скоты! Скоты! Скоты!.."
Ярость сменилась эгоистической досадой. Что проку было в знаниях, которыми его напичкали? К чему теперь левитация, зачем гипноз? Захария Фролыч верно предчувствовал, что дивный новый мир потребует от него совершенно иных качеств.
Правда, гипноз все-таки пригодился. Показался магазин, а у Будтова не было денег. Конечно, теперь он мог применить грубую силу и взять все, что понравится, но Консерваторы не успели окончательно испоганить его простую душу, и Спящий предпочел налету простенький фокус. Вскоре он вышел из лавочки, держа за горлышко бутылку дешевой "русской" водки. В магазине были марочные коньяки и десять сортов виски, которых Будтов отродясь не пробовал, но тяга к роскоши не входила в комплекс боевой подготовки, и Захария Фролыч сам не смог бы ответить, как это вышло: он еще рассматривал сказочные полки, выбирая, а между тем уже сжимал в кулаке единственно возможный товар.
- Пакетик! Возьмите пакетик! - кричала ему вслед заколдованная продавщица.
Будтов тепло улыбнулся, и та расцвела. Ей померещился чудесный букет желтых тюльпанов - знак благодарности за образцовое обслуживание. Спящий помнил, что желтые тюльпаны считаются вестниками разлуки, а он как раз уходил, из магазина, вот и...
- Заходите еще! - торговка помолодела лет на десять, и Будтов похвалил себя за моральный императив.
Уже не обращая внимания на восторженные крики, он сорвал винтовой колпачок и сунул бутылку за пазуху. Кот облегченно зачмокал. Он тоже искал химер.
"Доктора, умельцы", - Будтов саркастически усмехнулся и вытер губы. Геометрические фигуры оживились: рассеклись биссектрисами, прикрылись касательными. Треугольники чистили клювы, мужеподобные квадраты грубо вписывались в беспомощные овалы. Плоскости ломались, как шоколадные плитки; в ромбах проступали письмена, делая их похожими на ученые нагрудные знаки. Хор бессвязных звуков медленно, но верно подчинялся общей гармонии. Спящий дирижер и художественный руководитель - схватывал суть на лету. Время от времени в нем просыпалось любопытство: чего здесь больше - "русской" или адского Консерватизма?
"Ти-ти, то-то", - Будтов мурлыкал трапецию. Фигуры связывались в цепи, подобно нуклеиновым кислотам, из которых в дальнейшем получится ДНК для причудливой реальности. Спящий уже осознал, что ее хромосомный набор ограничится пятьюдесятью парами. Если добавить еще одну, то выйдет уродство, всемирный синдром Дауна. А если не добавлять, то все получится замечательно.
"В сущности, не такие уж они плохие ребята, эти Консерваторы, - подумал он неожиданно. - Конечно, у них был свой интерес. А у кого бы не было?"
