Гайто Газданов - Вечер у Клэр

Михаил Осоргин в своей рецензии на роман, тоже отмечая влияние Пруста на автора романа, утверждает, что это отнюдь не умаляет оригинальности его дарования; он уверен, "что художественные возможности Гайто Газданова исключительны" (Последние новости. 1930. 6 февр.).

Георгий Адамович, говоря о литературных предшественниках, кроме Пруста, указывает и Бунина:

"…Газданов все время прерывает свой рассказ замечаниями в сторону, наблюдениями, соображениями, стремится в самых обыкновенных вещах увидеть то, что в них с первого взгляда не видно. Как бунинский Арсеньев, он пренебрегает фабулой и внешним действием и рассказывает только о своей жизни, не стараясь никакими искусственными приемами вызвать интерес читателя и считая, что жизнь интереснее всякого вымысла.

Он прав. Жизнь, действительно, интереснее вымысла. И потому, что Газданов умеет в ней разобраться, его рассказ ни на минуту не становится ни вялым, ни бледным, хотя рассказывает он, в сущности, "ни о чем"… Общее впечатление: очень талантливо, местами очень тонко, хотя еще и не совсем самостоятельно…" (Последние новости. 1930. 8 марта).

Несколько выбивается из общего одобрительного тона отзыв Германа Хохлова (Ал. Новика), напечатанный в рижском журнале "Русский магазин". Рецензент главным образом стремится найти в книге недостатки, подходя к ней с позиции неких закостенелых романных канонов. И тем не менее он вынужден все же признать:

"Но художественная неубедительность романа, как целого, не скрывает острой и бесспорной талантливости автора. Преодолевая неподвижность материала, силой стилистического сцепления соединяя его разрозненные части, в романе живет и ощущается та творческая динамика, которая определяет подлинное литературное вдохновение" (Русский магазин. 1930. э 1. С. 27).

Наиболее развернутую характеристику роману дал критик Марк Слоним в пражском журнале "Воля России". Он не только обнаружил несколько важных особенностей газдановской прозы, но и показал отличие его повествовательной манеры от прустовской:

"Смена образов и рассуждений, составляющая плоть романа, — писал Слоним, — основана на случайных ассоциациях. Порою это ассоциации по сходству или по смежности, и автор переходит от одной картины к другой, не заботясь о внешнем оправдании своего творческого каприза. Но случайность эта мнимая. В романе Газданова, несмотря на неровность отдельных частей, есть подлинное художественное единство.

Это единство стиля и способа выражения, единство "настроенности" произведения, придающее ему и стройность, и притягательность. В "Вечере у Клэр" нет обычных признаков занимательности, и однако всю книгу прочитываешь в один присест, без ослабления читательского внимания. Объясняется это не только тем, что Газданов прекрасный и увлекательный рассказчик. Об этом можно судить и по его мелким вещам. Но в романе он достиг высокой степени эмоциональной напряженности, и она-то и сообщает ему главную прелесть… И людей, и происшествия Газданов изображает на особом полулирическом-полуироническом фоне, который придает им своеобразные очертания. Быть может, этот фон и составляет главное в романе". "У Газданова недюжинные литературные и изобразительные способности, он один из самых ярких писателей, выдвинувшихся в эмиграции", — подчеркивает Слоним (Воля России. 1930. э5/6. С. 456).

После появления романа "Вечер у Клэр" русская зарубежная критика при обсуждении современной литературы часто стала ставить рядом имена В. Сирина и Г.Газданова (до тех пор в иерархии молодых писателей эмиграции Сирину принадлежало бесспорное первенство). В этой связи представляет интерес контекст, в котором объединяются эти два имени Г.Адамовичем в его статье "О литературе в эмиграции":

"Споры эти (о возможности эмигрантской литературы. — Коммент.) ведутся страстно, нетерпимо. В состоянии запальчивости и раздражения одни восклицают: ничего здесь нет, ничего здесь не может быть! Другие, впадая в крайность не менее "клиническую", уверяют, что только здесь, в эмиграции, литература и существует и что столица русской словесности теперь не Москва, а Париж.

В этом лагере очень любят слово "пораженчество". Кто сомневается, чтобы суждено нам было увидеть и здесь, в эмиграции, расцвет русской литературы, тот и пораженец. Кто не совсем твердо убежден, что Сирин будет новым Львом Толстым, а Газданов новым Достоевским, — тот пораженец" (Последние новости. 1931. 11 июня).

Роман "Вечер у Клэр", несмотря на успех, при жизни автора не переиздавался. И лишь в 1979 г. он был переиздан в США — Ann Arbor (Michigan). В 1988 г. стараниями Л.Диенеша роман впервые был издан на английском языке: Gazdanov G. An Evening with Claire. Ann Arbor: Ardis, 1988.

Эпиграф — из романа "Евгений Онегин": гл. 3, стр. XXXI, "Письмо Татьяны к Онегину".

Затем разговор вернулся к Дон-Жуану, потом, неизвестно как, перешел к подвижникам, к протопопу Аввакуму, но, дойдя до искушения святого Антония, я остановился… — В средневековых испанских легендах образ Дон-Жуана (Дона Хуана) сложнее и трагичнее, чем в последующих интерпретациях: это, прежде всего, кощунник, сознательно предающийся плотским излишествам (обжорству, пьянству, распутству) и совершающий все семь смертных грехов, бросая тем самым вызов небу; понимаемый так, он может ассоциироваться с подвижниками (Аввакумом, св. Антонием) по контрасту: с равной страстностью они утверждают то, что он отрицает.

Протопоп Аввакум — Аввакум Петрович (1620 или 1621-1682) — глава и идеолог русского Раскола, писатель, проповедник и ревнитель православия. Одно время был настоятелем (протопопом) Входо-Иерусалимского собора в Юрьевце (Юрьеве-Поволжском), откуда был изгнан "начальными людьми" за защиту прихожан от их произвола. С начала реформы Никона (1653) — ее яростный противник. Был сослан в Сибирь (1653-1664), а после возвращения в Москву и отказа пойти на компромисс, принять реформу — на Мезень (1664-1666), разлучен с семьей; после суда над старообрядцами на церковном соборе (1666-1667) — за Полярный круг, в Пустоозерский острог (1667-1682), где двенадцать лет вместе с "соузниками" просидел в земляной яме. Здесь им написаны "Житие", "Книга бесед", "Книга толкований", "Книга обличений", почти все послания. По царскому указу 14 апреля 1682 г. вожди старообрядчества — инок Епифаний, дьякон Федор, священник Лазарь и протопоп Аввакум — сожжены "за великия на царский дом хулы". Основное произведение Аввакума — "Житие" — двести лет оставалось под запретом, впервые опубликовано в 1861 г.

Святой Антоний — преподобный Антоний Великий (252 — 356), "отец монашества"; сын богатых родителей, в детстве был потрясен словами Евангелия: "Иди, продай имение твое и отдай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах". После смерти отца и матери, двадцати лет от роду, последовал этому завету и удалился в пустыню, где и пребывал более восьмидесяти лет, до самой смерти. Был непрестанно "искушаем демоном, который будил в нем воспоминания о прежней знатности и богатстве" (каноническое житие), жажду общения с людьми, плотские похоти, наводил ужас фантастическими видениями. Отшельник боролся с искушениями ужесточением своего подвига: урезал часы сна и количество пищи, жалея, что не может совсем исключить ее; поселился на каменистой горе, трудом превратив ее в цветущий виноградник; непрестанно, каждую минуту, пребывал в молитве. В конце жизни святой Антоний достиг полной духовной свободы и имел право произнести: "Я больше не боюсь Бога, но я Его люблю". Искушение святого Антония — излюбленный сюжет западноевропейской живописи; особую известность приобрели полотна на эту тему Иеронима Босха (1460-1516); неоднократно на протяжении своей жизни возвращался к этому сюжету Флобер (первая редакция философской драмы "Искушение святого Антония" датируется 1849 г., последняя — 1874 г.).

…память чувств, а не мысли, была неизмеримо более богатой и сильной. — Реминисценция из Батюшкова:

О, память сердца! Ты сильнейРассудка памяти печальной…

…на Кабинетской улице… — С 1918 г. — улица Правды. До революции здесь жили достаточно обеспеченные, но не богатые люди: интеллигенция, чиновничество.

Я тогда много читал; помню портрет Достоевского на первом томе его сочинений. — В первый том Полного собрания сочинений Ф.М. Достоевского (СПб., 1883) входили биография, письма и заметки из записной книжки (о социализме, "подпольном типе", "красоте Христовой", рационализме и "впечатлениях" и др.).

…ненавидел всю "золотую библиотеку", за исключением сказок Андерсена и Гауфа. — Из всей "золотой библиотеки" (книг, признанных "образцовыми" и "доступными" для детского чтения) повествователь выбирает произведения писателей-романтиков, в которых "взгляду натуралиста" (трезвому, рациональному постижению мира, беспощадному анализу) противопоставлен "взгляд поэта" ("Не спрашивайте натуралиста — спросите лучше поэта!" — Г.-X.Андерсен. Жаба). В "Снежной королеве" Андерсена именно "взгляд натуралиста" ("ледяная игра разума") не позволяет Каю, воплощению "мужского" начала мира, сложить слово "вечность" и освободиться — т.е. совершить то, чего добивается нерассуждающей любовью Герда, "дитя сердцем и душою".