Андрей Курков - Смерть постороннего
У изголовья покойника стоял священник с открытой библией. Что-то бурчал себе под нос. За его спиной стоял молодой парень в рясе – видимо помощник.
Виктору хотелось закрыть глаза и переждать все. Но в атмосфере этих похорон присутствовало какое-то напряжение, почти электрическое, и оно словно иголками покалывало кожу лица Виктора и руки, передавая ему нежеланную, раздражающую бодрость. Он стоял неподвижно – точно так же, как и пингвин. А перед ним происходил похоронный ритуал. И на лбу покойника уже лежала какая-то бумажка с нарисованным крестом и надписью на церковнословянском языке. И священник открыл свою книгу на очередной закладке и завел наигранным баритоном свой мрачный речетатив. Все склонили головы. И только пингвин не пошевелился – он и до того стоял, наклонив голову и глядя в могилу.
Виктор покосился на Мишу.
"Мы тоже часть этого ритуала" – подумал он.
Когда два чистеньких могильщика опустили гроб на веревках в могилу, участники похорон ожили. Земля застучала о крышку гроба.
Виктору показалось, что на них с Мишей первый раз обратили внимание. Просто косые взгляды, хотя и наполненные то ли любопытством, то ли печалью.
Подошел Леша.
– Родственники приглашают тебя на поминки, – сказал он. – В шесть вечера в ресторане гостиницы "Москва". И вот, передали тебе…
Он протянул Виктору конверт. Виктор машинально спрятал его в карман, ни слова не сказав.
– Идите к машине, я вас догоню. – Произнес Леша и отошел в сторону.
Виктор оглянулся и заметил невысоко пожилого мужчину, снимавшего все на видеокамеру. Отвернулся. Присел на корточки перед Мишей.
– Ну что, поехали домой? – сказал он, с грустной улыбкой заглядывая в безразличные глазки пингвина.
Потом они ехали домой. Так же молча.
– Не забудь про поминки! – сказал на прощанье Леша.
Виктор кивнул. Машина уехала.
– Какие к черту поминки! – думал Виктор, поднимаясь по лестнице с пингвином на руках.
59Вечером, уже уложив Соню, Виктор с Ниной сидели на кухне. Пили вино и разговаривали. Виктор рассказал Нине про "похороны с пингвином".
– Ну и что? – спросила она игривым голоском. – Если за это заплатили тысячу долларов – чего переживать?
– Да нет, – после минутной паузы проговорил Виктор. – Я не переживаю… Это много денег… Просто странно.
– Может, раз пингвин тоже стал зарабатывать деньги, ты мне зарплату повысишь? – улыбаясь, но вполне серьезно сказала Нина. И тут же, смягчив интонацию, добавила. – Я ведь все равно все на нас трачу. Соне ботиночки купила…
– Ради бога, не называй это зарплатой! – Виктор тяжело вздохнул. – Я тебе дам утром деньги, закончатся – скажешь…
Он пристально посмотрел на Нину и покачал головой.
– Ты чего? – спросила она.
– Да так… Что-то в тебе иногда деревенское…
– А я в деревне родилась, – утвердительно произнесла Нина и снова улыбнулась.
– Ладно, пошли спать! – сказал Виктор, поднимаясь из-за стола.
Утром Нина растолкала его. Сонными глазами Виктор посмотрел на нее.
– Ты чего? – спросил он, не имея ни малейшего желания вставать.
– Там какой-то кулек на кухне, – взволнованно проговорила Нина. – Иди посмотри!
Виктор поднялся, набросил халат. Нетвердо ступая прошел на кухню.
На столешнице действительно лежал плотно набитый чем-то кулек. Виктор вздохнул. Опять эти фокусы, подумал он.
Сходил в коридор, проверил замки. Входная дверь была закрыта.
Вернулся на кухню. Осторожно потрогал кулек. Рука угадала форму бутылки и Виктор уже более смелыми движениями стал распаковывать.
– Нина! – позвал он минут через пять, разобравшись с содержимым кулька.
Нина вошла, остановилась в изумлении перед заставленным едой столом. Тарелка с заливной рыбой, закутанное тонкой полиэтиленовой пленкой блюдо с традиционным ресторанным мясным ассорти, свежие помидоры, отбивная, бутылка "Смирновской".
– Откуда это? – спросила она.
Виктор скривил губы и показал пальцем на ободок блюда, где синие буквы объединились в слово "Укрресторанторг".
– Вон записка! – Нина кивнула на бутылку водки.
Виктор действительно увидел свернутый кусочек бумаги, скочем приклеенный к горлышку бутылки. Оторвал скоч и развернул записку.
"Старик, больше так не делай – покойников надо уважать! Это тебе от родственников, помяни Сафронова Александра, когда будешь пить. До встречи, Леша."
– От кого? – спросила Нина.
Виктор протянул ей записку. Прочитав ее, она уставилась на Виктора в недоумении.
– А что ты такое сделал?
– Не пошел вчера на поминки…
– Надо было пойти, – негромко проговорила Нина.
Виктор бросил на нее раздраженный взгляд и вышел из кухни. Он проверил карманы своей дубленки, нашел там визитку Леши. В гостиной решительно снял трубку телефона, набрал его номер.
Трубку долго не брали.
– Алло… – Наконец прозвучал сиплый сонный голос.
– Это Леша? – сухо спросил Виктор.
– Ну… – промычал Леша, видимо перебравший на поминках.
– Это Витя. Что это за фокусы с кульком?
– Какие фокусы?.. Это ты, что ли? Вить? Как там зверь?
– Послушай, как этот кулек попал ко мне на кухню? – раздраженно спрашивал Виктор.
– Как? Родственники покойного попросили… А что тебя беспокоит?
– Меня беспокоит, как этот кулек мог попасть ко мне через закрытые двери! – чуть не выкрикнул в трубку Виктор.
– Успокойся! Я тебя слышу, но у меня болит голова… Что ты там спрашиваешь? Через закрытые двери? Да нет таких дверей, которые полностью закрытые! Ты что, маленький?.. Ты там за Сафронова выпей, помяни его… Мне счас тоже похмелиться надо будет, но я еще посплю. На хрена ты меня разбудил?..
И Леша положил трубку.
Виктор покачал головой. Горько было осознавать свое бессилие, свою незащищенность.
– Витя, – позвала его из кухни Нина.
Он зашел.
Нина уже "накрыла" стол. Возле двух тарелок поставила стопки.
– Садись, чего добру пропадать! Пока свежее… – сказала она, потом повернулась к двери в коридор и крикнула: – Соня! Иди кушать!
– Надо этого помянуть, нехорошо… – сказала она, снова повернувшись ко все еще стоявшему перед столом Виктору, и показала взглядом на бутылку "Смирновской".
Он открыл бутылку.
Зашла Соня с листком бумаги в руке.
– Посмотрите, что я нарисовала! – она протянула рисунок Нине.
Нина взяла рисунок и положила на холодильник.
– Сначала покушаем, потом посмотрим! – учительским тоном произнесла она.
60Прошел день и Виктор, получив от курьера очередную папку с досье, засел за пишмашинку. За окном светило весеннее солнце, и хотя на улице было еще прохладно, но здесь, на кухне, солнце не только разливало по столу свои желтые лучи, но и нагревало воздух. Работа и долгожданное солнечное тепло отвлекали Виктора от тяжести прошедших дней. И хотя все происходившее словно оставалось рядом, но работая, снова и снова вкрапливая в свою философскую словесную вязь подчеркнутые красным факты, Виктор уходил от своих огорчений, от всех этих событий, напоминавших ему о его беспомощности.
Во время одного из своих кофейных перерывов неожиданное воспоминание оживило его – вспомнил он, что какое-то время назад писал он "крестик" на человека по фамилии Сафронов. Уже забылось все: и кем был этот Сафронов, и что из его жизненных достижений было подчеркнуто красным карандашом. Но Виктор был уверен, что именно этого Сафронова они с Мишей на днях хоронили. И хотя стопроцентной уверенности у него все-таки не было, но то, что похороны были явно достойны некролога, как бы косвенно подтверждало правильность его догадки.
Он даже улыбнулся тогда, думая, что и сам выступил в роли "контролера" – сначала написал некролог, а потом поприсутствовал на похоронах, словно проверяя – действительно ли закопают?
Нина уехала с Соней на Днепр погулять и ничто не отвлекало Виктора от работы. И писалось ему в этот день легко. Он перечитывал напечатанные абзацы и, довольный собою, продолжал импровизировать на тему чужой смерти.
Сделав четыре "крестика", он выглянул в окно, пощурился на солнце и подошел к плите. Поставив чайник на огонь, прошелся по квартире. Опустился на корточки возле Миши, стоявшего у балконной двери, словно в ожидании холодного сквознячка.
– Ну что, живем? – спросил он пингвина, заглядывая ему в глазки.
– Живем, живем! – не дождавшись ответа, ответил он сам за Мишу и поднялся с корточек.
Увидел на стене два рисунка в стеклянных рамках. Подошел. Первый рисунок был уже знакомым ему портретом пингвина Миши. На втором он увидел групповой портрет – три человечка и маленький пингвин. "Дядя Витя, я, Нина и Миша" – было написано ломанными дрожащими буквами, но потом очевидно рука Нины исправила "дядю" на "папу", а "Нину" на "маму". Почерк у Нины был аккуратным, учительским. И сама надпись внизу рисунка словно была исправлена учительницей. Не хватало только оценки под ней. Наверно "четверки", учитывая две исправленных ошибки.
