Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали
- Тубу, родная, дай мне чай!
Она вошла, постоянный страх в глазах, на миг боится оставить девочку, ей уже полтора года, выжила, пройдя три критических срока: первенца месяц, второго - три месяца, третьего - полгода; увы, и у нее свой критический срок: как уедет Фатали. Дал первую фразу перевести брату Тубы Мустафе, он неплохо изучает арабский и фарси у Фазил-хана, а Фатали учит русскому, тот пыхтел целый день, не сумел перевести!.. "...или подкрепите нас войсками или подействуйте на русского султана, чтоб он перестал захватывать наши земли, истреблять нас!"
А бриллиантовый-то перстень - на пальце адъютанта Воронцова! "И спрошу!" Не успел Фатали и рта раскрыть, лишь пристального взгляда с перстня не сводит, а тот уже налился кровью: тут такое творится - революция в Европе, а он о перстне! "Да как вы смеете?" Сдержался: в канцелярии шепчутся, с опаской и ужасом передают новости: восстали парижане! король бежал! как отзовется в России? в Тифлисе?
А Шамиль пишет новые письма - капли воды на раскаленную дорогу, соединяющую Мекку и Медину; и туда, хранителю обоих святых храмов Мекки и Медины. С паломниками (уже не разрешают, но ухитряются с помощью опытных проводников перейти границу в районе Батума) отправил. Но письма, как правило, или утеряны, или перехвачены, пли, если разбойничья шайка в пути ограбила, выброшены. Кое-какие, очевидно, и доходят: прочитаны и осмеяны. Помощь? Они сами б, султан и паша, не прочь ее получить, но кто расщедрится?
И ответы будут Шамилю. Чаще - сочиненные приближенными имама, чтоб за добрую весть получить дары или титулы: и генералы есть у Шамиля, и маршалы, а он сам - генералиссимус!
И одно письмо, подлинное. От султана, в утешение имаму присланное; не иначе как сочинил султанский писарь в минуту веселья: "Ты закалился, Шамиль, и приобрел опыт в боях! Привлеку к тебе приказом население из нижеследующих мест, вместе с ханами и беками..." Бумага была отменная, с гербовой печатью; писарь положил перед собой новую карту, полученную султаном из Франции, и, вычитывая названия, воспроизводил их арабской вязью; из каких же мест Кавказа привлечь силы на помощь Шамилю? Прочтет и впишет в письмо: "... Тифлис, Эривань, Нахичевань, Ленкорань, Талыш, Сальян, Баку, Карабах, - неохота писарю разбираться, где город, а где целый край, а султан подивится познаниям своего писаря и одарит новой рабыней, Гянджа, Шеки, Ширван, Имиса, - рука устала списывать и скривила перо: вместо Элису - Имиса, Куба..." Что бы еще приписать? Ах, да: "...ты получишь от меня, безусловно, великую награду за услуги, не считая, конечно, того, чем наградит тебя всевышний на том свете".
Но Шамиль окрылен. А вот и прибыл тот, кто ездил к шейхульисламу, подкупленный Воронцовым, друг Никитича, Гаджи-Исмаил, а помощи нет! И даже война в Крыму не поможет. "Исмаил, найди в Стамбуле французского посла! просит Шамиль. - Через него к державам с просьбой! На исходе наши силы! Пусть положат конец беспримерным в истории жестокостям!"
МЕСТНЫЕ ИНТРИГИ
- Ну, подумайте, Фатали, - размышляет Ладожский в минуту откровенности, - кому нужна эта пестрота племен, народов, ханств, султанств, да, знаю, шафран только здесь и растет, эти владетельные княжества, шамхальства и уцмейства, эти майсумства, и непременно помнить, что дети ханов от знатных жен - это беки, а дети ханов от незнатных чанки, а эти адаты и шариаты? эти, черт голову сломает, господские сословия: агалары и азнауры, беглербеки и мелики, эти тавады вроде наших князей! а система налогообложения? тут целую канцелярию под рукой иметь надо! и эти различия феодально зависимых крестьян: кто халисе, кто ранджба-ры, а кто раийяты, тренироваться надо, чтоб выговорить! или нукеры! и каждый раз переводить летосчисления с мусульманского хиджри на христианское, помня о том, ну, к чему нам-то знать?! что 16 июля 622 года Мухаммеду вздумалось бежать из Мекки в Медину, может, наоборот? чтобы с таковой даты вести новое летосчисление, и прочие-прочие премудрости?! О боже! Как быть? Связать всех в единое целое, озарить лучом и водворить животворящий! Грубые их понятия могут быть руководимы не иначе как сильным, ближайшим и скорым влиянием своего высшего сословия!
Фатали слушает, думая о своем: как быть с жалобами земляков-шелководов, крепостных по сути. Он постоянно читает в их глазах упрек: взнос хлебом - где его взять? ловля для откупщика рыб - в каких реках? а тут и постой для войска, отправление разных нарядов, доставок. Хорошо еще, есть где переночевать землякам - дом Фатали, с тех пор как он в Тифлисе, часто служит им пристанищем; и даже не спрашивают: приедут, расположатся, так было и так будет до конца дней. И сады надо унавозить, и своевременно их поливать, исправлять канавы, изгороди вокруг садов, чтоб скот не проник, хорошо ухаживать за червями, следить за тщательной размоткой коконов в шелк, - а весь урожай кому?!
- А вы не слушаете, Фатали.
- У меня шелководы на уме. Как им помочь?
- Сдались они вам! Служебных дел у вас разве мало? Как, кстати, с нашей помощью карабахскому хану? Письмо его изучили?
Тут еще запутаннее. Ими долго Бакиханов занимался.
И унесли думы Фатали в те дни, когда он прочел Бакиханову свою поэму. "Много крови у меня попортили эти карабахские ханы, - рассказывал тогда Бакиханов. - Думаю, что и тебя не оставят в покое эти вожди нации. Когда прежде говорили "карабахский хан", хотелось встать и поклониться. Это белое облако волос над смуглым лицом, прямой как кипарис, в глазах особенный блеск. А теперь полюбуйся: минуту назад был горд и неприступен, как гора Гире, а стоит появиться высшему царскому чину, весь подобострастие, лесть, презренный из рабов, на все пойдет ради награды и нового чина".
Так о чем пишет этот генерал-майор Мехти-Кули-хан Карабахский?
"Имею честь покорнейше просить не оставить оказать строжайшие меры к должному повиновению моих кочевий и деревень и к удовлетворению меня законно..."
И как наверху зашевелились! Член Комитета по устройству Закавказского края, военный министр из Кисловодска, спешит успокоить главноуправляющий: "Я уже предписал, не извольте беспокоиться, - о приведении в должное повиновение подвластных крестьян".
Не успел Фатали прочесть письмо хана и закончить его дела, как является племянник хана Джафар-Джеваншир со своими претензиями к дяде:
- Какой же он хан? Не он, а я наследник Карабахского хана! Ты только послушай, Фатали! Еще при Ермолове началось это, четверть века назад!
Но Фатали предысторию знает. Да, нити ведут к самому Ермолову, дальше тянуть ниточку Фатали пока не смеет: спровоцировать побег Мехти-Кули-хана за границу и ликвидировать ханство, обратив его в провинцию.
Но перед этим Ермолов помогает Мехти-Кули-хану овладеть землями своего племянника, законного наследника Карабахского ханства, хотя есть версия и другая: не отнял, а получил, став обладателем "ленты и пера" (Знамени и Сабли).
Да, с ходу ничего не разберешь, запуталось! Значит, так: было мощное Карабахское ханство Ибрагим-Халил-хана, и он с радостью вручил ключи Цицианову, и был заключен Шушинский трактат; а у хана - два сына: старший, наследник, очень красив был в генеральских погонах, две звездочки (а у отца -три!), умер за два года до смерти отца, хан пережил наследника! и младший - наш Мехти-Кули-хан, тоже удостоенный генеральского чина. А у умершего наследника сын, которому предстояло занять престол, - полковник Джафар-Джеваншир, чей престол, так сказать, отнял дядя, Мехти-Кули-хан.
- Да, дед мой и мой отец, единственный наследник, клялись Цицианову в верности!
- А разве дядя - не сын Карабахского хана?!
- От кого он родился?! Моя бабушка иранских шахских кровей, а дядя... о хитрая шамахинская ведьма в обличье красавицы! Так вот, отец внушил мне верность царю, одно лишь имя мусульманское мне оставил, а я весь сделался русским!
- Ну зачем сразу-то?!
- Уже тогда дед мой получил чин генерал-лейтенанта, отец генерал-майора и золотую медаль: "Карабахскому наследнику", а я полковника и впоследствии золотую саблю с бриллиантами и надписью: "За храбрость". Через год я лишился отца, а еще через два года деда, это подлое убийство, майор Лисаневич по доносу вырезал всю нашу родню, а мы с дядей оборону Карабаха держали от шахских полчищ! А потом я преследовал персидский отряд Абюль-Фет-хана и наголову разбил его под Ордубадом! Да, и вдруг я узнаю, что ханство продано дяде!
- Но ведь еще при Гудовиче, - перебивает Фатали, - бал был!
- Что за бал?!
- В честь вашего дяди! И ему вручили саблю и знамя. Да еще грамоту императора на владение ханством!
- А я о чем толкую?! Дядя купил ханство! - Фатали молча слушает. - Я еду в Тифлис, а главнокомандующий Ермолов смотрит на меня и головой качает: "Айяй-яй!" Лиса хитрая! "Нехорошо получилось! Как же так?! А мне Лисаневич, опять этот Лисаневич! сказал, что вы малолетний. Ну-ну, успокойтесь, потерпите, ваш дядя хил, не сегодня завтра... А если сие дойдет до монарха?!" И я ему поверил! А как-то вечером возвращаюсь домой от друга Ермолова - Мадатова, у коего был по приглашению, нет, ты послушай, Фатали, и все-все запиши!... Этот Ермолов... ему, оказывается, сводник Мадатов нашел карабахскую красавицу - мало ему собственной жены, дочери наполеоновского маршала де Лассаля, гарем еще азиатский нужен! - втайне от всех с нею заключил брачный акт - кябинный договор, но чтоб ни одна душа не знала, она ему родила двух красавцев - Бахтияра и... как его... забыл, но вспомню непременно! Ермолов эту красавицу сжег своею страстью, и она растаяла, как свеча! И Ермолов, дабы скрыть свою связь, а ведь сыновья растут, вспомнил... Аллахяр! да, Бахтияр и Аллахяр! хитер, имена дал мусульманские!
