Елена Ткач - Самодурка
А вот недалекое прошлое — Большой балет семидесятых — это мы знаем, видели. Это уже живая легенда! Сколько же было откровений и каких! Танец царствовал на художественной арене времени и всею своей духовной сущностью сопротивлялся тотальной власти социума. Он был наивен и человечен в глухую бесчеловечную эпоху. И всю свою теплоту и задушевность воплотил в хрупкой фигурке маленькой женщины… Балерины!
Надя в который раз подумала об Анне Федоровой — её искусство воплотило образ одинокой в своем избранничестве души. Души, вдыхающей безысходность времени — его бремя — и улыбающейся ему… сквозь слезы.
Безнадежный, свинцовый, убивающий век, как ты был прекрасен в своем рождении! Какие песни слагали тебе поэты! А ныне… У тебя слишком мало времени, а на ностальгию его совсем не осталось — некогда исходить слезами, сетовать на обморочный быт и трагическую историю. Впереди — время нового рубежа. А из века в век рубеж веков — это время раскрепощения сил, время обновления и нового качества. А тут не века сменяются — тысячелетия!
И все это случится и сбудется, а пока… Тени прошлого витают над нами. Над театром, с которого сыплется штукатурка… Время искусства держит паузу. Оно замерло в предощущении чего-то важного, что случится и сбудется в начале нового века. А пока только тени прошлого… но какие земные тени!
Надя глядела на Машу — та прошла свою сольную вариацию под оркестр и теперь стояла у края рампы, уперев руки в боки и слушая замечания, которые Бахус выкрикивал в микрофон, сидя в партере. Из кулисы появилась Надя Орлова, знаками вопрошая, можно ли ей начинать.
Бахус обнаружил в Перми это юное дарование — совсем зелененькую выпускницу училища, взял в театр и сразу же дал ей главную партию в возобновленной редакции «Баядерки» — балерин-то в Большом совсем не осталось, разбежались по заграницам, танцевать некому! А Надя в роли Никии — это оказалось точное попадание в десятку! Этуаль, прирожденная этуаль!
Рисунок танца безупречен и чист, прозрачная кантилена движений так и льется, и тянется нежно, и растворяется в беззвучных прыжках, невесомых, точно тающий снег… Легкодышащая спокойная мелодия танца, шаг — широкий, вращение — бурное и стремительное и при этом уникальная устойчивость. И все это как бы без видимых усилий: явилась и одарила собою, и удалилась эльфийской своей легкой поступью… Во врожденной её естественности танца удивительная гармония и покой. И как это ей удается — так чисто пропеть танцевальную фразу, и разу не сфальшивив, да ещё завершить её после двойного пируэта точным по ракурсу, мягким и упругим плие в позе арабеск… Свою первую в жизни балеринскую партию она танцует так, что думаешь: полно, так не бывает!
Однако, — подметила Надя, — и в ней сказались противоречия времени. Ее миловидное широкоскулое лицо лишено было даже намека на одухотворенность, этому облику была неведома утонченность черт. Надя знала, какой грубовато-топорной могла быть Орлова в быту, какой корявой, скудной была её речь и корыстной душа… Эта юная дева с невесомой грацией стрекозы и земным жадным лицом внутренне была как бы отстранена от всего, что происходило вокруг. Отстранена или безучастна? Наде порой казалось, что это тот случай, когда божественными данными наделили бездушный пустой автомат.
Проснешься ли ты, Надежда Большого? — тихонько шепнула он в пустоту. И смогла ли бы я стать твоей надеждой, мой бедный театр?
Надя взглянула на сцену, — Маша Карелина, стоя у рампы, с недовольным видом разминала подъем, — и подумала: да, балет — весьма чуткое искусство. Даже самые бездарные постановки — как вот эта безжизненная «Баядерка» отражают время! Карелинская Гамзатти, властная, себялюбивая и холодная, с успехом утверждает свое превосходство над другой — баядеркой Никией, которая по замыслу должна воплощать в себе иную ипостась женской природы духовность. Но эта её ипостась благодаря индивидуальности исполнительницы в спектакле почти не проявлена! И Гамзатти открыто наслаждается своим превосходством — у неё нет равной, достойной соперницы — равной по силе характера, по масштабности личности. Ей противостоит… пустота! Воплощенная в совершенном по форме, но абсолютно пустом по сути образе Никии. И совершенно естественно, что герой — воин Солор — выбирает именно броскую интригующую властность Гамзатти, отвергая внутренне безучастную баядерку.
Да, да, — подивилась своему открытию Надя, — балет-то вполне современен! Из двух красавиц — земной и небесной, а точнее сказать, всей душой устремленной к небесам, герой выбирает ту, за которой власть и богатство. Священная танцовщица гибнет, а он женится на дочери раджи. Правда, в грезах ему является тень погибшей, а небо посылает возмездие, но это ничего не меняет — выбор сделан!
После пятиминутного перерыва на сцене установили декорации картины «Теней». Призрачное царство, в котором мерно покачиваются белые пачки балерин, словно нездешние цветы — сон разума, отблески потустороннего мира… Тени умерших танцовщиц, среди которых и Никия, окружают Солора, льют ему в душу свой холодный призрачный свет.
Надя пригрелась в кресле и почти перестала бороться с наплывающей дремой. Впервые за все эти дни ей было покойно и хорошо. Душа отлеживалась, свернувшись клубочком, будто бурундук на ладони. Так подумалось ей сквозь сон — и, представив себе этот образ, она улыбнулась и почти въяве ощутила теплое тельце бурундучка… интересно, а душа может быть полосатой?
— Дурочка! — фыркнула и рассмеялась неслышно.
Она оттаивала, отдаваясь магии театра, вновь, как и в ранней юности ощущая его манящую прелесть. Каким-то краешком сознания Надя вдруг угадала, что в этом магическом пространстве, хранящем намек на одну из сокровенных тайн бытия — тайну преображения, быть может, кроется выход из лабиринта, в котором она оказалась. Как отыскать этот выход Надя не знала, но чувствовала — он где-то рядом. И ощутив эту надежду, замерцавшую живым огоньком свечи, на которую дунуло из приоткрывшейся двери, она легла щекой на ладони, обнимавшие спинку переднего кресла, и наконец окончательно провалилась в сон.
А на сцене, склоняясь долу в обманчивом голубом луче, двигалась вереница теней.
* * *И сон, приснившийся ей, был знаком — он уже снился однажды. Это был тот привольный радостный сон о широкой реке. Вновь летела она над синей водой, та все ширилась, круглая, женственная земля выгибалась дугой, нежась под солнышком, и река обтекала, оглаживала её, разливаясь все дальше, и бесконечная даль вся залита была этой ясной ласковой синевой…
Снова, как и в том сне, который снился ей в поезде, на правом берегу показался белокаменный монастырь. Только на этот раз Надя снизилась и опустилась на землю. Множество монастырских церквей и строений было полуразрушено, окна выбиты, кое-где даже треснула и осыпалась древняя каменная кладка. Служба шла только в одном, больше других уцелевшем храме, что стоял у самого берега. Он был полон народу — не пройти, не пробиться туда, да и совестно: люди-то давно здесь стоят, а она только что прилетела… Надя немного постояла у входа, потом двинулась кругом, обошла церковь и… внезапно проснулась.
Оркестр грохотал, в громе и молнии на сцене рушилась декорация древнего храма — то боги мстили Солору за гибель священной танцовщицы, погребая его под руинами…
Оркестровая репетиция кончилась, но Бахус, поблагодарив музыкантов, артистов не отпустил. Пригласив на сцену концертмейстера, он опять начал что-то кричать в микрофон, размахивая левой рукой. Надя окончательно пришла в себя и поняла, что вновь будут прогонять дивертисмент второго действия.
Со вздохом сожаления поднялась, неслышно пробралась к выходу из партера и прошла за кулисы через фойе и буфет.
Репетиция вновь продолжалась, теперь уже под рояль. Несчастная Никия танцевала свою коронную вариацию на торжестве по случаю помолвки Солора и Гамзатти. Вот сейчас её ужалит змея, спрятанная в корзинке с цветами по велению счастливой соперницы, а великий брамин предложит бедняжке противоядие… конечно, если она полюбит его. Но баядерка отказывается наотрез, противоядия, естественно, не получает…
Н-да, — хмыкнула Надя, — примитивное все-таки существо этот хомо сапиенс! Одна месть на уме. И Гамзатти эта — гадина порядочная — ведь и так победила, зацапала женишка, так зачем побежденную-то соперницу ещё и змеей кусать?! Дикость!
— Вот, — пробормотала она скороговоркой себе под нос, — Змей Горыныч мой вырастет — всех этих гадов им покусаю! Все-е-ех! — она страшно радовалась своей оживающей способности шутить.
За кулисами на женской половине было пусто и темно. Все артисты, занятые в прогоне, находились сейчас на правой, мужской. Наде захотелось поздравить свою тезку с удачным прогоном, может даже подсказать кое-что, если та не спрячется за маской высокомерия… Она направилась на мужскую половину, обходя сцену за задником… двигалась как в полусне — вяло и медленно. Видно, не очнулась ещё окончательно. В голове мелькнуло: лечь бы тут, посреди этих в груду сваленных декораций и заснуть крепко-крепко и спать долго-долго — весь день и всю ночь…
