Разбирая огонь - Александр Уланов
Камни глотают друг друга и выплёвывают. Затвердевший песок пытается удержать в себе большую твёрдость, та ускользает — скорость твёрдого велика. Выпавшее создает глаза — камень смотрит. Взгляд порой разделён перемычками, закрыт наконечником стрелы или рыбой. Наверху одного выступа собралась толпа не раскрашенных амфор. Между камнями над вплывом в грот поселилось существо вроде морского конька, только гладкого, полметра ростом. Уставшие профили, зубастые пасти, одноглазые утконосые печальные разбойничьи рожи, смотрящие в море. Гладкий камень, другой рядом волнами, третий рябой. Пространство различия и различения. На середине горы щели гигантского радиатора, но туда так и не соберёмся. Пробираясь к воде между нагромождений.
Красный, белый, коричневый, чёрный — в серо-зелёном. Камни-плоды с белой мякотью в коричневой кожуре. Глина собирается в след на каменной крошке, рыжая — стопы, серая — трёхпалой лапы. Зелёный камень хочет стать ветками и листьями внутри белизны. То, что ещё белее, впечатано древней костью с глазницами. А перья даже и серый цвет не меняют. Верхняя вода вытягивает из камня блеск и собирает в непрочные кристаллы горячего льда, в не вянущие ржавые розы. Что острее — тени или отражённые от камней лучи?
Никогда не знаешь, что встретишь — обточенную ветром плавность, тихие лбы и губы, колонны и своды, волны самого камня, впадающего в море, или углы ветром же сваленных глыб. Где на этот раз окончишь плавание, выпустишь его воздух, как вернёшься — водой, сушей, шёпотом. Ванны, где лежать, касаясь воды камня друг друга.
Головы и ладони, пробивающиеся наружу. Застывшие удары, ломающие пласты. Твёрдые дельфины и ящерицы. Длиннолицые крокодилы. Пёстрые шкуры каменных змей. Их рябые треугольные головы. Оживая во взгляде. Рыба улыбается рыжим ртом, фараон лежит в своём саркофаге, радостно помахивает маленьким хвостиком кит — хочется позвать их с собой, но не сдвинуть им с берега свои тонны.
Трава — редкие кусочки тонкой плёнки (но такую же плёнку камень и сам на себе, только белую или рыжую). Деревья — клинья корней, у которых почти не остаётся сил на крону. Редкость съедобных цветов и несъедобных чёрных ягод. Прятаться только в камень, в его осыпающийся шорох. Остывать только в море.
Глыбы держатся на бликах воды. На мягкости водорослей. На случайности равновесия. Доверять камню — что глыбы не рухнут на заплывающих в грот. Тысячи ночных искр, стекающих с плывущих рук и плеч. Удар медузы в живот. Вздох дельфина у берега.
Небо разлиновывает камень вертикально, море горизонтально. Но камень продолжает кипеть. Известь просачивается из твёрдых листьев на гребне. Так же кипят камни среди высохшей скрученной травы, и пар выходит в неровно окаймлённые прорывы твёрдых пузырей.
Вид многослоен — камни вблизи, выступ следующего мыса, в дымке скала после залива, в двойной дымке горы вдали. Мыс серым испарением из воды под сверканием неба. Стены, которые не пройти — только обплыть по более мягкому и текущему. Слишком малы мы для таких ступеней. Но ты отвернёшься от пляжа с людьми в купальниках, потому что это не море. Надёжно то, что обточено волной. То, что дальше — крошится, не подняться. Поверхность скалы неспокойнее поверхности моря. Пространство твердеет и разламывается. Твёрдое не уверено никогда. Выходить на камни к созвездию Кита и спускаться с камня к звёздам в воде, не различая отражения и ночесветок.
Отложение прошлого и опора для будущего шага. Приглашение и продолжение. Потому что не пройден самый острый гребень. Вода запасается солнцем и втекает в гроты. Проницаемость гладкого пола, а потолок — уходящие в темноту проёмы. Радость находится, если её встретить. Если не выронить с лица и ладоней. Плыть на спокойном воздухе по неспокойной воде.
Камень тянется в воду головами и плавниками, дающими дом чёрным птицам с длинными шеями, место желанию посмотреть со стороны, читать письмена на скалах-стелах. Плиты будущих городов, листы книг. Камни притворяются. На одном прямолинейные полосы — как от зубьев ковша экскаватора. Другие входят в море квадратными плитами древней дороги из ниоткуда в никуда, разбегаются радиусами мощёной площади. Богомолу тут нечего ждать. Ты и я — единственные живые, пришедшие к жизни камня и моря не за кормом и местом — за видом и голосом. Жар продолжается в тебе и мне, и разбивает более быстрым колебанием волну.
Кипит на камнях на трёх свечках твоя каша, задуваемая ветром, и подглядывает за ней с заднего каменного двора сколопендра. Вверх по стене к маяку, светящему водой в канистрах и завитками печенья, к разговору с миром — внизу камень и море. Издали гладкий спокойный кит. Его спина стряхнула оружие и ловит ржавчиной ветер. Но французский кит всегда оставляет. Так высыхает соль, заброшенная штормом.
По серой коже слона, вставшего ногами в солёную воду и опустившего туда хобот. По голове уставшего носорога. Там ждать, стоя на камне. Протягивая плавание всё дальше. Глаза в море. Где кружат птицы — может быть, ловят рыбу дельфины. Чем ближе к морю — тем яростнее, добела, камень. Может быть, облака, которым надоело в небе. Норы, ждущие цвет ос. Натёки серого мёда.
— прогуливая голос в письме, он спрятался от вытянутой шеи, устаёт в ней напрасно вытягиваться. Выставка — в зависимости от времени, которого нет
— шея кажется способом обратиться не двинувшись. Хотя ты обращаешься и спиной. Вместо шеи руки. Смотреть пальцами. Ими же и ладонью — сказать, звать. Пока ты и я в — есть твое спокойствие, погружённое в себя, за стенами меня, держащееся за меня и внутри. И моя близость к этому спокойствию — тоже очень спокойная, охваченная тобой. Неподвижно, как всякие спокойствие и надёжность, долго так нельзя, но иногда передышка
— когда так проваливаюсь в сон, чувствую расширяющееся пространство от неподвижности касания, и от этого хорошо очень — оказываюсь во сне, не успев подумать о сне
— город встречая запрокинутой головой к пламени крыш
— кольца хвостов нанижет вода утекая подземным утром к западу
— сохраняя темноту светом каменные змеи встали на хвосты
— камнями внутри камня, зубами древнего песка. Малыми реками и городами гор
