Демонтаж - Арен Владимирович Ванян
Седа тоже чувствовала настроение аудитории. Именно после подобных лекций, когда студенты завороженно слушали, позабыв о ливне, об обеде, о политической неустроенности, – именно в такие минуты она заново вспоминала, зачем существует университет и почему она хочет связать с ним свою жизнь. И теперь она сочувствовала воодушевлению Сурена, который требовал смелых шагов, – узнавала в нем себя и свои несбывшиеся надежды. Лекция, последовавший за ней семинар с ее непосредственным участием и полуторачасовая беседа с профессором о ее диссертации помогли ей унять утреннее беспокойство. Но вечером за чаем в университетском буфете снова собралась группа студентов, аспирантов и преподавателей, и снова обсуждала митинг – выяснилось, что другие протестующие требуют сноса мечети, – и тогда к Седе вернулись прежние мысли и вопросы, и она, с разрешения профессора, ушла к нему в кабинет, чтобы воспользоваться телефоном. Она заперла на всякий случай дверь, прижала к щеке телефонную трубку и набрала на диске домашний номер. Гудки. Никто не подходил. Она глядела на улицу. Дождь прекращался. Молодые люди, дурачась, прыгали через лужи. Пожилые торопились укрыться в подъездах, прикрыв газетами макушки. Усталый голос Сако положил конец созерцанию улицы. Седе, и без того напуганной, сделалось совсем не по себе от жалкого голоса мужа. «Сако, я хотела тебе сказать кое-что». – «Что-то случилось?» – «В университете все обсуждают вашу стройку рядом с мечетью». – «Господи, зачем?» – «Говорят, кое-кто из протестующих – ветераны Арцаха. Они требуют сноса мечети. Заявляют, что не нужна никакая мечеть, мусульманам вообще здесь не место, им, мол, лишь бы резать армян». – «Раньше боролись с коммунистами, теперь с патриотами». – «Мне кажется, дело серьезное, Сако, – сказала Седа. – Но меня больше другое волнует. Скажи, пожалуйста, эта стройка в самом деле угрожала жилым домам вокруг мечети?» – «Не думаю, – ответил Сако. – Там всего-навсего участок двора должны были занять». – «Но ведь говорят, что и двор исторический». – «Седа, так устроена архитектура. Ты очищаешь что-то старое, чтобы возвести на его месте новое. Другое дело, что здание, которое они собираются – или собирались – построить, довольно убогое с архитектурной точки зрения. В этом у меня сомнений нет. – Сако выдержал паузу. – Но об этом я тебе говорил. Ты же помнишь, мы нуждались в деньгах». – «Получается, что ты участвовал в разрушении города?» – «Двора, а не города, – поправил ее Сако. – Попробуй, пожалуйста, услышать меня, а не собственные мысли». – «А по-моему, я все отлично услышала. Сотрудники университета хотят идти на митинг. Даже профессор думает пойти. Наверное, мне тоже стоит увидеть все своими глазами, – сказала она. – Это мой долг». Сако помолчал. «Я тоже приду, – наконец произнес он. – Встретимся на проспекте Маштоца, рядом с аркой мечети».
Сако положил трубку. Он сидел за пыльным рабочим столом в домашних штанах и мятой футболке, осунувшийся, с серым лицом, не зная, чего ждать от будущего. Глядел то на портрет Петро, который больше не находил отклика в душе, то на улицу сквозь завесу дождя. Комната погружалась во мрак. Он обратил внимание, что голос Седы звучал испуганно. Это совсем не было на нее похоже. «Что бы ни случилось, я должен быть рядом с ней». Теперь у него осталась только Седа. «Седа и дети, – повторил он. – И Нина…» Накануне ему приснилось, что чья-то рука вцепилась ему в горло, душит его, и он не в силах освободиться; а опустив глаза, увидел, что сам душит себя и пробормотал: «Так ведь это моя рука»; но все равно не смог отнять ее. Сако взглянул на часы, поднялся. В ванной, не прикрыв дверь, стояла Нина. Прихорашивалась перед зеркалом, разложив рядом колготки, черное платье, косметичку. Сако сделалось неловко. Бросилось в глаза, что она слишком старается, слишком наряжается. «Куда собираешься?» – спросил он. «Позвали на день рождения», – ответила Нина. Сако кивнул. Ему оставалось утешать себя тем, что впервые за долгое время сестра в хорошем настроении. Он предупредил детей, что ни его, ни мамы, ни тети не будет дома. «Амбо, ты за старшего, – сказал он наставительно. – Сами ляжете спать, если мы задержимся. Перед телевизором не засиживайтесь. О’кей?» – «О’кей, папа», – ответил Амбо. Сако погладил его по голове, поцеловал младшего, попрощался с Ниной и вышел. Дождь прекращался. Смеркалось. Сако думал о Седе. Он не говорил ей, что сжег чертежи. Это было его решение. Не ее, не чье-либо еще. Ему нечего бояться будущего. Он чист.
У мечети собралось человек семьдесят, толпа не помещалась на тротуаре, и некоторые сошли на проезжую часть, мешая движению. Цепочка милиционеров разделяла митингующих на две части: бóльшая половина состояла из протестующих против стройки, а меньшая – человек десять-пятнадцать – были бог знает откуда взявшиеся ветераны с флагами Арцаха. Сако присоединился к той части, что протестовала против сноса мечети. Его задевали локтями, наступали на ноги, дышали в лицо, но он пробивался сквозь толпу. Внезапно он услышал за спиной: «Он уже здесь, я видел его». Сако оглянулся на незнакомого подростка. И в трех метрах увидел Седу. Она держала под руку профессора Тер-Матевосяна и глядела в сторону арки, где кто-то уже выступал с речью. Сако протиснулся к ним. «Что происходит?» – спросил он, вставая рядом с Седой и здороваясь за руку с профессором. «Ничего не поймешь, – ответил Тер-Матевосян. – На территорию мечети не пускают. Протестующие говорят с журналистами. А на той стороне, видимо, трубят что-то о войне». – «При чем тут война?» – «У нас теперь все объясняется войной», – отрезала Седа. «Говорят, подставные», – добавил профессор. К ним подошел, расталкивая людей, молодой человек лет двадцати и представился. Сако, услышав западноармянский диалект, улыбнулся, пожал ему руку и назвал свое имя. «Ну, Суро? – спросил профессор. – Что там происходит?» Сурен энергично кивнул в сторону входа и сказал, что выступает Серго Гумбакян, лидер протестующих.
Серго Гумбакян гневно спорил с представителем группы ветеранов, молодым смуглым парнем в военной форме, по виду езидом. «Вы возмущены?! – почти кричал Серго. – Это я возмущен вопиющим беззаконием! Что вы тут устроили? Возле исторического памятника, в самом сердце столицы! Хотите знать правду? Хотите?! Здесь есть журналисты?» Серго обратился к толпе, их оцепившей, и поднес ладони к губам: «Ау, журналисты! Где вы, когда вы так нужны?» Тотчас показался мужчина с диктофоном в руках. Серго засиял. «Вот вам правда! Персидская мечеть – свидетельница всех перемен, которые город пережил за последние триста лет, исторический памятник Еревана, бывший музей нашего города, потом планетарий, место, которое символизирует дружбу армян и иранцев, – и она может пострадать в результате незаконных работ этих варваров. Наши доблестные органы власти обещали, что она не пострадает, но я не доверяю их словам. И не только я, все мы не доверяем словам органов власти. – Серго выпрямился, обращаясь к толпе. – Есть здесь кто-нибудь, кто доверяет милиции или парламенту?! Ау! Поднимите руки, кто доверяет органам власти!» В ответ послышался смех, в толпе засвистели. Серго снова обратился к молодому езиду: «Так вот, мне стало известно, что нет документов, разрешающих проведение этих работ. Но есть документы, показывающие, что уникальное историческое здание, ценность которого, подчеркиваю, нельзя измерить в деньгах, эти строители беззаконно отнимают у города. Что за документы? Сообщаю: компания, ведущая стройку, незаконно перевела на свои счета деньги дольщиков. Обмануты простые люди. Нас, ереванцев, нагло лишают родного, любимого исторического двора. Это раз. Два – существует угроза жизням, работы ведутся без проекта и с массой нарушений. – Серго гневно оглядел смуглого парня. – Я приложу все усилия, чтобы защитить эти дома и двор. Я уже обратился в приемную президента, в мэрию и в милицию с требованием провести
