Лунь - Марьяна Куприянова
– Значит, мне не показалось…
– Что?
– У Вас на лице я заметил вчера небольшой след. Я и предположить не мог, что он и есть та самая причина.
– Ох, так Вы видели его!.. – огорченно воскликнула Лена и накрыла ладонью часть лица.
Тогда Илья Алексеевич остановился, взял ее за запястье и насильно отвел в сторону. Затем оглядел блеклые следы шрама, провел по нему пальцем, едва касаясь.
– Почти ничего нет, не переживайте, Лунь. Да и не может это меня отпугнуть, какие глупости. Вам было очень больно?
– В момент удара нет, но после, когда все опухло… Полина на силу уговорила меня пойти к хирургу.
– Вас уговорила Полина? Почему Вы не пошли сами?
– Не думала, что все так серьезно.
– Нельзя так к себе относиться, Лунь. Но теперь я хотя бы знаю, почему Вы не пришли.
– Знали бы Вы, как я злилась на весь мир… В тот вечер меня лихорадило, как в горячке.
– Правда? Вы сказали: лихорадило? Отчего?
– Не знаю, я… это не болезнь была, но… словно я упускаю что-то очень, очень важное, невосполнимое, незаменимое. Словно я, оставшись дома, нарушила естественный ход вещей… Вы понимаете?
– Как не понять?.. – растерянно ответил Вилин. – Я чувствовал то же самое, когда не дождался Вас. И был озноб. И очень странные мысли. Целая вереница мыслей. Похоже, что мы с Вами каким-то образом…
Он не договорил, а Лена не стала дополнять. Боялась сказать лишнего. В том, с каким выражением Илья смотрел на нее, с какой интонацией говорил, с каким чувством касался ее, девушка ощущала исключительно отцовские чувства, родительскую заботу, и не более того. Она была не настолько слепа, чтобы не заметить этой простой истины. Лена не выдавала желаемое за действительное: реальность была еще слишком далека от ее мечтаний, и с этим приходилось мириться.
Илья Алексеевич вел себя, как любящий родитель: к Лене он относился с большим пониманием, добротой и заботой, старался разобраться в каждом ее поступке, найти мотив, корень всему. Даже если бы девушка повела себя агрессивно, как с Полиной, Илья бы не обиделся, а только удивился, и после попытался успокоить Лену всеми доступными ему средствами.
Лунь выросла без отца, и это, несомненно, сыграло свою роль в становлении ее как личности. В жизни она бессознательно искала себе не кого-то, кто заменит ей отца или старшего брата, а надежного мужчину, которого она полюбит. И вся соль заключалась в том, что Илья Алексеевич идеально заполнял собой пустующую нишу. Если он и воспринимал Лену в качестве дочери, то сама Лена относилась к нему не как к отцу, а именно как к мужчине, хоть и не испытывала настоящего влечения.
Он был для нее идеалом всего земного, воплощал нечто недостижимое, совершенное, и она любила его любовью-восхищением, почитая и преклоняясь, как перед святыней. Но все же Илья Алексеевич не являлся в ее глазах бесполым существом – он был мужчиной, причем мужчиной ее мечты. Ей хотелось бы, чтобы он стал для нее не только лишь отцом, но и другом, спутником жизни, надежным плечом. Женской интуицией чуя корень обращенной на нее заботы, Лунь уже предчувствовала впереди большую катастрофу, огонь которой обязательно запылает, если она останется для Ильи только дочерью…
– Что ж, Лунь, уверяю Вас, услышанное ничуть не изменило моего отношения к Вам.
– Для меня это самое главное.
– Могу ли я чем-то помочь Вам в этом?
– Можете. Отсутствием жалости. И Вашим бесценным вниманием.
– Жалости? О, я, кажется, понял Вас. Хорошо. Мое внимание отныне бесконечно обращено на Вас, Лунь. С того самого момента, как Вы упомянули, что пишете…
– Это так. И я не знаю, какие силы заставили меня проговориться в тот день.
– И здорово, что Вы проговорились! Меня тогда словно обухом ударило.
– Почему?
– Все, что Вы успели тогда бегло рассказать о себе… я сидел и думал: ну не бывает таких совпадений, не бывает! Чтобы прямо так, словно под копирку взяли и перерисовали с одной судьбы на другую…
– О чем это Вы?
– Я сказал, что мне непременно нужно с Вами увидеться. Я всей душой этого желал, чтобы открыться Вам в ответ. Я – это Вы, Лунь. Мы одинаковы. Я тоже много лет пытаюсь писать книги: делаю наброски, придумываю персонажей, детально прорабатываю их характеры и взаимосвязь, продумываю сюжеты, записываю идеи… Много лет я мечтаю стать писателем, но боюсь оказаться просто графоманом! Какая ирония! Я журналист, мои статьи читают, ценят, отмечают хороший слог, да и сфера, казалось бы, близкая к литературе… Однажды редактор нашего издательства посоветовал мне начать писать прозу, когда прочел очередную мою статью. Знаете, что я? Усмехнулся. И все. Я-то знал, что в ящике стола у меня лежат исписанные листы. А никто больше не знал об этом. И не предполагал даже. И так было – всегда. Всегда, Лунь. Вы первый человек, которому я об этом рассказываю. Я уверен, что обязан был сделать это. Ибо сами небеса свели нас. В буквальном смысле. То, как Вы случайно решились открыться мне тогда, все изменило. Как видите, не только для Вас, но и для меня.
– Жизнь удивительна, – отозвалась Лена, ошеломленная горячим признанием Вилина. – Илья Алексеевич, я так поражена, что даже не знаю, с чего начать… Позвольте мне… Ну, конечно. Плох тот писатель, который не боится оказаться графоманом! – девушка коротко рассмеялась. – Как это точно характеризует мое отношение к творчеству. Как емко и глубоко. Думаю, Вы понимаете. Чувствую все то же самое, делаю все то же самое, что и Вы, и тоже никому не рассказываю.
– Вы тоже боитесь?.. немыслимо! Боитесь, что Ваша тяга писать – всего лишь стремление оправдать свое существование, а вовсе не природный талант?
– Изумительное совпадение, – кивнула Лунь, будто бы и не слыша, что Илья у нее спросил. – Как такое может быть? Как можно, встречая человека, настолько похожего на себя, не верить, что эта встреча произошла не просто так?
Затем она помолчала, глядя глубоко в себя. Илья Алексеевич терпеливо ждал. Ему стало жарко. От волнения они оба ускорили шаг.
– Талант! – сказала Лена, наконец. – А есть ли он? И что это? То, как мы оцениваем свое творение? То, как мы придумываем его? То, как мы относимся к искусству? То, как наши строки оценят другие люди? Природный дар? Генетическая предрасположенность? Дыхание Бога? Наше внутреннее самоощущение? Наше психологическое состояние? Или все вместе? Или ничего из этого? Я могу предложить еще девяносто девять вариантов, но истины это не раскроет. Как можно быть уверенным в том, что обладаешь талантом, и не бояться обнаружить, что его нет?..
