Алексей Толстой - Похождения Невзорова, или Ибикус
С гаванской сигарой в углу рта Семен Иванович вышел на Перу, все еще самодовольно усмехаясь своим мыслям. В конце улицы он свернул на двор бывшего русского посольства, где теперь помещался какой-то не вручивший грамот присяжный поверенный.
На дворе перед посольством, вот уже третий месяц, сидели на ступеньках, лежали в пыльной траве на высохших клумбах русские, в большинстве женщины, те, кто уже проел последнее колечко, последнюю юбчонку. Здесь они дожидались субсидий или виз. Но субсидии не выдавались, по поводу виз шла сложная переписка. У невручившего грамот не было сумм, чтобы кормить всю эту ораву - душ двести пятьдесят, и души на дворе посольства худели, обнашивались, таяли, иные так и оставались ночевать на сухих клумбах у мраморного подъезда.
Семен Иванович прошелся по двору, чуть-чуть даже прихрамывая и опираясь на тросточку. Нужно было, конечно, много вкуса и воображения, чтобы среди этих унылых женских фигур найти жемчужины его будущего "аристократического салона". Он с трудом узнал несколько знакомых по пароходу, - так эти женщины изменились. Вот девушка, та, которую он тогда прозвал: "котик, чудная мордашка", сидит, опершись локтями о худые колени, личико детское, очаровательное, но даже какие-то пыльные тени на лице. А ножка, если ее вымыть да обуть как следует, - _бижутери_...
Семен Иванович трепетнул ноздрями. "Эта будет первая, назовем ее княжна Тараканова". Он присел рядом с девушкой на ступеньку и разговор начал издалека, отечески добродушно...
Много ли улетело времени с тех пор, когда Семен Иванович Невзоров сидел за кофейником у окна своей комнаты на Мещанской улице? Дзынь - пулька пробила стекло, и засвистал непогодливый ветер: "Надую, надую тебе пустоту, выдую тебя из жилища". Семен Иванович, гонимый тем ветром, закрутился, как сухой лист. И вот он уже перелетел за море, он - в Европе. Богат и знаменит. Перед ним развертывается роскошная перспектива. Предсказания старой цыганки с Петербургской стороны сбылись. Повесть как будто окончена...
Разумеется, было бы лучше для повести уморить Семена Ивановича, например, гнилой устрицей или толкнуть его под автомобиль. Но ведь Семен Иванович - бессмертный. Автор и так и этак старался, - нет, Семена Ивановича не так-то просто стереть с листов повести. Он сам - Ибикус. Жилистый, двужильный, с мертвой косточкой, он непременно выцарапается из беды, и - садись, пиши его новые похождения.
В ресторане у Токатлиана Семен Иванович сам, на этот раз без помощи цыганки, рассказал свою дальнейшую судьбу. Заявил, что он - король жизни. Так-то оно так, но посмотрим. Я нисколько не сомневаюсь в словах Семена Ивановича. Я даже знаю, что аристократический салон - со скамеечками и ножками, с ужасно пикантными номерами - он открыл. На вывеске в темные ночи горела поперек тротуара заманчивая надпись: "Салон-ресторан с аттракционами - _Ибикус_". Семен Иванович нажил большие деньги и женился...
Честность, стоящая за моим писательским креслом, останавливает разбежавшуюся руку: "Товарищ, здесь ты начинаешь врать, остановись, поживем, увидим. Поставь точку..."
