Елена Ткач - Странная фотография
— Чуть-чуть… — потупилась Ксения.
— Слышь, а давай вместе снимать попробуем, может, нам ещё удастся что-нибудь этакое уловить! Я так думаю, фотография XX1 века как раз в этом деле сильно продвинется: ну там, появятся снимки всяких элементалей, стихийных духов и всякого такого в этом роде. Может, и души снимать научатся… А мы будем первые, классно, да?
— Да! — энергично закивала девчонка. — Представляешь, фотография, на которой духи леса, духи воды?! Обалдеть!
— Ну ваще! Только у меня фотоаппарата крутого нет, буду копить, может, к концу года поднапрягусь и куплю такой. Давай завтра куда-нибудь пойдем поснимаем?
— Давай. Я знаю куда: в центре есть один монастырь, там живет старушка монахиня. Если она разрешит, вот бы её поснимать — у неё такие глаза… и вообще она очень красивая!
— Старушка красивая?!
— Ты дурак, конечно, красивая! Если ты фотохудожник, ты красоту везде должен видеть. Во всем, что вокруг…
— Н-да, задачка… — Слон почесал в затылке. — Ладно, попробую, почему бы и нет?
Костик вернулся поздно, когда в доме все уже спали… кроме мамы, конечно. Сеня тоже ещё не спала — ей ужасно хотелось узнать, что там у Костика с Любой, помирились они или нет… Папашка у Любы, сволочь, конечно, порядочная, но девчонка-то не при чем, она сама по себе… Любка ей нравилась, Сеня хорошо понимала, каково это — когда в доме неладно…
Костик явился какой-то весь невесомый и тающий. Сене не нужно было его ни о чем расспрашивать — достаточно взглянуть на сияющие глаза и рожу, расплывшуюся в глупейшей довольной улыбке…
Что ж, совет да любовь!
Она сама засыпала с блаженной улыбкой — мама права, даже не верилось, что все может быть так хорошо! Сеня вспомнила, как совсем недавно прямо-таки до ужаса разочаровалась в жизни и говорила себе: «Жизнь противная! Я не хочу такую…» Вот глупая! Жизнь прекрасна! Надо только отрешиться от привычного и вглядеться в её тайный узор…
— Матушка, я обязательно научусь вышивать! — засыпая, прошептала девчонка. — Вот только Проша… опять… испарился куда-то…
На следующий день рано утром мама, приготовив всем завтрак, собралась уходить.
— Ты куда? — ещё толком не проснувшись и сонно моргая, спросила Ксения.
— В церковь, — улыбнулась мама. — С самого дня похорон не была. Хочу поминальный молебен по бабушке заказать.
— А… папа?
— Он уже во дворе меня ждет. Понимаешь, — зашептала мама доверительным шепотом, — папа стесняется. Не хочет, чтобы вы про это узнали.
— А чего же стесняться?
— Ну… не знаю. Ты же знаешь папу — все у него не просто… Ничего, думаю, скоро это пройдет. Все, кушай, удачного дня, а я побежала.
Мама повязала на голову шелковый синий платок и, чмокнув дочь, выбежала из дома.
Днем явились из РЭУ с бумагами — дом решено выселять! Срочно! Без отлагательств! Он и впрямь был в чудовищном состоянии, балки и перекрытия прогнили настолько, что вот-вот могли рухнуть.
По закону им должны были предложить три квартиры на выбор, но времени не было, и власти решили пойти выселенцам навстречу: выделили им целый подъезд в только что отстроенном элитном доме близ Покровских ворот. Дом с ума сойти: с зеркальными окнами, с башенками, с кухней в шестнадцать метров! Да место какое: старая Москва, Чистые пруды рядом, в общем, полный отпад…
Квартиру отправились смотреть всей семьей, и результат этого осмотра привел к тому, что мама расплакалась, папа заявил, что с этого момента начинает копить на машину, дед слова не смог вымолвить, а бабушка разразилась нервной тирадой на тему: живут же люди… В её сознании никак не вмещалось, что в число этих людей входят теперь они сами… А Сеня… она ликовала! И только отсутствие Проши портило жизнь.
Проша с их последней встречи и носа не показывал — исчез далеко и надолго! Сеня подозревала, что он может быть где-то рядом — больно уж подозрительно иногда с нужных мест исчезали вещи, а потом возникали там сами собой, точно и не вздумывали пропадать! Да и звуки некие подозрительные раздавались, особенно по вечерам: стуки, сопенье, пыхтенье… и под столом в углу скребся кто-то.
Сеня упрашивала Прошу не дразнить её и появиться, а он, — если только, конечно, это был он, — ни в какую! Наконец, она разозлилась на него не на шутку: что за дела, мог бы и навестить подругу, тем более, как никак, он помог этой самой подруге пережить пару не слишком приятных минут…
Однако, как Сеня ни боялась себе в этом признаться, Проша теперь занимал её гораздо меньше, чем прежде. Всем её вниманием завладел прикольный веселый Слон и… фотография! Вместе со Слоном они носились по городу с фотоаппаратом наперевес и снимали, снимали… Папа уговорил маму не препятствовать этому новому дочериному увлечению и закрыть глаза на то, что она по словам бабушки «болтается невесть где и не пойми с кем»… Ей выделили некоторые финансовые средства на покупку пленки. Слон худел на глазах — карманные деньги, которые парень обычно тратил на чипсы, булки и пиво, он теперь откладывал на приличную камеру. Костя вначале напрягся: как это так — друг ему с сестрой изменяет! — но потом расслабился, ведь ему самому теперь было не до Слона — роман с Любой, что ни день, разгорался все жарче!
На следующий день после того великого дня, когда бабушка Дина подала им весточку о себе, Сеня со Слоном отправились на Рождественку — навестить матушку. Они шли пешком от Тверской по Страстному бульвару, и палые листья устилали им путь. Слон без остановки ей что-то рассказывал — о своих любимых музыкантах, о том, как правильно жарить шашлык на углях, о том, куда он больше всего хотел бы отправиться путешествовать и о всяком прочем — интересном для неё и не очень… Сеня слушала вполуха и улыбалась: сам факт, что она гуляет по Москве с парнем, был таким необычным, что к этому ещё надлежало привыкнуть… Было немножко нервно и все вокруг казалось каким-то новым, особенным, точно она впервые видела и этот бульвар, и дома вокруг и людей, спешащих мимо нее… Вот старушка на лавочке проводила их взглядом, улыбнулась доброй и немножко грустной улыбкой и задумалась о своем… Вот двое парней, шедших навстречу, смерили её пристальным оценивающим взглядом, а один восхищенно присвистнул…
Неужели она и в самом деле может нравиться? Это же просто революция в сознании — никак не меньше! Вот Люба — да, красавица, слепому ясно… А она? Маленькая, худенькая, волосы вечно растрепанные (хоть в последнее время она их щеткой чесала утром и вечером, чтоб не выглядеть разгильдяйкой неряшливой…), глаза, вроде бы, ничего себе — большие и светятся, а вот общее выражение глуповатое… Как Сеня ни поглядит на себя в зеркало оттуда какая-то неуверенная физиономия на неё смотрит и моргает испуганно. А вообще-то она не трусиха и совсем не рохля — это ей Слон сказал! Он все восхищался, как она с Любкой дралась — Любка сама парням рассказала, как они с Ксенией познакомились… А что решилась бандитам негативы отдать это его вообще приводило в священный трепет. Он ей говорил иногда: «Сень, ты не девчонка, а эльф заколдованный!» Она могла бесконечно думать на эту тему, но они подошли к Трубной, и Слон спросил, куда дальше.
Свернули направо, на Рождественку, поднялись по неровным ступеням старинной лестницы… Вот и двор, и церковь, надгробия каменные, деревянное строение вроде барака… Где-то здесь келья матушки, только Сеня никак не могла вспомнить, в какую именно из дверей они вошли. Помнила, на окне стояли горшочки с цветущей геранью.
— Где же её окошко? — они медленно шли вдоль ряда махоньких окон. Тут кактус, здесь бегония, тут вообще ничего — пустой подоконник. Где же герани-то?
— А может, это вообще не тот дом? Ты уверена, что мы пришли, куда нужно? — Слон расхаживал по дорожке взад и перед, покусывая пожелтевшую травинку.
— Тот, другого такого и не было. Странно как… Я же тут накануне была.
— Тогда давай постучим наугад в любое окно и спросим, — предложил Слон.
Так и сделали. И окна выглянуло маленькое востроносое лицо пожилой женщины. Она болезненно сморщилась на вопрос о старушке-монахине:
— Никаких монашек здесь нет давно. Да, монастырь восстановлен, служба идет, монахини проживают, но в этом доме монашек нет. Жили раньше, давно, ещё в советское время. А теперь мы, грешные, свой век доживаем…
— А где живут монашки? — спросил Слон.
— Там, в кельях, — женщина кивком указала на двухэтажные каменные строения ограждавшие монастырский двор.
— Скажите… а не помните, как звали монашек, которые здесь в советское время жили? — спросила Ксения, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Не было среди них случайно Варвары?
— Варвара? — женщина клюнула носом. — Была Варвара, точно была. Как раз по соседству с моей её комнатка. С ней история была жуткая — убили её. Кажется в семидесятых годах это было… да, точно, в семьдесят восьмом. В двадцатых годах монастырь закрыли и отдали под жилье. Клуб тут был милицейский, а в одно время даже заключенные жили… а некоторые монашки остались тут доживать. И в этом домишке Варвара жила, я её помню: славная старушенция. В чем душа держится, а все что-то делает, вертится, трудится… и откуда силы брала? Прежде была она казначейшей и хранила иконы бесценные. А угробил её сосед, он с другой стороны от её келейки проживал — вон там. Оказалось, он был членом банды, которая на церковных ценностях наживалась — ещё дело было громкое, когда через два года на таможне задержали коллекцию церковных сокровищ из ризницы Рождественского монастыря. А вы, что, родственники ее?
