Иван Подсвиров - Касатка
Наш урон состоит в убитых: одном козачьем старшине и двадцати шести нижних чинах; раненых: одном оберофицере и ста четырнадцати нижних чинах".
Убитый казачий старшина, вероятно, и был тем самым прадедом дедушки Ильи, но, сколько я ни пытался отыскать в книге его фамилию, ее не было. Она померкла, навсегда покрылась забвеньем. И в списке награжденных далекий предок не значился. Зато, по свидетельству предводительствующего Екатеринославскою армиею генералафельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического, ее императорское величество Екатерина II, "взирая с особливым благоволением на усердие, искусство и отличное мужество помянутаго генерал-майора Германа, всемилостивейше пожаловать ему изволила Большой Крест втораго класса военнаго ордена Святаго Георгия, да в вечное и потомственное владение пять сот душ Полоцкой губернии в Полоцкой экономии".
Разгром войск "знаменитейшего в Азии" сераскира Батал-паши, коварно посланного с огромными запасами оружия и денег для разжигания страстей "злонамеренных закубанцов", лишил враждебную Оттоманскую империю влияния на центральную часть Северного Кавказа. Станицу, основанную позднее, вблизи от места сражения, на пологом берегу Кубани, казаки назвали с горделивым намеком - Баталпашинской, чтоб всегда помнили турки о своем позоре и доблести русского штыка. Марушане именовали ее проще, на свой лад - Пашинкой. Долгие годы кипела в ней бойкая торговля дегтем, хлебом, лесом и скотом, горскими бурками да казачьими шароварами. В войну моя бабушка с Касаткою не однажды ходили в Пашинку за солью. Один день туда, с оклунками картошки, узлами нехитрых пожитков, другой - оттуда, с баночками соли. При воздушных бомбежках падали в кюветы либо прятались за камни, не выпуская из рук имущество.
Утром я вернул Касатке старинную книгу. Она не сразу обернула ее в косынку, а положила на сундук, села возле, выпрямилась и попросила меня прочесть то место, где русские побеждают Батал-пашу и где погибает безвестный казачий старшина. Пока я читал, Касатка сидела прямо, держа на коленях руки, и даже бровью не повела, не моргнула глазом. Когда же я кончил, она восхитилась:
- Это он и есть, ей-право! Снился мне... Он там лег на той горе. Во, Максимыч, какие были орлы! Сколько турок положили за Кубань-матушку. Никто нашу силу не переломит. Во веки веков.
Я ушел от Касатки с мыслью наконец-то узнать и запомнить ее подлинную фамилию, имя и отчество.
Имя у нее было Лукерья, по батюшке - Илларионовна. Мужняя фамилия Поправкина, а в девичестве знали ее Боголюбовой.
Лукерья Илларионовна Поправкина-Боголюбова...
Тем же утром был я в конторе, в кабинете Босова. Он приехал из Ставрополя далеко за полночь, спал всего пару часов, поднялся на заре, чуть свет, однако выглядел бодрым, жизнерадостным и, увидев меня, быстро вскочил из-за стола, пошел навстречу.
- Ну как, Федор Максимыч, дела? Вживаешься в образы? - В его серых глазах, веселых, ироничных, было много дружеского добродушия. Он стиснул и потряс мою руку. - Здравствуй. Поздравь меня.
- С чем?
- Заезжал я в институт. Проект комплекса готов, осталось утрясти некоторые мелочи. В крайкоме обещают полную поддержку. Основное оборудование получим из Литвы. Договорился я и с подрядчиками. Так что этой осенью начнем строить первую очередь. Доволен?
- Еще бы!
- То-то! - Босов в возбуждении потер ладони. - Тебе лишние факты для статьи. Новые сюжетные ходы изобретешь... Ну, я и покрутился там! Ни минуты отдыха.
Зато, как видишь, кое-чего достиг. А ты? Что у тебя новенького? Чем занимаешься?
- Да вот... забор помогал Касатке строить. Сходил на кладбище, на могилу бабушки. - Я сел на диван.
- Серьезно? - Босов остановился посередине кабинета, сложил губы в насмешливую гримасу. - Со старухами душу отводишь... Прости, конечно. Но, по-моему, и у тебя есть дела поважнее. Лучше бы встретился с нашими передовиками, с механизаторами.
- Вчера я с ними беседовал.
- Хорошо, - Матвей вернулся к столу и сел в кресло. - Забор... Нашел себе занятие по душе. Нет уж, заборы предоставь нам, людям деловым, с хозяйскою жилкой, строить, а ты... В общем, от тебя ждут другого.
- Чего?
- Ну хотя бы, если делать больше нечего, помоги нам умную, боевую стенгазету выпустить или прочти в клубе лекцию. Вот вы все, народ пишущий, восторгаетесь: деревня, небо, земля, радуга на покосе! С таким мудрым видом восторгаетесь, будто впервые открываете невесть какую истину. Правильно, о красоте стоит напоминать. Но мы ведь, Федор Максимович, эту красоту каждый час видим, и, пожалуй, не хуже вас чувствуем. Вы приехали и уехали.
И ваши слова издалека, со стороны, даже самые искренние, честные, мало чему научат, мало принесут пользы.
Ты не обижайся, мысль мою улови. А она заключается в том, дорогой земляк, что сельчане меньше нуждаются в таких ваших словах и больше - в повседневной помощи.
Пора их всерьез, по-настоящему культуре учить, дух у них развивать. Если хочешь, того же Тихона Бузутова помаленьку просвещать. Я убежден, этого нельзя добиться без постоянного близкого общения с ним. Но кто, кто этим будет заниматься? Кто согласится делить свою судьбу с Тихоном? Я не могу... я и так разрываюсь на части. Я хлеб добываю, мясо... мне нужно строить комплекс! Ты... - Босов пожал плечами. - Ты тоже не сможешь, у тебя свои заботы, тебе нельзя вернуться насовсем. Это раньше интеллигенты ехали в глубинки и жили заодно с народом, а вы... вы чего-то боитесь, вам неудобно покидать теплые местечки, вот и страдаете, изливаете в словах ностальгию.
Так? - Босов хитровато сощурился на меня и покачался в кресле. - Так, Федор Максимович, не отпирайся. Повторяю: строить заборы, коровники, удобрять поля - всем этим позволь уж заниматься мне. Слово даю: справлюсь!
Без хвастовства. Я умру, но этот комплекс выстрою. Будет он, голубчик, во всю свою ширь красоваться на нашей земле. Но и вы помогите мне. Я же не бог, не могу за всем уследить, сам грубею, что-то важное упускаю или откладываю на потом. Ладно, думаю, потом, сейчас надо это звено вытянуть. Потом! А жизнь-то идет, она ничего неоткладывает на завтра. Я это понимаю. Вот возьмусь за комплекс, опять нырну в омут и, пока не одолею его, не выберусь на берег, ни о чем другом думать не буду... не желаю! Думайте вы. Извини, это плохо, но я такой, меня уже не переделаешь. Так подпирайте меня с другого боку. Подпирайте! Не одними словами. - Босов взглянул на меня уже сердито. - И вот, пока еще меня не затянуло в омут, я спрашиваю: когда же у нас появятся свои специалисты по культуре, искусству? Настоящие. Я не о тех говорю, с дипломами, с бакенбардами, которые приезжают сюда по нужде, лишь бы отбыть срок. Пижоны, верхогляды. Им все равно где отлынивать. Нахватаются верхушек, а духа, тайны самой жизни не уловят, она от них скрыта за семью замками. Ни в городе, ни в деревне добра от таких не жди. Надеюсь, тебе понятно, о чем я толкую? Грустно, Федор Максимович... Не с кем работать, не с кем душу отвести. Может, подумаешь и останешься у нас? Ах, да... - Босов постучал пальцами по столу. - Тебе нельзя отрываться от своей среды. Понимаю. Задал я тебе задачу с тремя неизвестными. Попробуй-ка сладить с ней, вдруг да удастся. А вообще-то у нас рай: горы, лес, река...
чистейший воздух, - уже не скрывая иронии, прибавил он.
- Что ты от меня хочешь?
- Пока самого малого: хорошей, без прибавлений статьи, - снисходительно улыбнулся Босов. - Тому же, что я наговорил сейчас, не придавай значения. На меня после обильной радости иногда находит желание пофилософствовать. Главное - надо работать! Руки опять зачесались. - Босов демонстративно потер ладони. - И знаешь, дружеский совет тебе: поменьше возись со старухами, не строй заборы. Честное слово, лучше приглядись к молодым. Вдруг среди них откроешь какой-нибудь истинно художественный талант. Поддержим его, пошлем учиться. После будет у нас дома жить, среди своих же людей.
- Говоришь, не возись со старухами, - медленно проговорил я, задетый почти безоговорочным тоном Босова. - Но они ведь тоже наши, живые люди. Создавали колхоз.
В войну сами впрягались в плуги и пахали косогоры. Нет, Матвей, без них мы и себя не поймем, своей настоящей и будущей жизни. Не будь их, если на то пошло, и нас бы с тобою не было. Ни тебя - председателя, ни меня корреспондента. Со всеми нашими идеями. Когда-то вот так нырнешь в омут, без памяти, - и закружит, не успеешь всплыть...
- Странно... - о чем-то размышляя вслух, не слушая меня, вдруг забеспокоился и привстал из-за стола Босов. -Очень странно. Омут, память... Постой, постой-ка!
Ты действительно помогал строить забор Касатке?
- Да.
- Но ее хата запланирована под снос. Мы ведь предупреждали! Нет, эта старуха нас уморит. - Босов вышел и, возбуждаясь, заложив руки за спину, начал вышагивать по кабинету. - Значит, внушения не помогают. Придется малость проучить ее, употребить власть. Оказывается, нужно и силой приобщать людей к новому быту. До тех пор, пока сами не убедятся в его преимуществах...
