Иван Истомин - Первые ласточки

В крайнем окошке Илька увидел Петрука. Он что-то сигналил, показывая рукой в другую сторону, к крыльцу.

— Наверно, зовет туда. — Венька посмотрел на Ильку. — Айдате!..

Венька и Федюнька, обойдя дом, потянули нарточки к крыльцу. Сени были высокие, длинные, с распахнутыми настежь дверями. Остановили нарточку как раз против дверей.

— Вот так школа! — Федюнька засмеялся. Он бросил веревку, поднялся по ступенькам и заглянул внутрь.

Илька и Венька молчали и переглядывались, прислушивались.

В школе было тихо. Наверное, еще не кончился урок или только начался.

— Зайдем, Венька, посмотрим? — предложил Федюнька.

Венька отрицательно покачал головой и даже отступил на шаг.

Федюнька махнул рукой и пошел внутрь, и слышно стало, как тяжело проскрипела дверь.

— Смелый — не боится, — негромко сказал Венька.

— Он маленький, да удаленький, — улыбнулся Илька.

Вдруг внутри школы зазвенел звонок. Не понимая, что это значит, Венька переглянулся с Илькой. В этот момент резко распахнулась школьная дверь, ученики выбежали на улицу. Ребята были без малиц. Все они толкались, прыгали, кричали и смеялись. И Петрук среди них в пионерском галстуке.

— Э-э, незваные гости приехали! — закричал он и швырнул снежок.

— Незваные гости! Незваные гости!.. — ринулись ребята к нарточке.

— А Федюнька где? — Петрук взял веревку и покатил нарточку.

Илька махнул на двери:

— Федюнька там… — И чуть не упал, потому что нарточка помчалась вперед с такой быстротой и легкостью — только держись. А Венька остался, не зная, что делать — идти ли за ребятами или дожидаться Федюньки.

Ребята с шумом, гамом принялись катать Ильку вокруг школы. На повороте нарточка перевернулась. Илька отлетел кувырком в снег, а костыли разлетелись в разные стороны.

— Фу-ты ну-ты! — выругался Петрук, падая.

Остальные вопили дурными голосами, хохотали, переворачивали обратно нарточку и подбирали костыли.

— Бешеные!.. — Илька, сидя в сугробе, стряхивал снег с себя. — Я не просил катать меня…

— Ничего! — Петрук подтащил к нему нарточку. — Садись!..

— А второй костыль где? — спросил Илька.

А второй был уже далеко — на нем ковылял, согнувшись и кривляясь, рослый длинный ученик. Вокруг него хохотала толпа.

— Куда ты, Квайтчуня-Верзила! — крикнул Петрук и побежал вдогонку. — Отдай! Сломаешь костыль!..

Костыль действительно сломался, увязнув в сугробе.

Раздался звонок. Ребята сломя голову кинулись в школу. Петрук изо всех сил ругал Верзилу. Он быстренько принес половинки костыля, усадил Ильку на нарточку, и тут подошли Федюнька и Венька.

Илька чуть не плакал.

— Как теперь стану ходить?

— Папка, наверное, сделает. Он мастер, — тихонько и робко сказал Федюнька.

Илька вздохнул: отец сделает, но все же нехорошо сломать костыль. Вышли ненадолго из ограды, решили посмотреть школу и — нате. Верзила вздумал играть, а когда начнет Илька учиться? Тогда — беда, хоть не ходи на костылях.

— Как тут учиться? — пригорюнился Илька.

— Ничего! — откликнулся Федюнька. — А я был у Февры. Она даже посадила за парту к себе, а потом были в другом классе. Нулевой зовется. А ученики совсем маленькие, даже есть не больше меня. Там две длинные-длинные парты. А остальные короткие.

Глава 17

Делегатки

Мужевские зырянки чуть не посходили с ума — Великий пост, а сельсовет заставляет их собраться в Нардоме, да еще рядом с церковью! Из Обдорска приехала заведующая женотделом исполкома Канева Варвара Ивановна, и желает она поговорить с женщинами по женским вопросам. Нашла время! Наверное, нарочно — чтобы все видели при апрельском, незакатном солнце собирающихся баб. Поп-батюшка супротив делегатских собраний, так и возгласил — «дьяволица прискакала!». Канева уже несколько дней в Мужах, только еще не прибыл из стойбищ председатель Роман Иванович и фельдшер. И пока Варвара Ивановна — Вань-Варэ — ходит по избам, толкует с бабами о разных женских делах, агитирует бывать в Нардоме. Не надо подчиняться церкви, церковь — тьма, угар и дурман.

Вчера Сандра и Вань-Варэ были у Еленни. Оказывается, прибыли Куш-Юр и Ярасим. Обрадовались Варваре Ивановне и привезли из стойбища кучу новостей. Но пришли-то к Еленне не затем, чтоб сообщать новости. Пришли посмотреть, как Елення живет при партийце-муже, висят ли в доме, как прежде, иконы, учатся ли дети, здоровы ли, согласна ли она быть делегаткой. Завтра вечером будет собрание всех мужевских женщин, надо прийти. И Вань-Варэ рассказывала, кто такие делегатки.

Когда гости ушли, Илька стал проситься, чтоб пойти с матерью в Нардом, где он ни разу не был.

Нардом оказался закрытым, но в окне виднелись люди.

— Опоздали, — сокрушалась Елення. — Задержались с хозяйством.

Илька захныкал. Но тут распахнулась дверь.

— Пожалуйста, — пригласила женщина в русской одежде, но чисто по-зырянски. Елення узнала Вань-Варэ. — Только хотела открывать. Проходите — вы первые.

Елення помогла Ильке встать на костыли, а нарточку подсунула под крыльцо, чтоб не трогали ребятишки.

Илька в Нардоме в первый раз и жадно смотрел кругом. Высокий потолок, стены украшены кумачом, плакатами, мягкими пихтовыми лапами.

Народ помаленьку прибавлялся. Вон у Сеньки Германца пришла одна жена — Ичмонь-Верка и привела с собой Зиновея и Миновея, а Парасся почему-то не пришла.

«Зоб у нее, — подумал Илька. — Стесняется, наверно. А куда подевалась Канева? — размышлял Илька и искал ее глазами. — Обманщица! Обещала показать картинки. Может, ушла в двухстворчатую дверь?»

И точно, вскоре дверь открылась, с кучей бумаг появилась Канева. За нею, тоже в русской одежде, учительница школы Любовь Даниловна, жена Вечки, потом Сандра, а вслед Куш-Юр. Сандра добралась до Еленни, а Канева, Любовь Даниловна и Куш-Юр вышли на сцену.

Белокурая, стройная Любовь Даниловна, быстроглазая и голосистая, еще в прошлом году вслед за мужем Вечкой вступила в партию. Она и открыла собрание-сходку женщин села. Правда, пришли не все, побоялись, видно, — рядом церковь, однако собрался полный зал. Любовь Даниловна чистым голосом, разделяя слова, сказала:

— Для ведения собрания необходимо выбрать президиум, — и пояснила, что такое президиум.

В зале стали смотреть друг на друга.

— Еленню! Выбрать жену Варов-Гриша, — подала голос Сандра и смущенно подтолкнула подругу.

— Ой, беда-беда! — встрепенулась Елення. — Ты сдурела, что ли? Я сроду не бывала начальницей!

Зал заволновался, прозвенел женским легким смехом. И сквозь шорохи, приглушенный шепоток и говорок различались голоса:

— Мы тоже не бывали!.. Кому-то надобно сидеть!.. Ты ведь жена партийца!.. Правильно!..

А Илька не понимал — радоваться ему или плакать. Но рядом смеялись глаза Сандры, на сцене улыбалась Вань-Варэ, и Илька успокоился.

Избрали Еленню и еще маленькую, чернявую, подвижную, как мышка, женщину.

Варвара Ивановна горячо и понятно заговорила по-зырянски о прежнем бесправии, забитости, темноте, суевериях, болезнях, о пьянстве мужиков, о драках, незаслуженных побоях и ругани. Но Ильке это было непонятно, он сразу же, как только мать и тетка взошли на сцену, стал следить за ними. Почему Елення не взяла его с собой на возвышение?

— Я пойду туда, — дрожащим от волнения голосом шепнул Илька Сандре.

— Куда «туда»?

— К маме.

— Нельзя, что ты… Президиум ведь…

Но Илька все-таки заковылял на костылях.

— Царь и богатеи нарочно держали народы в темноте, они боялись прозрения. Нам надо учиться! — Варвара Ивановна говорила проникновенно и просто. — Есть такая книга: «Долой неграмотность». Вот она, видите? Она напечатана всего на четырех страницах. Уж несколько лет назад она попала к нам, на Север. «Мы — не рабы» — это азбука для свободных людей. По этой книжке в Мужах отдельные взрослые уже пробуют учиться. Но книжек мало — всего несколько штук. Тот, кто научится читать и писать, должен научить другого, грамотные дети — безграмотных родителей. Книг мало, и надо собираться в Нардоме и учиться сообща, коллективно.

— У меня есть — я тоже учу. Самостоятельно! — сказал Илька, дойдя до сцены.

— Ой, — вскрикнула Елення. — Ты почему здесь?

— К тебе иду, мамэ! — серьезно, по-взрослому ответил Илька и упрямо шагнул.

Все засмеялись.

— Нельзя, маленький, нельзя мешать нам, — остановила его Канева. — Иди-ка туда лучше, в сельсовет. Там есть картинки.

— Правильно! — Куш-Юр встал и спустился со сцены. — Ну-ка, Иля, пошли со мной. И все ребятишки, — крикнул он в зал. — У меня есть картинки…

Все ребята, что жались к матерям, отлепились от них и потянулись в сельсовет смотреть картинки.