Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси
Увидев в дверной глазок Ирину Сергеевну, он натянул вылинявшее спортивное трико, накинул форменную рубашку и, пригладив мимолетно на темени выцветшие до пегой седины вихры, открыл дверь.
- Я, наверное, разбудила вас, - сказала входя Ирина Сергеевна, извините.
- Да что вы... Я и не спал вовсе, - просипел Самохин и умолк, сконфузившись за свой голос, охрипший внезапно - то ли от курения чрезмерного, то ли от молчания длительного: со вчерашнего дня не произнес ни слова, не с кем было разговаривать-то.
- Хотите чаю? У меня чайник горячий и заварка свежая.
- Н-нет... А вообще-то, да. Если заварен уже, - с женской непоследовательностью, мотнув головой отрицательно, согласилась Ирина Сергеевна.
Самохин засуетился, приглашая.
- Вот сюда проходите, на кухню. Уж чего-чего, а чаю в моем доме всегда в избытке.
Самохин поставил перед ней чашку на блюдце, не рассчитав, плеснул туда черной заварки - как себе, едва ли не половину, долил кипятка. Сунулся в старенький холодильник "Орск", достал банку с вареньем - литровую, с липкими краями. Невольно облизнув испачканные сладкие пальцы, поискал, куда переложить. Сообразив, налил тягучий, пахнущий вином вишневый сироп в третью чашку и, воткнув туда мельхиоровую ложечку, пододвинул гостье.
- Попробуйте.
- Ой, да что вы... Не беспокойтесь, - Ирина Сергеевна отхлебнула глоток настоянного до горечи чая. - Крепкий какой...
- А вы вареньицем, вареньицем, - примостившись рядом, потчевал Самохин.
- Сами варили? - отведав ложечку варенья, поинтересовалась с улыбкой Ирина Сергеевна.
- Сам, - виновато кивнул отставной майор. - Навязали, знаете ли, на базаре ведро вишни... Девочка продавала, говорит, деньги нужны. Я и купил... вместе с ведром. А на что мне столько ягод? Я их терпеть не могу... Но, думаю, испортятся - тоже жалко... Вычитал в какой-то газете рецепт- и сварил. Есть-то можно?
- Можно, вкусно даже, - успокоила его гостья и в подтверждение своих слов съела еще ложечку.
Не допив горького чая, Ирина Сергеевна сполоснула под краном свою чашку, блюдце, ложечку, поставила на стол и пригорюнилась:
- А мы ведь теперь с вами, Владимир Андреевич, тоже вроде как преступниками... стали... Я всю ночь не спала, вспоминала, думала... Про Славика, про чеченца этого... который в погребе... Нельзя так! Если мы его взаперти держать будем, они и Славу не выпустят.
- Так для того и держим. На обмен, - неуверенно возразил Самохин.
- Обмен... Не верю я в это. Если там, на Кавказе, узнают, что мы здесь натворили - Славика убьют. Я чувствую. Понимаете? Чувствую! Нельзя так- зло за зло...
Самохин закурил, выдохнув дым аккуратно, чтоб не попасть на гостью, в приоткрытое окно, поскреб затылок растерянно:
- Не знаю, что и сказать... Но я тоже чувствую - что-то не то у нас получается... Не так...
- А давайте пойдем сейчас к Георгию Новокрещенову и скажем, чтоб чеченца того... выпустил! - выпалила, задохнувшись, Ирина Сергеевна.
Самохин опять потянулся к пачке, достал новую сигарету, размял в желтых от никотина пальцах, сказал невнятно, прикуривая.
- Мне кажется, что Новокрещенов от такой инициативы в восторг не придет...
- Но это же... наше дело, в конце концов! - возмутилась Ирина Сергеевна. - Чеченца-то из-за Славика украли. А если не из-за Славика, то зачем?
- Вот и я думаю - зачем? - покачал головой отставной майор и, ткнув едва раскуренную сигарету в пепельницу, решился. - Ладно, пошли.
Через десять минут они уже споро шагали к жилищу Новокрещенова.
Осевший на треть в землю, домик Новокрещенова был приметен издалека. Он заметно выпирал из уличного ряда костистым от дранки, проглядывающей сквозь слой облупившегося самана, бочком, торчал вызывающе убогостью своей, ухмылялся редким здесь прохожим косоротым, в разводах грязи, оконцем, и Самохин, поравнявшись с ним, не стал заходить во двор, а постучал пальцем в стекло:
- Эй, хозяева, встречайте гостей...
Домик безмолвствовал. Тиха была в этот утренний час и кривая улица, лишь со двора, невидимого отсюда, слышался гвалт Аликовых сорванцов.
- Да вы живы там? Георгий! Ванька! - опять позвал отставной майор.
Ни звука в ответ.
- Нет никого, - с сожалением заключила Ирина Сергеевна и вспомнила кстати. - Они же с утра по делам разбежаться вчера договаривались! Вот незадача...
- А... была не была! - в сердцах произнес Самохин и локтем резко саданул в хлипкое перекрестье рамы... Окно ахнуло, посыпались осколки стекла, и все-таки шума было немного. По крайней мере, никто не вышел из окрестных домов, не поинтересовался взволнованно, кто это и зачем окна у соседей вышибает?
- Вот видите, - назидательно сказал Ирине Сергеевне отставной майор, все секретные дела надо совершать максимально открыто, не таясь, и тогда никто ничего не заподозрит...
Балагуря так буднично, будто всю жизнь занимался выбиванием оконных рам, Самохин успокаивал Ирину Сергеевну, а заодно и себя, натворившего за последние несколько дней столько противозаконного, что проникновение в чужое жилище казалось не самым тяжким грехом. К тому же он с некоторым облегчением воспринял отсутствие Новокрещенова, который, он был теперь абсолютно уверен в этом, не обрадовался бы их визиту.
- Вы на стреме постойте, а я... быстро...
Самохин задрал ногу, перекинул ее через оконный проем и, покраснев от натуги, пыхтя и досадуя на мешавший живот, нагнулся, протиснулся вовнутрь.
Хозяев дома не было.
Справедливо чувствуя себя жуликом, Самохин осторожно встал обеими ногами на жалостливо хрупнувшие осколки стекла, потом, поскрипывая половицами, обошел комнатку, выглянул украдкой в противоположное оконце, выходящее во двор. Там привычно мельтешила по законам броуновского движения неподдающаяся счету Аликова ребятня.
Отставной майор откинул край коврика, нашел очерченный пазами люк, упершись плечом, сдвинул придавивший крышку шифоньер. Тот, урча угрожающе, поддался. Самохин опять нажал, упираясь в ножку кровати, и шифоньер, оставляя на крашеном полу белесые царапины, скрежетнув тяжело, отполз в сторону. Потянул за скобу крышку, откинул, глянул в темноту.
- Эй! Ты где там? Выходи, черт нерусский!
Внизу зашебуршились, дернулась приставная лестница, и через мгновение из провала люка показалась взлохмаченная чернявая голова.
- Давай, ходи сюда, дарагой! - подбодрил Самохин, отойдя в сторону на пару шагов, и на всякий случай предупредил: - Ты смотри, земляк, не балуй. А то опять в погреб затолкаю!
Руки у пленника оказались развязанными, но он, кажется, не помышлял о "баловстве", а жмурился, тер грязными кулаками глаза - видать, ослепило с непривычки дневным светом после непроницаемого мрака подполья.
- Ну, ты еще потягиваться у меня начни, зарядку делать, - сварливо поторопил его Самохин и, бесцеремонно прихватив за воротник мелескиновой, зоновского пошива рубашки, потянул вверх. - Вылазь давай!
Выбравшись по шаткой лесенке из погреба, чеченец медленно распрямил затекшие ноги, вытянулся во весь рост и оказался выше отставного майора. Нимало не смутясь этим, Самохин скептически оглядел пленника и ткнул его кулаком в грудь.
- Прямее держись, джигит... Ты по-русски-то как? Бельмес? Или понимаешь?
- Понимаешь... хорошо понимаешь... - покорно согласился тот.
- А если хорошо понимаешь, то слушай меня. Я тебя отпускаю на все четыре стороны. Понял? С условием, что ты исчезнешь из нашего города навсегда. Дуй к себе на родину. А сюда не суйся. Понял?
- Понял. Спасибо, - кивнул пришедший в себя пленник.
- Вон ту женщину благодари, - указал Самохин в окно на Ирину Сергеевну, - это она тебя отпускает. Хотя твои земляки... эти, как их... вайнахи, сына ее в плену держат. Но мы, русские, не такие. Понял?
- Понял, - с готовностью тряхнул головой чеченец. Он уже сообразил, что к чему, и беспокойно, оценивающе рыскал глазами - то на окно, то на дверь, то на Самохина.
- Да ни хрена ты не понял, - пренебрежительно заключил Самохин и скомандовал коротко: - Пошел вон.
Чеченец бросился к двери.
- Да не туда, чурбан! - рыкнул майор. - Вон туда, в окно!
Чеченец подошел к окошку, сторонясь торчащих из рамы осколков, изогнулся, пролез. Самохин, чертыхаясь сквозь зубы, просунулся следом. Оказавшись на пустынной, разомлевшей под утренним солнцем улочке со сверкающими перламутрово помойными лужами в канавах, пленник притормозил, опять невольно зажмурился и лишь потом, оглядевшись, увидел Ирину Сергеевну. Та, отшатнулась испуганно от диковатого вида, перепачканного паутиной и погребной глиной мужика, прижалась к трухлявой дранке домика.
Чеченец улыбнулся, сказал совсем по-человечески, обыденно:
- Здрась-сьте...
Потом оглянулся опасливо на возникшего рядом, раскрасневшегося от непривычной акробатики Самохина, затоптался на месте.
- Иди, иди отсюда, - отдуваясь, сердито указал неопределенно в конец улочки майор. - Чеши к своей чеченской матери, пока тебя, бестолочь, назад в погреб не сунули!
