Владимир Мегре - Пространство Любви (Звенящие кедры России - 3)
У наших предков, у славян,
меж дел великого значенья
всегда к реченьям и словам
было особое почтенье.
Это точно. Потому у тех, кто работает с ними, словесный ряд должен быть глубоким, исключающим случайные слова, отвлекающие Мысль. Большое значение имеют слова, согретые чувством.
Истина, наследие - это духовное. Необходимо ребёнка вписать в естественный космический процесс - вечного самовоспроизводства. Тогда ты подарил ребёнку вечность, радость жизни, действительное существование. Не мнимые формы: вот я, мол, сын, купил тебе рубашку, брюки, туфли... - теперь я могу умереть. А что же ты дал своему сыну? Ведь твои подарки всего лишь на один сезон! Если бы ты отдал сыну своё достойное имя, свою честь, своё дело, друзей своих, народ процветающий. Когда ты ему дал понимание Истины существования и мудрой жизни, вот тогда ты можешь сказать: "Сын, я дал тебе самое главное, ты будешь счастлив. Ты будешь покупать рубашки и строить дома, ты теперь знаешь, как это делается".
Слушая высказывания академика Щетинина, наблюдая его взаимоотношения с детьми, я отмечал, что они схожи с тем, что говорила о детях Анастасия, и удивлялся: "Каким образом могут так одинаково или почти одинаково мыслить одинокая отшельница сибирской тайги и этот седой академик? Почему он вообще со мной разговаривает? Почему принял так тепло, стол накрыл, накормил? По школе водит, всё показывает. Почему? Кто я такой для педагогики? Никто. Бывший троечник. Ну, конечно же, снова она как-то постаралась".
Конечно же, я попал в школу академика Щетинина благодаря только Анастасии. Но о ней мы со Щетининым не разговаривали. Говорили на разные житейские темы, в каждый мой приезд ходили смотреть, как продвигается строительство необыкновенного дома-храма. О книжке он сказал коротко: "Это очень точная книга" - и всё.
А через несколько дней после того как побывал я в школе с группой приехавших на конференцию людей, показывал им Настеньку и просил, чтобы она своим взглядом обогрела всех, произошло следующее. Мы шли с Михаилом Петровичем по коридору школы, я искал её глазами. Искал, как все интуитивно ищут то, что источает Свет.
- Потухла Настенька, - вдруг произнёс Щетинин, - пытаюсь теперь восстановить её силы. Получается, но с трудом. Время потребуется на восстановление.
- Как потухла? Почему? Она же сильная. Что произошло?
- Да, она сильная. Но и выплеск эмоциональный с её стороны был очень сильным.
Я стоял в кабинете Щетинина злой и раздосадованный на самого себя. Ну, зачем?! Кому или чему в угоду стал доказывать? Доказывать, несмотря на слова Анастасии: "Ни плоть моя, ни чудеса, на публику творимы, в неверящих свет веры не вольют... они лишь раздражение увеличат в тех, кому не нравится не их мировоззренье".
"Всё! Хватит, - думал я,- доказывать не буду больше и писать не буду. Хватит. Дописался". Я думал про себя, но вдруг сказал Щетинин:
- Писать не нужно прекращать, Владимир. - Потом он подошёл ко мне, положил руку на плечо и, глядя в глаза, стал голосом вдруг выводить мелодию. Седой академик брал высокие ноты, но более удивительным было то, что он выводил мелодию, похожую на ту, которую пела в тайге Анастасия.
Направляясь к выходу из школы, я всё же увидел в холле, где сновали дети, сидящую на стуле Настеньку и подошёл к ней. Она встала, подняла голову и чуть усталые глаза через мгновение заполыхали, даря Свет и тепло. Я понимал сейчас: она отдаёт свою энергию и тепло и отдаст всё, без остатка отдаст, чтобы помочь той, другой, сибирской Анастасии, её мечте. Ставшей теперь их общей мечтой. Да что же это творится такое? В чём сила той мечты? Зачем они?.. С полной самоотдачей... И этот детский взгляд... Хватит ли одной жизни, чтобы стать, хоть частично, достойным такого взгляда? Вслух ей сказал:
- Ну, здравствуй, Настенька. - А про себя: "Не надо, Настенька. Спасибо. Прости меня..."
- Я провожу вас. Мы с Леной проводим вас до машины.
Пока машина не свернула на повороте, я смотрел на маленькие и всё уменьшающиеся фигурки, стоящие в начале дороги у дома-терема под фонарём. Они не махали руками, прощаясь. Каждая держала одну руку поднятой вверх, ладонь - направленной в сторону удаляющейся машины. Я знал, мне Щетинин ещё раньше пояснил. Этот жест обозначает: "Мы направляем тебе свои Лучики добра, пусть они будут с тобой, где бы ты ни был". И снова всё обжигающая мысль: "Что нужно сотворить, как стать таким, чтоб быть ваших Лучей достойным?"
С ЧЕМ СОГЛАШАТЬСЯ, ЧЕМУ ВЕРИТЬ?
Встреча с академиком Михаилом Петровичем Щетининым, знакомство с его удивительной школой произошли после второго визита к Анастасии. После посещения этой школы у меня почти не осталось сомнений относительно высказываний Анастасии по воспитанию детей, относительно её действий по общению с сыном. Но тогда в тайге во мне всё бунтовало против неё. Не хотелось ей верить. По крайней мере, не всему хотелось верить.
Пишу эти строки и представляю, как многие читающие их скажут, кто вслух, кто про себя: "Сколько же можно не верить? Ведь множество раз ему приходилось убеждаться в её правоте, и все равно он, как дебил, не может воспринять новое явление".
Дочь Полина видеокассету прислала с читательской конференции, я посмотрел, как учёный из Новосибирска, Сперанский его фамилия, прямо со сцены сказал: " То, что говорит Анастасия, Мегре осмыслить до конца не может. Ему нечем такое осмыслить".
Я не в обиде на него, напротив, он очень интересно всё говорил, зал слушал, затаив дыхание, и я благодаря ему смог осознать: Анастасия Сущность, самодовлеющая субстанция.
Что про меня тут говорить, другим всё время делом занимался, но что же те, кто увлекался наукой о Земле, о детях и молчал иль тихо говорил, словно пищал? И даже дети пишут в своих письмах мне, чтобы я внимательнее относился к тому, что говорит и делает Анастасия.
Но, уверяю вас, уважаемые читатели, я теперь намного внимательнее к ней отношусь, однако не могу не спорить с ней, не сомневаться. Потому не могу, что не хочется ощущать себя и всё наше общество полными идиотами. Не хочется верить в то, что мы идём путём дегенератов.
Вот и стремлюсь найти хоть какое-то оправдание нашим действиям. Или неприемлемость для нашей современности её мировоззрения. И буду стремиться к этому, насколько хватит сил. Ведь если этого не делать, придётся признать не просто её правоту, а ужасающую ситуацию, в которой мы с вами сегодня находимся. И если говорить о существовании ада, то мы сами и строим в ад дорогу. Давайте возьмём хотя бы ситуацию с воспитанием детей. Я о себе скажу, но и про всех, подобных мне, и, думаю, немало их.
Учился я посредственно, отец наказывал меня за каждую двойку. Наказывал, не только лишая возможности погулять на улице с ребятишками, покупкой очередной игрушки, но и покруче. И был страх. Страх больший, чем удар ремня. Чего-то большего боялся я всё время. И шёл к доске, словно на эшафот. И вырывал из дневника страницы.
Школьные годы чудесные,
С книжкой, тетрадкою, песнею,
Как они быстро летят,
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет. Не забудет никто никогда
Школьные годы.
Помните слова песни, внушающие нам, как прекрасны школьные годы? Внушают, внушают. Но давайте вспомним, особенно мы, троечники, а ведь нас большинство, с какой радостью зашвыривали подальше мы ненавистный портфель, когда начинались каникулы.
Как могут быть чудесными школьные годы для ребёнка, которому физиологически необходимы движения, а от него требуют целых сорок пять минут сидеть почти без движения, в строго определённой позе, положив, как все, обе ручки на парту. Кто-то флегматичный, медлительный это выдерживает, а тот, который от природы подвижный, темпераментный, импульсивный, ему каково? Но ведь всех под одну гребёнку, словно роботов, без разбора - сиди, иначе...
И сидит, старается выдержать сорок пять минут маленький человек, а через десятиминутный перерыв - новые сорок пять, так месяц, год, десять лет, выход один - смириться. А главное, смириться вообще с тем, что всю жизнь с чем-то должен смиряться. Жить, как заведено, жениться, как заведено, на войну идти, раз такая дана установка. Верить непременно в то, во что скажут.
Согласившимися смириться легко управлять. Вот только хорошо, если бы они были здоровыми физически, для работ разных. А они пить начинают, наркотики употреблять. Но не потому ли человек пьёт и наркоманом становится, что вырваться, хоть на мгновение, но вырваться стремится из клетки всеподчинённости чему-то непонятному его Душе и сердцу. Да не летят они быстро, школьные годы, тянутся они каждые сорок пять минут пытками.
Наши прапрадеды, деды и отцы считали и теперь мы считаем, что так надо, что ребёнок не понимает. И насилие над ним нужно для его же блага. Вот теперь, сегодня наши дети, Ванечки, Коли, Саши и Машеньки, тоже идут в школы, и мы сегодня, как века назад наши предки, тоже считаем, что направляем их во имя их же блага, за знанием и Истиной идут они. Вот тут-то - стоп! Давайте поразмыслим.
