Том 8. Вечный муж. Подросток - Федор Михайлович Достоевский
Так, в январском выпуске „Дневника“ за 1876 г. (глава первая) писатель говорит о замысле „Подростка“, о характере Аркадия Долгорукого, как он задуман автором, и о „случайных семействах“. К тем же вопросам (о формировании детской души, о влиянии семьи на нее) возвращается Достоевский в январском выпуске „Дневника“ за 1877 г. (глава вторая), а в июльско-августовском выпуске (глава первая) снова говорит о случайных семействах в связи с анализом романов и повестей Льва Толстого (т. е. излагает вопросы, уже поставленные в эпилоге „Подростка“).
Другая группа вопросов, требовавшая, по мнению Достоевского, пояснения, связана с образом Версилова и его исповедью, на которую никто из критиков не обратил внимания. В мартовском выпуске „Дневника“ за 1876 г. (глава вторая) Достоевский вспоминает Версилова и цитирует то место его исповеди, где говорится об атеизме будущего общества. А в июньском выпуске он снова пишет о русских европейцах, которые призваны служить „не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству“ (глава первая). Эта дорогая Достоевскому мысль, вложенная в уста русского европейца Версилова, находит свое завершение в речи на пушкинском празднике. Говоря здесь о типе „несчастного скитальца в родной земле <…> исторического русского страдальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем“, Достоевский имел в виду не только Алеко и Онегина, но и их духовного потомка — Версилова, которому, как и всякому „русскому скитальцу“, „необходимо именно всемирное счастье, чтоб успокоиться“ („Дневник писателя“ за 1880 г. Глава вторая).
14
Первый иностранный перевод „Подростка“ — немецкий — вышел в, 1886 г. в Лейпциге под названием „Молодое поколение“. В том же году (под заголовком „Мой родной отец“) роман в адаптированном виде печатается в одном из бельгийских ежемесячников, а год спустя, под названием „Молодая Россия“, выходит на шведском языке.[309] Эти первые переводы „Подростка“ почти не вызвали откликов в периодической печати. Даже в Германии, стране, где больше других интересовались в те годы Достоевским и часто переиздавали его произведения, перевод „Подростка“ прошел почти незамеченным.[310] Новое издание было осуществлено там лишь в 1905 г.[311] Из ранних ценителей романа в литературах немецкого языка следует выделить Г. Гессе и Ф. Кафку.
Г. Гессе опубликовал в связи с выходом в 1915 г. третьего немецкого перевода статью о „Подростке“, где высоко оценил многочисленные проявления в романе „психологического ясновидения“ Достоевского, его искусство диалога, содержащиеся в „Подростке“ „откровения о русском человеке“. При огромной художественной силе „Подростка“ две особенности отличают его, по мнению Гессе, от других „больших“ романов Достоевского: то, что действие в „Подростке“ совершается в семейном домашнем кругу, и „иронический“ тон изложения.[312] Влияние „Подростка“ ощутимо в романе Г. Гессе „Демиан“ (1919). О Кафке его друг и биограф М. Брод сообщает: „Среди произведений Достоевского он особенно ценил роман «Подросток», только что выпущенный издательством Лангена. Он с энтузиазмом читал мне отрывок о нищенстве и обогащении“.[313]
Несколько больший резонанс „Подросток“ вызвал во Франции, где впервые был переведен в 1902 г.[314] До этого Франция была слабее осведомлена о творчестве Достоевского, чем Германия. М. де Вогюэ, авторитет которого как специалиста в области русской литературы долгое время был во Франции непререкаемым, в книге „Русский роман“ (1886) ограничивается в отношении „Подростка“ лишь брошенным вскользь замечанием о том, что роман этот, по его мнению, значительно уступает своим старшим братьям. Перевод романа на французский язык критика встречает с некоторым скептицизмом. Рецензентка ежемесячника „Меркюр де Франс“ Рашильда (псевдоним М. Эймери, в замужестве Валетт, известной в то время писательницы, близкой по духу к натуралистической школе — ее учителями были Гюисманс и братья Гонкуры), называет книгу „слишком громоздкой“.[315] Постоянный рецензент журнала „Ревю блё“ Ж. Эрнест-Шарль отозвался о „Подростке“ как о произведении хаотическом и беспорядочном (подобное мнение во Франции довольно распространено до наших дней). „Это — огромная, необъятная книга, — писал он. — В ней множество всевозможных идей и мнений. Все хаотически перемешано настолько, что даже невозможно уяснить себе, о чем этот роман. Что предполагал создать Достоевский? То ли он собирался изучить характер молодого человека, находящегося в том возрасте, когда вступают в активную жизнь, когда больше мечутся, нежели действуют? То ли он хотел изобразить нравственную участь молодого поколения русских людей в тот момент, когда в России, как и во всем мире, множество перемен? Или же он пытался проследить внутренний распад российских семейств в тот час, когда все слои и классы смешались и нанесли друг другу ущерб? Какой он хотел написать роман — философский, религиозный или нравственный? Или же он просто решил запечатлеть сложную жизненную драму со всеми ее перипетиями? На все эти вопросы невозможно ответить точно. Любой из этих замыслов живет в его книге; но все они присутствуют в ней одновременно, тесня друг друга. Все в ней перепутано, и само действие беспорядочно и бессвязно, труднопостигаемо. Оно вызывает в нас растерянность. Таковы и герои книги…“.[316] Эрнест-Шарль утверждал, что Достоевский, автор „Подростка“, находился под влиянием французской литературы, и говорил об явной, с его точки зрения, общности характеров Аркадия Долгорукого и Жюльена Сореля.[317] О хаотичности романа писал и М. Арно („Ревю бланш“), который, впрочем, добавлял, что „книга эта написана со страстью и ее надо читать на одном дыхании“.[318] „Подросток“ оказался последним из романов Достоевского, переведенных в странах английского языка. Э. Скайлер (Schuyler), один из первых популяризаторов русской литературы в Соединенных Штатах, дал краткий отзыв о нем уже в год выхода романа в свет на русском языке (1875). В этом отзыве, опубликованном в журнале „Атенеум“, Скайлер, отмечая „истинно великий талант“ Достоевского, упрекал русского писателя в том, что он „придал слишком много значения отдельным эпизодам, беспорядочно изложил основной сюжет и чрезмерно растянул все свои доводы“.[319] Подобная оценка „Подростка“ сохранялась как в Западной Европе, так и в Америке весьма долго.[320]
Неудивительно поэтому, что впервые опубликованный в 1916 г. перевод романа на английский язык (осуществленный Констанцией Гарнетт)[321] долгое время переиздавался сравнительно редко.[322]
Перелом в восприятии „Подростка“ за рубежом обозначился лишь в 1920-х годах. Непонятый и недооцененный западноевропейской критикой XIX в., этот роман Достоевского, как и все наследие русского писателя в целом, обретает новое значение для читателей и критики в эпоху общего кризиса капитализма, когда в большинстве буржуазных стран все более заметным становится упадок унаследованных, традиционных общественных и культурных ценностей и одновременно ширится разочарование в
