Созидатель - Игнат Валунов
Е.: Да это та же самая неразборчивость, из-за которой мужчин привлекают разговоры на всякие пошлые темы, как привлекали еще их далеких-далеких предков. Вот чушь может быть чушью, и никаких новых представлений о жизни в таких разговорах получить невозможно, а если затронут эту тему, час с языка не слезет.
И.: Катя, опять эта твоя привычка трактовать все в вульгарном ключе. Но вообще в очередной раз восторгаюсь твоим чудесным чувством юмора. Вот, кстати, тебе, Андре, новая задача: а с чего это для нас таким притягательным является юмор? Неужели, смеясь, мы тоже приходим в состояние самоутверждения?
А.: Можете поверить, что наше внутреннее я именно так это и интерпретирует. Дело в том, что психические механизмы, отвечающие за восприятие юмора, довольно древние и в связи с этим при пристальном их рассмотрении покажутся крайне иррациональными. Они сформировались до появления у человека речи. С самого начала наша психика через юмор – точнее, через позывы к смеху – указывала нам на какие‑то из ряда вон выходящие безобидные события, которые расширяли наши представления об окружающем. Положительный эмоциональный всплеск стимулировал замечать новые события подобного рода, помогал лучше запоминать произошедшее. Я не зря сказал безобидные. Понятно, было много событий, по поводу которых смех был совершенно не уместен: пожар, нападение хищников, резкое похолодание – тут как‑то не до смеха. Но именно безобидные внезапные случаи, не требующие напряжения ума и при этом расширяющие представления об окружающем, становились составляющей эмоционального жизненного опыта. Так и появился смех. Вот сородич шлепнулся в грязь, вот обезьяна умыкнула еду у другой обезьяны – смешно же все это. Смех – яркое, заметное окружающим выражение эмоции, благодаря его заразительности больше людей придадут значение нетипичному событию, расширят представления о действительности. Смех вызывают не только реальные ситуации, но и вымышленные, потому люди и стали сочинять веселые истории. Конечно, не для того, чтобы расширять представления о жизни других людей, а чтобы привлечь внимание к своей персоне. Можно долго рассуждать о том, что вызывает у нас смех, а что – нет. Но согласимся с выводом: внутреннее я также интерпретирует смех как вид состояния самоутверждения, поскольку в этом состоянии мы узнаем что‑то новое об окружающей действительности. Пусть это новое, с точки зрения современного человека, не несет большой пользы, а только развлекает.
И.: Приблизительно я тебя понял. Будет повод – задумаюсь об этом еще раз. Есть еще пара состояний, которые, согласно твоей теории, должны быть состояниями увеличения шансов на выживание. Пояснишь?
А.: Конечно. Называй.
И.: Прослушивание музыки.
А.: Есть идея, что музыка была доязыковым способом людей обмениваться информацией об эмоциональном состоянии. И понятно, что музыка должна была возникнуть раньше музыкальных инструментов. Тогда, по всей видимости, люди передавали такую информацию какими‑то нечленораздельными напевами – веселыми, бодрыми, жалостливыми, печальными. Если иметь в виду, что для людей это был один из немногих способов передать информацию о своем эмоциональном состоянии, наряду с мимикой, они должны были быть весьма восприимчивы к рождаемой голосом музыке – вплоть до того, что в ходе такого обмена информацией транслируемая эмоция передавалась слушателям. Естественный отбор благоволил такому механизму: это увеличивало сплоченность социальной группы, обогащало эмоциональный жизненный опыт слушателей. Отчасти такой способ обмена информацией об эмоциональном состоянии сохранился и с овладением нами речью – в виде интонаций, любая из которых имеет определенный эмоциональный окрас. А применение музыкальных инструментов и мелодика позволили значительно повысить интенсивность эмоций от музыки. Она стала ценна в виде отдельных произведений, которые превратились в источник дополнительного эмоционального опыта. Другой вопрос, почему у людей разнятся музыкальные вкусы. Можно предположить, что человеку свойственно расширять жизненный опыт сообразно общему эмоциональному спектру, присущему его жизни.
Перейдем к следующему пункту?
И.: Да. Ты прям держишься своей философии, не отступаешь. Похвально. Так, следующий пункт. Танец.
А.: Танец может немало сказать о возможностях человеческого тела. Сила, гибкость, координация. Ритуальными танцами люди стремились выделиться перед богами. Энергичными танцами люди выделяются перед потенциальными половыми партнерами. Отдельная статья – медленные танцы. Их предназначение – усиливать интимность отношений возможных любовников. Делаем вывод: танец – тоже средство самоутверждения. Вкратце вот так.
И.: Андре, много же мы тебя сегодня слушали. В следующий раз, когда буду смотреть какой‑нибудь блокбастер, обязательно примерю к своим ощущениям все, что ты рассказал про недальновидность нашего внутреннего я, но сделаю это только из любопытства. Не думаю, что это сильно на меня подействует, как‑то повлияет на удовольствие, которое буду получать от фильма. Этот разговор был полезен тем, что я полностью убедился: ты знаешь, о чем писать картины, на многие годы вперед. И что я смогу попросить тебя создать картины на какую угодно тему. Глобальные эксцессы, личные страхи, путешествия во времени, реликвии никогда не живших народов. В общем, что угодно, чтобы попасть в тренд. Так что работай, работай. Проси потом меня о чем угодно – я отплачу тебе. Не пожадничаю, будь уверен.
Они ушли. Андрей недолго помнил этот разговор с Иннокентием и Екатериной: уже скоро он с головой ушел в создание нового полотна.
7
Несколько последующих дней он работал на предельном сосредоточении сил, засыпал не раньше наступления зари, да и на сон тратил в среднем только 4 часа. Новые задумки взволнованно гудели в нем, ему едва удавалось сохранять самообладание, ежеминутно подтачивавшееся потому, что идеи воплощались слишком медленно и не в самом выразительном виде – из-за тяжести руки, из-за падающего под неидеальным углом света, из-за
