Искупление - Виталий Яковлевич Кирпиченко
— Дядя Толя, — закричал Игорёк, — смотри, собачка побежала!
Впереди дорогу перебежала лиса. Хорошо виден был чёрный кончик хвоста, Анатолию показалось, что и глаза лисы он заметил.
— Это не собачка. Это Лиса Патрикеевна!
— Она нас испугалась? — спросил Игорёк, тоже заметивший испуг в глазах лисы.
— Любой зверь боится человека, — ответил с ноткой философа в голосе Анатолий.
— Почему они боятся, у нас же нет ружья? — не понимал мальчишка.
— Откуда им знать, что у нас есть, а чего нет? Лучше уж подальше держаться, думают они.
— Как ты узнал, что они так думают?
— Если бы ты был зайцем или лисой, тоже так бы подумал, правда же ведь?
— Не знаю, — Игорёк пожал плечами.
Через два часа Нина с Игорьком легли на дно прицепа. Покачивало из стороны в сторону, потряхивало изредка на кочках и выбоинах. Небо очистилось от облаков и было похоже на ситцевое нежно-голубое покрывало. Солнце всё ещё не могло набрать энергии, чтобы выкатиться на вершину неба, оно так и висело беспомощно над косматым лесом. Шуршала успокаивающе трава под колёсами, в молодом леске из осинок и берёзок пересвистывались птички-невелички. Их было, видать, не так и много, потому и песни были не многообразны.
— Анатолий, — обратилась Нина к призадумавшемуся вознице, — почему ты не женишься?
Анатолий обернулся и, прежде, чем что-то сказать, посмотрел на Нину. Она лежала с прикрытыми веками, лицо её ничто не выражало.
«Пустой вопрос», — решил он, но ответил:
— Женитьба — не напасть, как бы, женившись, не пропасть!
— А всё же? — настаивала Нина.
— Я уже был женат.
— Как? — вырвалось у Нины, она даже привстала, опёршись на локоть.
— А вот так!
— И кто она?
— Глупая баба и хамка, ещё и сволочь! Три в одном флаконе.
— Красивая?
— Как корова сивая. Маленькая, толстая, крикливая.
— Зачем на такой женился?
— У меня есть выбор?
— Ну… Не знаю, — замялась Нина.
— Кому нужен урод, скажи ты мне?
— Кривые ноги можно исправить, а вот уродливые души ничем не исправишь.
— Однако судят о человеке, прежде всего, по его внешности, и если она у него стоящая, то уродливую душу часто или не замечают, или, закрыв глаза, прощают.
— Не знаю, — задумалась Нина, — мне кажется…
— Это аксиома! — сказал Анатолий. — Проверенный факт! Да и ваша жизнь — подтверждение моим словам.
— Похоже, — согласилась Нина.
— Так уж устроен человек, тут другой вариант — такая редкость, что им писатели удивляют народ. Квазимодо и Эсмеральда — чем не пример разногласия в природе! Каждый имеет право на любовь, на это высочайшее из дарений Бога. Но он же, Бог, и лишает человека этого чувства. Квазимодо тоже рассчитывает, как и всякий другой, на ответную любовь. Он заслуживает эту любовь, как он считает, потому что сам переполнен любовью. Для полной любви, как её понимает Эсмеральда, достаточно быть блестящим красавцем офицером, и совсем не обязательно быть честным и умным.
— Для любви важно то и другое, — подумав, высказалась Нина. — Понятно, что красота не вечна, но хотя бы память о ней будет. Ум, честь, порядочность — главное, что должно быть у человека! Нет этого, и союза между женщиной и мужчиной не будет.
— Ноги я себе выправлю, не такая уж неразрешимая проблема, а вот если бы кто полюбил меня с такими, это был бы мне подарок на всю жизнь.
— Отчаиваться не стоит, придёт время — всё уладится, — постным голосом постороннего советчика заключила Нина и перевела разговор на новую тему сложности жизни в условиях беспредела власти.
Дальше ехали молча. Каждый думал о своём.
Перед въездом в Магочан перекусили бутербродами, попили чайку и продолжили путь. В хозмаге закупили десять мешков цемента, заехали в магазин «Продукты» и там нос к носу столкнулись с Василием. Он был не один. С ним были ещё два неухоженных мужика неопределённого возраста и рода занятий. Что выпивка для них — любимое занятие, можно было понять по сизым физиономиям.
— Вот так встреча! — театрально раскинув руки, выкрикнул Василий. — И рыцарь сердца тут же!
Нина сердито схватила его за рукав и вытянула из магазина.
— Ты думаешь, что делаешь? — прошипела она ему в лицо. — Ты — подзаборная пьянь, и место твоё в канаве! Как ты смеешь?
— А что я? Я, слава Богу, ни о чём не жалею!
— Мне наплевать, жалеешь ты или не жалеешь! Ты — мерзкая тварь, но у тебя есть шанс…
— У меня он всегда был и будет, — развязно ответил Василий, поглядывая победителем на собутыльников, ожидавших его с бутылкой «чернила».
— Был! — выкрикнула Нина. Вид её был ужасен, она готова растерзать своего непутёвого мужа. Это понял и Василий. — И теперь есть! Только он спасёт тебя!
— Интересно, что ещё ты могла придумать? — скривил рот Василий и весь как-то неестественно перекрутился.
— Работа, чего ты больше всего боишься!
— Я работы не боюсь, я не хочу быть рабом у всякой сволочи!
— По помойкам лазишь, а честно зарабатывать себе на хлеб — рабство?
— Да, рабство! И я не буду, как ты, за кусок хлеба заглядывать по-собачьи преданно в лицо своему господину. Тебя такое устраивает — живи, а меня уволь!
— Устройся на государственное предприятие. Ты же должен понимать, что ребёнка кормить надо! Или он, как и ты, должен с помоек питаться?
— Сдай в детский дом. Пускай государство о нём беспокоится, если не может семью обеспечить необходимым. В Эмиратах каждому при рождении дарят миллион долларов!
— Идиот! — бросила в опухшее лицо Василия Нина. — Предупреждаю! На глаза мне и сыну не показывайся! Пришибу на месте!
— Давай-давай! — опять весь перекорёжился Василий. — Не забудь только свои слова. Живи со своими клешненогими, он тебе пара.
— Ты мизинца его не стоишь! Потому что ты — нравственный урод, и никакая больница тебя не вылечит!
Подходил Василий к своим дружкам с видом победителя.
— Кто это? — спросил тот, что постарше, а может, и не старше, а младше. — Баба?
— Она, — небрежно ответил Василий. — Просит вернуться.
— Ладная она у тебя, — сказал тот, у которого бутылка.
— У меня их, — лёгкий взмах руки, — как навоза на колхозном поле.
Анатолий Нину ни о чём не спрашивал. Он наблюдал незаметно за её поведением, находясь в отдалении. Движения её были порывисты, резки, чёрные брови слились в одну линию, губы сжаты. Он взял у неё
