Heartstream. Поток эмоций - Том Поллок
Волнение и недоумение переполняют меня, когда я забираюсь пальцами в щель и тяну находку.
Материал громко рвется. Я вздрагиваю, словно глухо пукнула в классе, и поворачиваюсь к двери. Сердце колотится, но дверная ручка неподвижна. Я медленно и неохотно оглядываюсь назад — вдруг то, что я увидела мельком, мне просто показалось, — но он там.
Прямоугольный, блестящий и безошибочно твердый. Мобильный телефон.
«Что за?..»
Я представляю маму. Ослабленная, истощенная, спящая восемьдесят процентов времени в последние дни. Даже когда она была в сознании, ей едва хватало сил, чтобы держать глаза открытыми, но до последнего вздоха она защищала… это? Что это, мама? Ради чего? О чем…
— Эми Беккер, — говорю я вслух, прерывая мысль. — Если ты умрешь здесь потому, что была слишком занята поиском причин этой Божьей благодати вместо того, чтобы позвонить, никто не сможет сказать, что ты этого не заслужила.
Дыхание останавливается, я нажимаю на кнопку включения. Должно быть, горы обратились в пыль за то время, пока я ждала, когда маленькое белое яблоко появится на экране, но я наконец вижу его и выдыхаю.
Я настолько сосредоточена на подсветке экрана, что не слышу, как позади меня распахивается дверь.
2. КОМУ НЕВЕДОМА ТЬМА
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Кэт
— Какого черта, Белая лошадь? — ворчит Эви, открывая дверь. — Проклятье, ночь на дворе.
Она смотрит на меня, выражение ее лица — смесь оскорбления и любопытства, ведь я появляюсь без приглашения.
— М-м-можно войти? — спрашиваю я. Я дрожу, хотя на улице не холодно.
Она молча отходит в сторону и ведет меня наверх. Ее огромная спальня находится в том же военном положении, что и последние три месяца. Мониторы и айпады панорамой распределены по столу, на каждом открыт отдельный сайт, так как Эви тушит пожары в Рикдоме с тех пор, как начали появляться слухи о Райане и его загадочной девушке.
— Кровать заправлена, — глупо говорю я.
— Конечно, заправлена, — отвечает она, сев на нее и скрестив ноги. — Я же не в хлеву живу.
На экране блокировки фотография Ника, лежащего на Райане после того, как они потушили огонь на его челке, поверх снимка — часы, сообщающие, что сейчас 02:47, но макияж Эви безупречен. Она ответила сразу же, как только я ей написала. Как будто она — новый вид, эволюционировавший, чтобы высыпаться за микросекунды между уведомлениями.
— В чем дело, Кэт?
Я открываю рот и снова закрываю его. Проклятье, Кэт, ты же прописала свою речь. Но, столкнувшись с этим спокойным, прекрасным инквизитором, мой разум опустел. Я начинаю потеть. Это безумие. Что я делаю? Но я должна поговорить об этом. Я должна, или меня разорвет изнутри.
Эви встает с кровати, пересекает огромный ковер между нами, встает на цыпочки и целует меня в щеку. Я вздрагиваю от прикосновения ее губ. Я так сильно потею в пальто, что от меня, кажется, пахнет, как в школьной раздевалке для мальчиков. Она, наверное, чувствует мой страх, мою слабость. Она берет меня за руку и ведет за собой, усаживая на край кровати.
— Что бы это ни было, ты можешь рассказать мне, — говорит она.
Но, оказывается, я не могу. Открываю и закрываю, открываю и закрываю рот, но слова не выходят. Я — марионетка без актера. Вместо этого мои пальцы тянутся к карману пальто, достают свернутый листок бумаги и протягивают его. Эви хмурится, но берет бумагу и разворачивает ее.
Она смотрит на моего ребенка.
— Дэб! — восклицает она с наигранным возмущением. — Что ты натворила? Или, скорее, кто это натворил? — она улыбается с неподдельным восторгом. Эви любит драмы, всегда любила. Она как ведьма, только вместо луны источником ее силы является трагедия.
— Что ж, я… — Она затихает, очевидно слишком изумленная, чтобы что-то сказать. Наконец она опускает руки и спрашивает: — Кто счастливчик?
Я прикладываю все усилия, чтобы распознать хотя бы намек на сарказм в слове «счастливчик», но не могу.
— Ты его не знаешь. — Это часть заранее подготовленной легенды, к которой я наконец возвращаюсь. — Он из школы.
— Я знаю некоторых ребят из твоей школы, — возражает Эви.
— Правда?
— Конечно. Думаешь, ты одна Риканутая в Грэнфорд-Хай? — голос Эви звучит невинно, но ее карие глаза похожи на глаза терьера, ждущего броска палки. По моему телу пробегает дрожь.
— Из… другой школы… Я имела в виду, он еще ходит в школу. Но не в мою. Паркборо.
Я говорю про гимназию в Стретеме, предполагая, что в ее паутине, построенной на базе фандома Рика, контактов мальчиков меньше.
— Нет, — мягко говорит она. — Нет, я никого оттуда не знаю. Как его зовут?
Я заранее придумала имя, клянусь, но у меня в голове полное затмение. В поле моего зрения картина Эви с целующимися в танцевальном зале Райаном и Ником, и все, о чем я могу думать, это Танцевальный зал с его шелушащимися фресками Фреда Астера и Джинджер…
— Роджер! — выпалила я.
Она хмурит лоб:
— Ох, дорогая, — говорит она. — Бедняга. Фамилия?
Вопрос застает меня врасплох, но уже слишком поздно, любой придуманный мною ответ прозвучит неискренне, поэтому я просто смотрю на нее. Она хлопает в ладоши.
— Ты не знаешь! — кричит она с легкой усмешкой. — Ну и ну. Кэт. Забудем про Дикую Белую лошадь, теперь будем звать тебя Темной лошадкой. Тебе придется сменить ник. Ты рассказала ему? Он обычный парень? Точно обычный, раз ты не знаешь его фамилии? Он что, заглянул на домашнюю вечеринку?
Я заикаюсь и задыхаюсь, но на помощь приходит старый добрый румянец, мои щеки пылают, и она, кажется, расценивает это как смущение, а не как отчаянное увиливание от ответа.
— О боже, так и есть. Ты вообще знаешь, как с ним связаться?
— Мы можем общаться.
— Сигнальными кострами? Или почтовыми голубями? Или…
— У меня есть его номер, Эви. Ладно тебе.
— Но нет фамилии, — бормочет она. — Интересно. Дай угадаю, он сказал, что позвонит, но так и не позвонил?
Слабый кивок через силу, как будто мне стыдно.
— О, котенок, не смотри на меня так. Ты не виновата в том, что он не знает, что у вас приключилось. Хочешь, я найду его для тебя? Полагаю, что электронные архивы
