Современная семья - Хельга Флатланд
Он кивает, но не расспрашивает о приводе.
— А ты?
— Мне надо было купить овощей, иду на ужин к другу.
— К другу? — переспрашиваю я с улыбкой.
Я знаю почти всех друзей Хокона, во всяком случае по имени, и обычно он так их и называет, с кем бы он ни разговаривал.
— Ну да, к другу, — повторяет он. — А ты?
— Говорю же: покупала ремень для стиральной машины, Олаф вчера сломал ее.
Я ощущаю небольшой укол совести, но ощущение растворяется в вязкой атмосфере нашего отрывистого разговора.
— Давно тебя не видела, — полувопросительно добавляю я.
— Да, и я тебя давно не видел, — отвечает Хокон с легкой усмешкой. — Столько всего навалилось в последнее время.
Он поворачивает голову, и, проследив за его взглядом, я замечаю красный автобус, остановившийся на перекрестке с Хельгесенсгате.
— Но все хорошо? — настойчиво и почти нетерпеливо спрашиваю я, глядя, как приближается автобус.
— В каком смысле?
— Ну, у тебя и вообще? Ты, кстати, разговаривал с Эллен?
— Как уже сказал, очень много дел. Но все хорошо, — отвечает Хокон, потирая ухо. — Как Агнар?
— Сейчас в основном злится, с ним нелегко.
— Ясно. Надо как-нибудь сходить с ним в кино или еще куда-то.
Автобус подъезжает к нашему перекрестку, и Хокон отворачивается от меня.
— Хорошо, что мы встретились, — говорю я и чувствую, как подступают слезы. — Может быть, заскочишь? Или давай сходим выпить пива — и Эллен возьмем?
— Да, само собой, так и сделаем, созвонимся, — отвечает Хокон, показывая на автобус. — Ну, мне надо бежать.
Я тоже иду в овощной магазин, выбираю и складываю в корзину турецкий йогурт, овощи и специи; мне хочется приготовить для Агнара курицу тикка масала, но, пока я стою в очереди в кассу, мне приходит в голову, что сейчас слишком жарко для индийской кухни, и я выкладываю все назад, потратив не меньше получаса на то, чтобы ничего в итоге не купить. Пусть Олаф готовит ужин. Возвращаюсь домой, устанавливаю новый приводной ремень в стиральную машину, и впервые за три месяца и семнадцать дней меня охватывает чувство глубокого удовлетворения, когда я, закрутив последний винт, обнаруживаю, что машина заработала.
Окрыленная своим триумфом над стиральной машиной, я набираю Эллен. Сразу попадаю на автоответчик, и моя решимость слабеет, когда раздается ее голос. Я не оставляю никакого сообщения, не зная, что сказать, почему я звоню. Мысль о том, что у меня должен быть повод для звонка, кажется непривычной. Раньше все происходило само собой, я звонила Эллен не задумываясь, по меньшей мере три раза в неделю — пока готовила ужин, по дороге с работы домой или в детский сад. Сейчас и не вспомню, о чем мы говорили, но теперь странно звонить ей, чтобы рассказать про стиральную машину или ссору с Олафом. Кажется, Эллен хочет что-то мне доказать, только вот непонятно, что именно, и при этой мысли мне становится очень тяжело.
В доме тихо, и на мгновение мною овладевает паника забыла забрать Хедду, — но я тут же вспоминаю, что она в гостях у подружки. Я выставляю будильник в телефоне, чтобы зайти за ней после окончания детской телепрограммы; полагаться на себя и собственную память я не могу; кажется, забываю все, что должна сделать и что делаю. Агнар должен был вернуться из школы еще час назад и не прислал сообщения об изменившихся планах, во всяком случае мне не написал, и я смирилась, больше не в силах пилить его. Я пыталась не очень решительно угрожать ему последствиями, хотя знаю, что не смогу исполнить свои угрозы, и Агнар понимает это не хуже меня и даже не спорит. А дня два назад он объявил мне, что договорился с Олафом и может делать все что угодно, если распределит свое время так, чтобы успевать выполнять домашние задания и другие обязанности. Я была не в состоянии начинать очередную дискуссию с Олафом, вновь погружаясь в лабиринт взаимных обвинений.
Я переодеваюсь для пробежки, но еще около получаса сижу на краю кровати, глядя в пол. Не могу заставить себя встать, пока не приходит сообщение от Олафа: он едет домой, по пути купит продукты.
Мы с Олафом приобрели дом в Сагене, когда родился Агнар. Выбирали между этим и другим домом в Экеберге, тот был дешевле и просторней, но Олаф считал, что лучше жить поближе к Тосену, к маме и папе. Представь себе, как удобно, что легко можно дойти пешком, особенно когда дети подрастут и смогут сами навещать их. Я была с ним согласна. Я сама выросла, считая дом дедушки и бабушки своим вторым домом. Какой свободной я себя чувствовала, самостоятельно отправляясь туда после школы, чтобы на целые сутки стать единственным ребенком, без Эллен и пищащего Хокона, которые оттягивают на себя все внимание. Кажется, бабушка с дедушкой были дома всегда, и к ним можно было прийти в любой момент — я помню только один случай, когда утром я позвонила бабушке и попросилась зайти к ним после школы и переночевать, а она ответила, что лучше в другой раз, потому что меня опередила двоюродная сестра. Хотя бабушка даже за три дня до своей смерти не перестала красить волосы в темный цвет, чем явно отличалась от седовласых бабушек в сказках, во всем остальном у меня были образцовые бабушка с дедушкой. Всегда дома, всегда само внимание и забота; на их камине толпились более или менее случайно собравшиеся тролли и ниссе, там же были и другие фигурки и рисунки пяти в разной степени одаренных внуков. Я впервые задумалась о бабушке с дедушкой как о самостоятельных личностях, только когда стала взрослой и у меня появились дети; до этого они просто выполняли определенную функцию в моей жизни, мне трудно было даже представить, что они делали то же самое и для Эллен, пока в речи на дедушкиных похоронах она не описала мое взросление, стремление обрести убежище в их доме и детские горести как свои собственные.
Кто знает, как будут воспринимать своих бабушку с дедушкой Агнар и Хедда, когда вырастут, какие образы останутся у них в памяти.
Я бегу в сторону дома родителей. Нет, ноги не несут меня туда сами, и я не внезапно прихожу в себя возле их дома, не понимая, как же я сюда попала, — так часто пишут в романах, и это меня раздражает. Нет, я двигаюсь целенаправленно, прекрасно осознавая, что мама сейчас с подругой на Сицилии. Она прислала снимок морского