Нить судьбы - Елена Вакуленко
***
Эта весна принесла и ещё одно радостное событие – у Марии со Степаном родилась дочка. Мария с нетерпением ждала родов, и всё думала да гадала о том, кто же у неё родится. Она мечтала о дочери, и часто спрашивала Надийку, что она чувствует.
– Я ведь знаю, что тебе уже всё известно, – ластилась она к названой сестричке, – Ну скажи мне, что тебе жалко, право?
Но Надийка только загадочно улыбалась, и ничего Марии не отвечала, сама же тем временем готовила приданое – розовую рубашечку, розовые пелёнки, розовый чепчик. По выбеленной ткани шла розовая вышивка – нежнейшие цветы и вязь, бабочки и ласточки. Уж так хотелось отчего-то Надийке вышить этих птиц на детском приданом, что она не пошла против зова своего сердца. Работая, она, то склонялась к шитью, любуясь им и улыбаясь, то откладывала его и смотрела вдаль, опираясь на подоконник, и думая о чём-то своём, глядя на верхушки высоких сосен в лесной чаще. Что-то тревожное было на душе у Надийки, что-то, что не давало ей покоя. И чем ближе было время родов, тем чаще Надийка, нахмурив лоб, замирала в задумчивости, теребя свою косу.
В один из дней она пришла в гости к Марии. Степан работал во дворе, увидев Надийку, он радостно поприветствовал её:
– Ты к Марии?
– Ага, к ней.
– Ну, проходи, они там с матушкой что-то обсуждают.
Надийка прошла в избу. Мария и её названые родители, Глафира и Николай, беседовали, Глафира хлопотала у печи, Николай что-то стругал, сидя на лавке. Надийка поздоровалась со всеми, и сразу же, без обиняков, перешла к делу.
– Мария, – сказала она, – Тебе нужно в большое село ехать, где больница есть, там рожать.
Глафира поставила к стене ухват и вытерла руки о передник, Николай отложил в сторону деревяшку, и все трое уставились вопросительно на девочку. Следом в избу вошёл Степан и встал в дверях.
– Почему? – спросила в наступившей тишине Мария.
– Я не знаю, у меня вот тут тревожно, на сердце, – Надийка прижала ладошку к груди.
– Так, – засобиралась тут же Глафира, – Отец, давай-ка, вон то полотенце и вон ту плошку с ложкой, а ты Степан пару платьев Марьиных из шкафа возьми да пелёнки, что я приготовила. Надийка, а когда ехать-то?
– Да надо уже, скоро всё случится, – ответила девочка.
– Ясно. Ну, отец, иди, лошадь запрягай.
Николай кивнул и вышел во двор.
Мария, ничего не понимая, тяжело опустилась на лавку, поддерживая большой живот:
– Может быть, ещё ничего? Может быть, всё обойдётся, а?
– Нет-нет, – отрезала Глафира, – Раз уж Надийка так говорит, то надо слушаться. Она никогда не ошибается.
Спустя час Марию уже усадили на телегу, и Глафира со Степаном повезли её в большое село, а Надийка с Николаем проводили их до развилки дорог, а затем вернулись в деревню, и разошлись по домам.
На следующее же утро в доме Захарихи раздался громкий нетерпеливый стук в дверь. Старуха, испугавшись, побежала второпях отворять. Из спальни вышла сонная Надийка, завернувшись в большой тёплый платок, и встала на пороге. Старуха распахнула дверь, и в проёме возник сияющий Степан. Он тут же сгрёб Захариху в охапку своими огромными ручищами и поволок её в кухню, а после закружил на месте.
– Ой, батюшки, пусти, ирод ты окаянный, ты что же это делаешь?
– Радость у меня большая, бабушка! Дочка у меня родилась! Доч-ка!
– Всё хорошо? – подбежала к нему встревоженная Надийка в одной ночной рубашке.
– Да, всё хорошо. Я ведь вчера, как Марию повёз, так там и остался ночевать вместе с матушкой, у Марии-то прямо в дороге схватки начались, хорошо, что мы уже прямо у села были, я лошадь—то припустил, вмиг до больницы домчались. Ну, а после всё под окнами с матушкой и ждали, а как нам объявили, что всё хорошо, так мы и к Степану поехали, уж почти утро было, светало. Поделился я с братом радостью своей, да не мешкая домой полетели, и вот я матушку завёз домой, а сам сразу к вам!
– Слава Богу! – сказали в голос Захариха и Надийка.
– Да, – кивнул Степан, – Если бы не ты, Надийка, то беда бы была, как вовремя ты нас отправила-то!
– Что за беда? – девочка прижала ручки к груди.
– Врач нам сказал, что у дочки пуповина была вокруг шейки обмотана. А самое интересное знаете что?
– Что? – спросили шёпотом Надийка с Захарихой.
– Она ручку-то одну вперёд выставила, так и шла ручкой вперёд, а пуповина обвилась вокруг этой ручки тоже, так врач-то и сказал, что эта ручка её и спасла, а коли бы не она, так плохо могло всё закончиться. И как, говорит, вы почуяли, что в больницу ехать нужно? Подивился.
Захариха, перекрестившись, присела на стул, а Надийка тронула Степана за плечо и тихо спросила:
– Степан, ты ведь знаешь, что с Марией произошло?
– Знаю, – кивнул детина.
– Так вот, это ей за то, что она хотела тот грех совершить, жизни себя лишить через удушение. Вот и дочка чуть было не задушилась. Да, видать, Бог её простил, Марийку нашу, помиловал дитя.
– Да, роды были тяжёлыми, – ответил Степан, – Поэтому отпустят их попозже, сказал врач. Это из-за Марии, ей нужно окрепнуть, а с дочкой всё, слава Богу, хорошо.
***
Через две недели Степан снова появился на пороге дома Захарихи:
– Собирайтесь, поедем к нам. Я Марию с дочкой из села привёз.
Захариха с Надийкой радостно засуетились, и быстро нарядившись, да захватив узел с приданым, что вышила Надийка, поспешили в дом Глафиры и Николая на встречу с новорожденной.
В доме было тихо и спокойно. Девочка спала в колыбельке, которую сделал для неё дедушка и морщила носик во сне. Солнечный лучик падал на её щёчку, и она хмурилась, то сдвигая бровки, то вновь умиротворённо принималась посапывать, чмокая губками. Мария, ещё слабая после родов, но очень счастливая и гордая своим материнством, шагнула навстречу гостьям и крепко обняла обеих. За нею следом подошла Глафира, поцеловала Надийку:
– Ой, я так тебе благодарна, доченька, кабы не ты, не знаю, что с моими девочками и было бы.
– Ничего, всё хорошо, что хорошо кончается, тётя Глафира, – ответила Надийка.
Она подошла к колыбели, улыбнулась, поглядев на новорожденную, затем обернулась к Марии.
– Мария, ты же понимаешь, почему у твоей девочки пуповина была обёрнута вокруг шейки?
– Понимаю, – кивнула та, – Я много об этом думала там, в больнице, и всё поняла.
– Вот видишь, нельзя делать необдуманных поступков.
– Ты снова меня спасла, и девочку мою, – сказала Мария и заплакала.
– Эй-ей, ну-ка, ну-ка, – подошла к ней Захариха, – Не надо плакать, не то молоко пропадёт, а тебе донечку кормить надо. Всё, что было, то прошло, и быльём поросло.
– Да, – согласилась Мария, утирая слёзы, и глядя с нежностью на дочку, – Красуня моя, ласточка моя. Мы её так называем.
Надийка улыбнулась:
– А ведь я вам подарки привезла, пойдёмте смотреть!
Они вышли из комнаты, Надийка развязала свой узел и принялась раскладывать на столе приданое. Все с удивлением увидели, что каждый предмет одежды, с такой красотой и любовью вышитый Надийкой, расшит был цветами и ласточками.
– Вот это да, – ахнула Мария, – И откуда ты только догадалась, что мы её ласточкой называть станем промеж собою?
Надийка пожала плечами, улыбаясь.
– А имя мы ей дали Лада, ладная
