Премия - Владимир Юрьевич Коновалов
Самую сырую часть дождя рвануло прочь, растеклось солнце, засверкала зелень, и духота раскурилась тысячами запахов. Лучистые воздухи уже идут, не разбирая луж, расшитые плащи волоча по грязи. Последние, и уже нагретые, капли стекали сверкающей ртутью по гладкой черноте давно сгоревшей стены.
Уже давно не было звонков, и в приемную никто заходил. Леночке, прилежно сидящей за своим большим столом, уже просто осточертело разглядывать узоры на ковре и обоях и дождь за окном. Чтобы как-то отвлечься, можно было самой отнести подписанные бумаги в отдел кадров. Попросив Танюшку посидеть на телефоне, Леночка не спеша пошла к лестнице, обдумывая, где бы еще задержаться и не заскочить ли в буфет.
За дверью отдела кадров оказалось незнакомое большое помещение и незнакомые угрюмо работающие за столами мужчины. Видимо, задумавшись, она ошиблась этажом. Но, выглянув обратно в коридор, она убедилась, что пришла правильно. В кабинете на нее опять никто не обернулся. Несмотря на то, что она никого тут не узнавала, она без церемоний подошла к столику с телефоном и набрала номер:
– Алло.
– Алло, Алёнка, ну наконец-то. Не поверишь, только вот звонить тебе хотела.
– Алло, что…
– Мой Витька поздно ночью уже прилетел. Там рейс задержали. Но этот охламон не купил, представляешь. Говорит, не было таких сапог. Вот ленивый балбес. Наверное, лень по магазинам было дальше ходить.
– Алло! Мне Ивана Сергеича…
–)))
Поняв, что ошиблась номером, Леночка нажала на рычаг и помедленнее накрутила на диске тот же номер заново:
– Алло. Это кадры? Иван Сергеича, будьте добры.
– Леночка, это не Иван Сергеич. Это я вам набираю, чайку нам сделайте, пожалуйста.
– Ой! Сейчас, Танюше скажу.
Положив трубку, Леночка присела на стол и посмотрела на сидящих:
– Милые мужчины, где у вас тут справочник? Телефоны все перепутала.
Один из милых мужчин галантно подал ей мятую пачку. В ней все фамилии и телефоны были незнакомыми:
– Да что это у вас за список, ни одного человеческого номера.
Леночка снова набрала отдел кадров:
– Алло. А вы переехали, что ли?
– Алён, мы еще в прошлом году переехали. Ну ты даешь. Приходи сегодня, Витька понапривозил всего.
Повесив трубку:
– Да что ж такое!
Позвонила на свой номер, а там мужской незнакомый голос.
– Ой! Подскажите, а Танюша там далеко? Я приемную набирала.
– Ну наконец-то, девушка! Не дозвонишься до вас. Мы такси уже давно ждем. У нас поезд через полчаса…
Леночка бросила трубку и пошла к выходу:
– Ребята, выкиньте уже свой телефон.
Она закрыла дверь, в кабинете переглянулись:
– А кто эта новенькая?
– Вроде из швейного цеха.
– А ничего такая.
Леночка пошла назад к себе. И только она открыла дверь в приемную, как мимо нее в двух шагах с грохотом несся бесконечный товарный состав, над головой оказалось солнечное небо, под каблуками щебень. Чуть не сломав тонкий каблук, Леночка задом запрыгнула с потоком воздуха обратно в свой отклеившийся коридор.
С неженской силой захлопнув дверь, обеими руками она вцепилась в знакомую, родную дверную ручку, боясь, что дверь распахнется опять на рельсы. При этом она не сразу поняла, что теперь в уши еще и ревет сирена. Не веря своим выпученным глазам, неудобно согнувшись у своей двери, она только часто дышала и тупо смотрела на разлетевшиеся по коридору бумаги. По ним пробегали чьи-то ноги. Не понимая ничего, под оглушительно вопящей сиреной Леночка съехала на пол, уставившись в горящую под потолком красную аварийную лампочку. Ее маленькое тело, всё такое маленькое и удобное, сложенное на полу в виде удобного же зета, занимало мало места и никому не мешало. Притихшая, она незаметно сидела.
Эвакуация была начата немедленно, после того, как Марат, Баландин и Семенов не обнаружили болота на обычном месте. Они его вообще не обнаружили, сумев проследить лишь цепочку затопленных дождем участков в направлении скелета. А теперь отпущенная кем-то вода быстро расходилась обратно в степь и исчезала, выполнив свою транспортную функцию.
Второе путешествие в скелет, после первой поездки в животе Сиропина, болото предприняло самостоятельно.
Кроме Марата, Баландина и Семенова, кое-кто в скелете еще оставался, задержавшись, чтобы привести в порядок свои записи или сложить бумаги, чтобы застать всё на своих местах, все свои бумажные слова, после этой никому не нужной учебной тревоги.
Но в целом эвакуация была проведена образцово, и скелет быстро опустел, несмотря на неправильную панику, то есть на неправильное отсутствие нормальной сумятицы.
Сам скелет, наконец, ощущал себя скелетом, то есть большей частью пустотой. Легкой огромной пустотой, разглядывающей в себе все свои пустые размеры. Теперь было понятно, что раньше непрерывное суетливое движение людей внутри не давало расслабиться, а теперь можно было застыть в тишине. Еще длилась память о тепле многих тел, но память тихо мутнела, как капля воска, упав на ладонь, в миг отдает ей свою прозрачную искру, но еще хранит мутное, такое же телесное, тепло.
Много вещей существуют без присмотра. Такой вещью уже любил бы́ть скелет.
Нену́жно большой скелет души засохшей каплей на стекле глядел мимо, на мир. Всех отпустив, застыл обреченно открытый шлагбаум. Застыл воспоминанием нечленораздельным городом забытый горизонт. Слова освободились от вещей. Лес кругом без особых примет; он, может, замер от испуга. Чужое, деревья не узнаны и трава. Ручей, ты не узнан. И это небо, боюсь, тоже не узнáю. Зачем упря́мить память. Моя ли ты память. Обо мне кто помнит. Я камень, у тополей нет сердца, нет души в сирени.
Но всё хочет чего-нибудь другого научиться хотеть. Или хотя бы мечтает быть чьим-нибудь предметом в содружестве вещей. Цветы пахнут другими цветами. Слова, освободившись, прилипают к другим вещам. Нынешним летом популярны прошлого лета тени. Деревьям вспомнилось, как гибли прошлогодние листья. Бетоном мелко дробленые вздрагивают лужи и жадно ловят пыль незасеянной земли. Здесь пересеклась бетонка с муравьиною тропой. Рядом с краю пух идет пешком. Бордюр удавлен сорняками. Деревья мучают забор. В природе бетонки зеленые ростки беречь. Воздухи ерошатся с травой. Стена свой длинный старый шрам прикрыла плащом тополей. В ее окнах без стекла захлебнуться со всяким воздухом случается. За ними толпы комнат, а в них толпится солнце. Подоконник сдул сговор прошлогодних мух, и на нем в сонном блеске стеклянном остались быть лишь отстаканенные грани. На столе безграмотный ветер листает страницы. А на странице отщипанное время, слова о сне тропического цвета и забытости пожелтелое пятно. И рыжее всплыло на
