Алька. Вольные хлеба - Алек Владимирович Рейн
В означенное время я сидел в кабинете Семёнова, появились Серёга Кузинов с Гуськом, сухо поздоровались, сели напротив.
Семёнов начал разговор, обращался он к Сергею, просчитав, кто в их паре главный:
– Вас как по батюшке?
– Васильевич.
– Сергей Васильевич, я ознакомился с вашим заявлением. Скажите мне, пожалуйста, если бы вся эта группа ваших бывших коллег ушла от вас, не забирая ничего из вашего совместного имущества, у вас были бы к ним претензии?
– Нет, претензий бы не было.
– Очень хорошо, а вот теперь скажите: а Рейн, Орлова и Чертов входили в состав основных учредителей «Софтекса»?
– Входили, но роль их была весьма… – Майор жестом остановил Серёгу.
– Формально входили?
– Формально, да.
– А остальные сотрудники могли бы претендовать на какие-то доли при разделе имущества? Пусть самые маленькие.
– Ну… В общем да.
– Иными словами, при согласовании какой-то другой, существенно меньшей доли при разделе имущества вас устроил бы их уход.
– Ну да.
– Значит, по существу, дело не в их уходе и даже не в самой форме ухода, как вы пишете у себя в заявлении: «…ночью тайно вывезли…», а в правильности раздела имущества – они взяли больше, чем им причитается. Если всю эту словесную шелуху убрать, по сути, так?
– По сути так.
– Вот теперь смотрите, что получается. Коллектив ваш разделился практически пополам, перед разделением у вас шёл разговор о разделе имущества?
– Шёл.
– Давно?
– Месяца три, может, больше.
Я вставил свои двадцать копеек:
– Какие три месяца? Полгода делимся, никак не разделимся.
– А почему не разделились-то?
– Не смогли прийти к согласию.
– Не смогли прийти, так часто бывает. Смотрите, что получается: вы согласны, что ваши бывшие коллеги имеют право на свою долю, вас не устраивает только её размер. Как вы расстались, это не имеет никакого значения, выбор такого способа – это вопрос этический, но не более. Я не вижу здесь признаков преступления – нет хищения. Алек Владимирович всё осуществил в рамках своих полномочий. Я вам больше скажу: он бы мог всех вас просто уволить по тем или иным причинам, и я уверяю вас: ни один суд не смог бы вам помочь в восстановлении справедливости. Вам надо обращаться в суд, требовать более справедливого раздела, приводить аргументы, почему вам должно достаться больше. Для возбуждения уголовного дела я не вижу оснований, типичное гражданское дело. Вы мне объясните – я просто хочу понять: что вы сейчас от них хотите?
– Мы хотим, чтобы они вернулись назад.
Семёнов опешил:
– Назад – для чего?
– Мы начнём процедуру раздела заново.
Семёнов с недоумением поглядел на меня, и я вдруг вспомнил про вчерашний звонок из Риги, обратился к Семёнову:
– Можно мне дать пояснения?
– Говорите.
– Сергей Васильевич предлагает начать делиться заново. Почему нет? Только что у нас получается с разделом? Ты меня, Серёжа, а потом и всех нас в воровстве обвинил, ладно, твоё право, даже доказывать ничего не собираюсь. Но пока делились, к разделу ещё «Форд Транзит» приплюсовался, только ты, Серёжа, забыл всем рассказать, что ты его получил. На днях с Дубопятовым получили товара по доверенности «Софтекса» на сорок тысяч долларей и заныкали где-то по-тихому, это как?
Семёнов вдруг преобразился, как будто на него свежим ветерком подуло, спросил Сергея:
– Вы получали товар по доверенности «Софтекса»?
– Да.
– Какой товар, где он хранится?
– Детская одежда. Хранится у меня дома и в старой квартире, у Дубопятова в гараже.
– Товар был оплачен из средств «Софтекса»?
– Да.
Евгеньевич повернулся ко мне.
– Алек Владимирович, вы выдавали Сергей Васильевичу доверенность?
– Нет.
Потом обратился к Гусеву:
– А вы в курсе этой торговой операции?
– Нет. – Гусёк был явно ошарашен.
Семёнов обратился снова к Кузинову:
– Сергей Васильевич, вы получили по поддельной ведомости товаров в пересчёте на рубли – на четыре миллиона рублей. Это хищение общественного имущества в особо крупном размере, у нас пока размер особо крупного – это десять тысяч рублей. Действовали в группе, это отягчающее вину обстоятельство. По этой статье минимальный срок – три года, и условного быть не может. Если сейчас Алек Владимирович напишет заявление, то я задерживаю вас, чтобы вы не смогли чинить препятствий следствию. Потом едем к вам, конфискуем товар, потом – к другу вашему. Преступники изобличены и задержаны, улики налицо, всё, дело раскрыто, недели три максимум – и дело в суде. До суда отпустим, скорее всего, а там… Но перспективы весьма неблагоприятные – в лучшем случае дадут три года, отсидите, скорее всего, полтора. Как вам такие перспективы.
Серёга откинулся на спинку стула, как-то подняв голову, глядел куда-то поверх головы следователя, лицо его стало мертвенно-бледным, даже с каким-то зеленоватым оттенком. Семёнов обратился к Гусеву:
– А вы точно не в курсе всего произошедшего?
Гусёк занервничал, заёрзал на скамейке.
– Я вообще не при делах.
Серёга вдруг распрямился и произнёс, по-прежнему глядя куда-то в вверх, в пространство:
– Пусть восторжествует истина, – после чего поднялся и ушел, не прощаясь.
Майор с удивлением спросил меня:
– Это что было?
– Я сам не понял.
Вслед за Серёгой со стула вскочил Гусев и, буркнув «До свиданья», тоже исчез.
Владислав Евгеньевич спросил:
– Заявление будешь писать?
– Я что, сумасшедший, что ли? У него двое малышей, мы дружили пятнадцать лет. Нет, конечно.
– Ну, тогда давай прощаться, если будут вопросы, обращайся. Телефон есть.
– Спасибо, до свиданья.
***
Людуся, жинка моя, уволилась из отдела писем приёмной Госдумы, куда их всех в полном составе перевели из бывшего Верховного Совета вследствие его ликвидации. Уговаривал я её давно, атмосфера в коллективе у них стала невыносимой, многие боялись увольнения по сокращению. Народ в коллективе был «из блатных», в том смысле, что в основном люди попадали туда по протекции, по блату. Боясь потерять тёплое местечко из-за всех произошедших пертурбаций, теряли бабёнки человеческий облик. А ей чего бояться? Поменялся и депутатский контингент, Людмила рассказывала, что появилась такая публика, с которой было неприятно входить в лифт. Время поменялось, и я уговорил её уйти с работы.
***
В августе я зашёл в Красный угол посмотреть, что у них нового, поболтать с Сашей Поляковым. Стояли, разговаривали. Пришёл знакомый художник с расстроенным лицом, Александр спросил:
– Ты чего такой, случилось что-нибудь?
– Случилось. Война в Абхазии.
– А тебе чего? Осколок, что ли, в окно залетел?
– То-то и оно, и не просто осколок. Накрыло медным тазом, если не сказать хуже. Я только что с Вернисажа у Крымской набережной8.
– И чего там произошло?
– Произошло. В Абхазии, Грузии война полным ходом,
