Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - Коллектив авторов
– Не меньше половины симпатичных сестричек больны, а больница переполнена. И камеры битком. До тех пор, пока вы просто неважно себя чувствуете, вам лучше выболеть его здесь. Поверьте.
Прогноз: до конца дня переменно.
Что-то со слухом. Когда Зэм спросил про специальную ковидную больницу в Восточном Лондоне, голос прозвучал откуда-то издалека.
– Они не берут заключенных, – сказал мне доктор Ни.
Это меня выбесило.
– Они боятся, что я подрежу свой ИВЛ и загоню его на e-Bay? Или те, кто пользуется гостеприимством Ее Величества, не заслуживают того, чтобы жить столько же, сколько и все?
Доктор Ни пожал плечами. Мы оба знали ответ. Дал мне шесть таблеток парацетамола, шесть вентолина и крошечный флакончик кодеина.
Зэм сказал, он проследит за тем, чтобы я все принимал, как надо.
– Удачи, – попрощался доктор Ни. – Скоро к вам загляну.
И мы с Зэмом снова остались одни.
В трубе булькает вода. Будьте бдительны. Пейте антисептик.
* * *Шесть жирных сосисок, скворчащих на сковородке. Я рассказываю Кили о своих штопаных ночных кошмарах в тюрьме. Квартира Лэверти, каталажка, Зэм, она, Джемма, Стивен. Господи, все казалось таким реальным. Кили смеется.
– Бедный Люки… Я не знаю никаких Стивенов.
Потом я веду Джем в школу в Джилбертс-энд. Светлая, сочная зелень. Солнечный свет у меня на лице. Лошадки бегут по опушке, как в игре Red Dead Redemption. Я рассказываю Джем, что когда-то тоже ходил в школу, Святого Гавриила. В тот год, когда жил у дяди Росса и тети Дон, именно здесь, в Поляне Черного Лебедя. Мистер Прэтли все еще директор. Ничуть не постарел. Благодарит меня за то, что я принял его приглашение. Я говорю ему, Святой Гавриил – единственная известная мне школа, где ни я ни над кем не издевался, ни надо мной никто не издевался. Потом я оказываюсь в моем старом классе. Вот мои двоюродные – Робби и Эм. Еще Джой Дринкуотер. Тисовые кусты.
– Прошло тридцать лет, как коронавирус изменил мир, – говорит мистер Прэтли. – Но Люк помнит, как будто все было вчера. Правда, Люк?
Все глаза обращаются на меня. Значит, тема урока истории – нынешний вирус. Значит, мне пятьдесят пять. Снаружи время летит. Потом я вижу его. Сзади. Руки скрестил на груди. Он это он, а я это я. Никаких имен, только мы двое. Рана от ружейного выстрела в шею открывается и закрывается, как рот у какого-то морского животного из документалок Дэвида Эттенборо. Я знаю его лицо лучше, чем свое собственное. Сосредоточенное. Понимающее. Печальное. Тихое. С таким лицом он истекал кровью на диване у Лэверти. Половину глотки у него снесло его собственным ружьем, с которым мы возились. А потом бах! До смерти хочу, чтобы этого не произошло. Но если бы хотелки были лошадками, нищие ездили бы верхом. Просыпаюсь. Чувствую себя отвратительно. Грустно до черта. Еще три года, прежде чем комиссия по УДО бросит хоть взгляд на мои бумаги. Пятый день карантина. Приближается гроза. Гром. Зачем я проснулся? Зачем? День за днем, день за днем. Я больше не могу. Черт подери, просто не могу.
* * *День шестой. Я в раздумьях. Штормовой ветер. Разрывы молний. Мое тело превратилось в мешок для трупов. Набито болью, раскаленным гравием и мной. Три шага до параши, и мне кирдык. Все болит. Больно дышать. Не дышать тоже больно. Все, черт его дери за ногу, болит. Не день и не ночь. Седьмая ночь. Или восьмая? Зэм говорит, у меня обезвоживание. Заставляет пить воду. Зэму приходится пользоваться толчком, пока я сплю. Из соображений тактичности. Пого Хоггинс срал утром, днем и вечером. Миссис Крыса добралась до упаковки с завтраком прежде меня. Прогрызла дырку и стырила сосиску. Есть я не хочу, но все-таки. Могу тут подохнуть, и никто не узнает, пока не закончится пандемия. Миссис Крыса, конечно, узнает. Она и ее голодные друзья. Если я тут помру, что запомнит обо мне Джем? Костлявый бритый череп, тюремные ланцы – рыдает над фотографией, где она, мама, папа и Черничный чертик. А еще лет через пять забудет и это. Я стану именем. Лицом в телефоне, которое когда-нибудь удалят. Скелетом в шкафу. Позором семьи. Наркотики и убийства. Мило. На будущих фотографиях семьи Джем будет она, ее мать, Стивен и маленький братик. Не «единоутробный брат», а просто «брат». А знаешь что?
– Что? – Зэм наливает мне кодеин. – Выпей.
Я глотаю.
– Для Джем лучше всего меня забыть.
– Как ты себе это представляешь?
– Кто ее кормит? Одевает? Согревает зимой? Покупает волшебный замок для ее пони? Образцовый гражданин Стивен. Проект-менеджер Стивен. Представитель экономических наук Стивен.
– Вот как, представитель саможалетельных наук Люк?
– Я бы тебе вмазал, если бы мог поднять руку.
– Считай, вмазал. А у Джеммы нет права слова?
– В следующий раз, когда она меня увидит, мне будет за тридцать.
– Старик.
Возраст Зэма. Я затрудняюсь определить его возраст.
– Если повезет, буду рабом на шахте где-нибудь на Амазонке. А вероятнее, стану попрошайкой у входа в «Теско», пока опять не окажусь здесь. Почему же Джемме – или любой другой дочери – захочется сказать: «Это мой отец»? Как я могу соревноваться со Стивеном?
– Не соревнуйся. Сосредоточься на том, что ты Люк.
– Люк – наркоман, бомж, неудачник, лузер.
– Люк – это много всего. Выбери получше из множества.
– Ты говоришь, как судья в шоу талантов.
– Это хорошо или плохо?
– Это легко. Ты говоришь правильные вещи, Зэм. У тебя есть банковский счет. Образование. Люди. Подушки безопасности. Когда ты выйдешь, у тебя будут возможности. Когда выйду я, мне всучат двадцать восемь фунтов подъемных и…
Я закрываю глаза. Квартира Лэверти. Парень, который всегда будет мертвым. Мертвым. Из-за меня.
– То, что мы сделали, Люк, это не мы.
Мой мозг как перышко, запертое в клетке вместе с Халком. Еле трепыхается.
– А ты – это что, Зэм? Чертов викарий?
До сих пор ни разу не слышал, как он смеется.
* * *– Доброе утро, мистер Уилкокс.
Китайские глаза. Маска.
Температура упала.
– Доктор Да.
– Каймановы острова, ну вот и я. А вы все еще здесь?
Прогноз на сегодня: с прояснениями, без осадков.
– Пока не помер. Чувствую себя нормально. Благодаря сиделке Зэму.
– Хорошо. А кто это Сэм?
– Зэм. Через «з». – Я показываю на верхнюю кровать.
– Мы говорим о… высшей силе? Или о начальнике тюрьмы?
Я смущен, он смущен.
– Нет. Зэм. Мой сокамерник.
– Сокамерник? Здесь? На карантине?
– Поздновато приходить в ужас, док. Вы его видели в тот раз. Азиат. – Я кричу: – Зэм, покажись!
Зэм как воды в рот набрал. Доктор Ни озадачен.
– Я бы не потерпел двух заключенных в одной камере в карантинном крыле.
– Боюсь, док, вы-таки, черт подери, их потерпели.
– Я бы заметил здесь третьего человека. Тут не очень много возможностей спрятаться.
В трубе булькает вода.
Я опять зову Зэма:
– Зэм, да скажи же ему наконец!
Сокамерник не отвечает. Спит? Боится?
У
