Мраморное поместье(Русский оккультный роман. Том XIII) - Виола Поль

Я размышлял над благодарностью поэмы для оперной обработки и было уже довольно поздно, когда мне послышался легкий стук в окно.

Признаюсь, что к этому вечеру в необычайной обстановке мраморного поместья я уже стал ощущать загадочную атмосферу, о которой говорила графиня, и нервы мои были напряжены.

Окно первого этажа было довольно высоко, так как под жилым помещением был еще полуподвальный этаж, а потому раздавшийся стук поразил меня. Инстинктивно, должно быть, я задул лампу, хотя в следующий момент мне стало досадно за обнаруженную трусость.

На дворе было лунно. Окно, где раздался стук, находилось на теневой стороне, но я все же тотчас узнал Федору и осторожно открыл его, заметив, что Федора стояла на маленькой лестничке.

— Что случилось? — спросил я, вглядываясь в удивительно бессмысленное, полуженское, полумужское лицо Федоры.

— Ходыть, панычу, я покажу вам щось.

— Покажешь? Где? Почему так поздно?

— Ходыть, — еще раз бесстрастно и тем более таинственно произнесла Федора, видимо, отказываясь от объяснений.

— Разве опять чуску попсувало? — пробовал я пошутить, чувствуя, однако, возрастающее волнение.

— Ходыть, — опять повторила Федора.

— Хорошо, сейчас выйду.

В саду между холмами аллеи на меня пахнуло приятной свежестью и ароматом лилий.

По усыпанным белым песком дорожкам Федора шла передо мною странной, неслышной, почти кошачьей походкой и, не знаю зачем, держала меня за рукав. С мраморных мостов свешивались уже распускавшиеся лозы дикого винограда и бросали длинные тени, между которыми поблескивали желтоватым сверканьем капли росы на высоких мраморно-неподвижных лилиях.

Мы свернули налево под мостик четвертого холма с итальянской надписью. Там Федора протолкнула меня немного вперед, в то же время придерживая рукою, как бы из боязни спугнуть кого-то.

— Бачитэ? — раздался ее шепот.

При слабеющем медном освещении заходившей луны я увидел могилу Мары, черневший за светом мраморный крест с желтоватым блеском, зубцы мраморной ограды. Тот же медный свет озарял верхушки недавно расцветших яблонь, где только что пели соловьи, но в этот жуткий час замолкли…

Ничего более не видя, я, при некотором сопротивлении все еще державшей меня Федоры, продвинулся на шаг далее из-за холма и тогда увидел графа.

Он стоял возле ограды в странной позе, подавшись немного вперед и протянув руки. За светом мне не видно было лица.

— Бачитэ? — еще раз шепнула Федора.

— Я вижу графа, — отвечал я, чувствуя, однако, по интонации шепота, что она указывает мне на что-то другое.

— А барышню?..

— Какую барышню? — шепнул я и вздрогнул, поняв, о ком она говорит.

— Покойныцю.

— Что ты говоришь?.. Где?

— Над могылкою дывиться… Як жива стоить, тильки то колыхаэтся, як з витру.

Сердце у меня билось, хотя я ничего не видел.

— Як я до вас шла, то ще тильки туманом над могылкою яснило, — с необычайной для нее быстротой лепетала Федора, — а теперечкэ прохвара (привидение) как есть…

Я смотрел и видел только, как граф медленно, но с протянутыми руками склонился на колени, и тотчас же Федора зашептала скорее с изумлением, чем со страхом:

— Дыбиться: до графа поддалась… схыляется до него… Ой, мамонько… Як поховалы (похоронили), так и есть… и покрывець бачу и намысто (ожерелье) блискае…

Волнуясь, я смотрел напряженно и со страстным желанием увидеть то, что видела Федора. Луна заходила, становилось темней…

Кажется, граф прошептал что-то, но что, я не слышал, хотя нас разделяло не более пятнадцати шагов. В тот момент, когда заходящая луна бросила последний тающий блеск зловеще медного света, он медленно повернул голову так, что в виде силуэта был виден его профиль, и тогда я услыхал или угадал по движению губ три слова:

— Я жду тебя…

Руки его опустились и голова поникла к мраморной решетке.

Стало значительно темней и было совершенно тихо, даже сверчков нигде не было слышно.

Так прошло несколько томительных мгновений… Наклоняясь к самому уху Федоры, я шепнул:

— Видишь ли еще что-нибудь?

— Ни, зныкло до земли, — так же тихо отвечала она.

Мы в полной неподвижности ждали еще несколько минут. Затем граф поднялся и медленным шагом удалился.

— Нэ сдужае вин, — с равнодушием сказала Федора.

— Ты думаешь, что граф умрет? — спросил я и потому ли, что какое-то мрачное предчувствие было у меня тогда, но только вопрос мой прозвучал так серьезно, точно Федоре это действительно могло быть известно.

— Помрэ, — отвечала она уверенно и равнодушно.

Я ничего не отвечал… Федора молча удалялась, когда я нагнал ее и попросил никому не говорить о виденном, на что она так же молча кивнула головой.

Затем я направился к Мраморной комнате. Из-за кустов, как из церкви, блеснули горящие лампады, странные лампады, сиявшие, казалось, непостижимо ярко в эту ночь, освещая всего лишь мраморные стены кругового коридора, но так жутко, торжественно, одиноко и скорбно, точно за стенами стоял гроб усопшего…

Под мраморной комнатой подвала не было: пол помещения приходился у самой земли, почему я мог особенно отчетливо видеть освещенные коридоры. Оба они сходились полукругами к огромным, из сплошного стекла дверям комнаты, бывших единственным (если не считать окошечек пред лампадами) ее освещением. Выходили они на низкую мраморную веранду, реставрированную по воле графа.

В щелях тяжелых, сдвигавшихся на ночь шелковых портьер не было света. Спит ли граф? Довольно долго я прислушивался, но, не слыша звуков, решил вернуться в свою комнату, хотя чувствовал ту степень нервной взвинченности, при которой о сне не могло быть и речи.

У себя я долго и сосредоточенно думал, почему Федора и граф несомненно видели нечто, чего не мог увидеть я. Эти мысли волновали меня, потому что я инстинктивно сознавал, что идея коллективной галлюцинации, которую услужливо предлагал мне рассудок, недостаточна. Я чувствовал тут что-то другое, что властно вторгалось в систему представлений позитивного миропонимания и к чему не могла приладиться «аперцепирующая масса», как выражаются психологи. Результатом этого был хаотический разброд идей, к которому присоединялось еще какое-то мучительное беспокойство.

В этих размышлениях прошло не менее часа, на дворе начинало сереть, когда какой-то музыкальный звук привлек мое внимание.

«Не досиделся ли я до галлюцинаций?» — была моя первая мысль. Нет, я ясно слышал еще несколько звуков не то цитры, не то арфы. Ведь молодая графиня также слышала музыку, вспомнилось мне. Где бы это могло быть? Я зажег свечу и вышел из комнаты. Довольно долго воровской походкой мне пришлось безрезультатно бродить по коридорам. Звуки были слабые, доносились изредка, что очень затрудняло поиски. Наконец, мне стало казаться, что звучат они откуда-то снизу. Тогда, вспомнив, что в одном из коридоров в полу была дверь, очевидно, со спуском в подвал, я отправился к ней и, к удивлению своему, нашел ее открытой.

Крадучись, я приблизился и заглянул в черную дыру, предварительно за несколько шагов освободившись от свечи. Ни малейшей искры света не видно было в подвале. Я начинал думать, что ошибся в своем предположении, когда до меня донесся тихий, нежный звук.

Должно быть, в человеке глубоко заложена вера в мистику, а также и страх перед ней, или, может быть, нервы мои были уже сильно расшатаны всем предыдущим, но только я вздрогнул при этом звуке и нелепая мысль, что призрак Мары играет в этой полной тьме, на мгновение всецело овладела мной. Потом целый вихрь мгновенных, диких предположений, отголосков всевозможных комбинаций книжной романтики до анархистов и фальшивомонетчиков включительно пронесся в моем разгоряченном мозгу. Впрочем, я довольно скоро овладел собой, продолжая вслушиваться.

Еще несколько звуков раздалось. Теперь я мог различить, что они извлекались на каком-то ударном инструменте, а не на бряцающем, как мне сперва показалось. Скорее всего, это могли быть цимбалы. Звуки были тихие, осторожные, рука, видно, искала какую-то мелодию, иногда мне чудилось что-то знакомое, но неясно…