Наталья Аринбасарова - Лунные дороги
— Гога, ну, как? Сняли? — беспокойно спросила Наташа у Рерберга.
— Тьфу! Идиотизм, прет на камеру передним местом. Ничего не понимает.
Может, сама снимешься? Мне Ренка сказала, что у тебя замечательная фигура! (Рена — жена Георгия Ивановича, приехавшая к нему на съемки. Они с Наташей ходили в душ.)
— Нет! — отрезала Наталья.
Тогда бросили клич, полный отчаянья, в толпу зевак: "Кто из девочек согласен сняться в этой сцене?". К Натальиному удивлению трое девушек выказали свою готовность — две русские и одна тринадцатилетняя киргизка. Опять ушли за скалу, опять Наташа бегала, гоняя любопытных, опять дублерш поили коньяком, купая в горной речке. Девочек вынесли в полуобморочном состоянии, так они продрогли, несмотря на выпитый горячительный напиток. Режиссер предстал в воображении местных жителей эдаким изничтожителем молоденьких девочек. В картину вошли кадры с тринадцатилетней киргизкой, но на этом мучительство не закончилось, надо было отснять еще и крупный план молитвы Алтынай: "О, вода, унеси всю грязь, весь позор этих дней. Очисти меня".
Наташе определили в воде точку по грудь. Андрон скомандовал: "Надевай купальник и иди в воду!". Наталье совсем не понравился его решительный тон:
— Ага, вы будете все одеты, а я перед вами в купальнике. Нет, обмотайте меня простынями!
— Слава Богу, что не потребовала и нас раздеть! — сказал режиссер, но спорить не стал. Поверх купальника Тетя Нина старательно приклеила скотчем простыню. Наконец, Наталья соблаговолила войти в воду. От сильного течения ткань вздулась пузырем и уплыла, а Наташину ногу свело судорогой. Девушка, вопя, выскочила из реки: "Я не смогу стоять в такой холодной воде!". Наталья отлично понимала, что придется торчать в речке не меньше часа сверху еще должны наладить лже-дождь. "Да", — согласился Андрон — "Ты застудишь ноги". И Наташин крупный план решили снимать на берегу. Как и следовало ожидать, Андрей Сергеевич потребовал репетицию:
— Ну, давай скажи свой текст.
— Ставьте камеру, будем снимать сразу! Я все сделаю, как надо.
К всеобщему удивлению дотошный режиссер не стал настаивать. Кадр сняли с первого дубля. В этой сцене замечательный монтаж, Натальина дублерша окунается в воду, а на крупном плане разгибается Наташа. На экране все время мельтешит дождь, движения прекрасно смонтировались. Зрители были уверены, что всю сцену речной молитвы Наталья играла сама.
…В 67-ом году на международном фестивале в Москве вокруг Наташи кружились назойливой стайкой иностранные кинематографисты. Выражали свое восхищение ее игрой — особливо красивыми кадрами сцены омовения. Уверяли, что у Натальи чудесная фигура, а Наташа со всеми комплексами советской артистки решительно опровергла: "Это не я снималась, а дублерша". Обожатели сразу испарились.
Арал
Вскоре киногруппа отправилась в основную экспедицию в горный поселок Арал. Он находился в четырехстах километрах от Фрунзе, на высоте 1400 метров. Вся группа разместилась в пионерском лагере, а Наташу с монтажницей Леной Анохиной поселили в каком-то помещении, где уже давно никто не жил, с другой стороны этого неказистого строения расположились Кончаловский с Мишей Ромадиным. Поначалу девушки расстроились из-за убогости жилища, но быстро утешились близким расположением колонки. "Там, где есть вода, можно жить!" — решительно заявила Наталья. И женщины принялись обустраиваться обмели паутину, повесили занавесочки, поставили две аккуратненькие раскладушки. Получилось неплохо.
Съемки проходили в небольшом аиле, где не было электричества, и не росло ни одного дерева. Декораторы привезли огромный тополь, врыли его в сухую землю, но имплантированное дерево не принялось, все листочки засохли. Тогда неугомонные художники привязали к ветвям 40000 листочков из зеленой клеенки. И на общем плане аила тополь выглядел мощным цветущим древом.
Дорог не было, до съемочной площадки добирались долго. За дребезжащим, облупленным автобусом рыхло клубилось облако пыли, от которого киношники тускло седели. Вставать приходилось рано — много режимных съемок, (режим это несколько минут, когда уже светает, но солнце еще не взошло, и наоборот время между днем и вечером). Наташа по-прежнему сидела на диете, актриса могла себе позволить только простоквашу, она брала у местных жителей трехлитровую банку молока, которое на жаре быстро скисало. Жестокосердный режиссер запрещал есть даже яблоки и помидоры: "В них много сахара, а сахар превращает любой продукт в жир". Когда вся киногруппа, возвращаясь вечером со съемки, шла в сельскую столовую, Андрон легонечко подталкивал Наталью в спину: "А ты иди-иди. Делай класс!". Понаслышке девушка знала, что в столовой кормят вкусно и что там есть буфет, в котором продается красная икра. Столовая представлялась Наташе райским чертогом, в который ее не пускали за неведомые грехи. Втягивая ноздрями вкусные запахи, от жуткого голода и обиды Наталья едва могла сдержать слезы. Как только Андрон скрывался в дверях трапезной, Наталья бежала в пивнушку, находящуюся в десяти метрах от столовой. Ассортимент был небогат — теплое кислое пиво и скрюченные кусочки сыра. Девушка покупала сырку и, жадно разжевывая его, отправлялась в сельский клуб заниматься классом. С тех пор Наталья ненавидит сыр.
Каждый вечер в окно, затаив дыхание, глазели чумазые рожицы местных ребятишек. Педагог по танцу все также не делал Наташе никаких поблажек, после целого дня съемок голодная девушка кидала непослушными ногами батманы и жете. У Натальи болело сердце, она задыхалась на горной высоте, но ее упрямое существо поддерживала бодрая надпись на стене клуба: "Сделал дело, гуляй смело!".
Утром, выезжая на съемку, Андрон всматривался в актрису: "О! Сегодня личико худенькое, будем снимать крупные планы". А через час, когда добирались до места съемки, начинал орать: "Что ты съела? Опять у тебя будка!". Как выяснилось позже, от сердечной недостаточности, ни в чем неповинное созданье опухало.
Вечерами в девичью каморку заглядывали Миша и Никита. И начинались всякие забавные безобразия! Ромадин являл собой неистощимый кладезь удивительнейших рассказов. Отдаваясь во власть фантазии, он мог говорить до утра, но Наташа так уставала — глаза непослушно слипались, и она старательно таращила их, чтобы ее не заподозрили в нелюбознательности. Никита смешно дурачился и сам же заразительно смеялся.
Однажды он очень смутил Наталью. Как-то вечером она устроила постирушку — натянула поперек комнаты веревочку, развесила бельишко. И тут, как на грех, пожаловали Никита Сергеевич — потолок низенький, а они высокие. Придя в неописуемый восторг, Никита схватил трусы, надел на голову. Долго Наташа гонялась за "коронованной" особой, безуспешно пытаясь ее развенчать. В конце концов, Никита залез под раскладушку, девушка бросилась разъяренной пантерой: "Ну что получил? Получил?" — горделиво спрашивала она, давя на него весом своего "авторитетного" тела, а Никитушка громко хохоча, требовал, чтобы она еще и попрыгала на кровати.
Режиссер не одобрял дурачеств молодых. Иногда его светлость, привлекаемая хохотом, треском, гамом, заходила, чтобы обуздать буйную юность: "Завтра Наташе рано вставать, ей надо отдохнуть и хорошо выглядеть!". Наталья бывала благодарна ему за это.
В один прекрасный день Никита пропал. Появившись через двое суток, поведал великую балладу о своей охоте на диких козлов. Он рассыпал словами, рисуя, как метко стрелял, как ни одно рогатое животное не могло укрыться от его настигающей пули. Потом пришли охотники, Никитушка исчез, один из них тихонечко заметил: "Да он нам всех козлов распугал!"
Каждый вечер после съемки Андрей Сергеевич продолжал трудиться. Проходя в темноте мимо его окон, Наташа любовалась согбенной под спудом творческих мук фигурой Андрона. Он сидел за столом, что-то записывал, рисовал раскадровки. Никогда больше Наталья не видела, чтобы кто-нибудь из режиссеров так много работал.
Между Верлоцким — директором картины и Кончаловским очень скоро совсем испортились отношения. Андрей был требователен ко всем работникам группы, для него эта картина была крайне важна. Он добивался от людей максимальной самоотдачи. Многим это нравилось, люди любят хорошо работать, но находились и такие несознательные лодыри, которые противостояли столь активному вмешательству в их созерцательное бездействие. Никто не знал, что явилось последней каплей в несложившихся административно-художественных отношениях двух руководителей, но Верлоцкий, собрав весь отснятый материал сцены омовения, где щеголяли четыре нагие дублерши, укатил в Москву. По приезде он стремительно направил свои стопы к начальству, нажаловался, что Кончаловский снимает порнуху — голых аульских девочек, при этом он раскрасил свои россказни самыми сальными подробностями.
