Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала
Иногда ей хотелось выставить свое счастье напоказ. Но высокое положение Дмитрия Григорьевича принуждало ее молчать, хранить крепко-накрепко общую с ним тайну. Больше всего она опасалась тетки. А та, будто чувствуя сокрытую ото всех связь, начала звонить в больницу непрерывно, спрашивала о пустяках, но ждала каких-то важных ответов или сообщений. Даже в телефонную трубку, по тончайшим проводам, сочилось это неуемное беспокойство.
Однако о Дмитрии Григорьевиче тетка никогда не заговаривала.
- У вас что-нибудь происходит в доме? Содом или Гоморра? - недовольно спрашивал главврач Кукса. - Отчего такие частые звонки?
Был он толстый, неповоротливый. И напускал на себя столько важности, что медсестры робели перед ним, а за глаза ругали. Надежду он донимал своими вопросами чаще, чем остальных. Но строгость свою не терял.
- Какие проблемы? - интересовался он, иногда без повода. - Ну все-таки?
- Нет никаких! - весело отвечала Надежда, дожидаясь, когда он уйдет, чтобы снова взяться за телефон и звонить в штаб.
В конце концов она сказала адъютанту напрямую:
- Мне срочно нужен Дмитрий Григорьевич! Он сам просил меня позвонить. Найдите его!
Нагловатый голос дежурного не задержался с ответом:
- Товарищ первый уехал.
- Куда?
Почему-то она не подумала, что это может быть военная тайна. И требовала сообщить, где командующий. Ни больше ни меньше. Ее как будто заклинило. Наконец нагловатый голос адъютанта назвал Белосток, самую западную оконечность страны. И Надежда почему-то не усомнилась в правдивости этих сведений.
- Долго он там пробудет?
- Позвоните через неделю. Не советую туда ехать, - вдруг твердо добавил дежурный.
Теперь она могла рассчитаться с ним за издевательский тон.
- Это я сама решу, - бросила она в трубку.
Наглый адъютант сам подсказал ей дальнейшие действия. Конечно, в Белосток.
Она раздумывала одну ночь и целое утро. К вечеру никакие трудности не могли ее удержать. Она допускала, что Дмитрий Григорьевич поразится ее внезапному появлению. Служба - дело святое. Но волшебная весть, которую несла ему Надежда, перевесит все. В этом нельзя было сомневаться. Надо было только мчаться и мчаться вперед. Она не видела кровавого заката, предвещавшего перемену погоды, не замечала резкого холодного ветра, летевшего с темных западных склонов.
Счастливое, взвинченное состояние помогало верить, что все удачно сложится и люди начнут думать, как хочется ей. И скажут те слова, какие она мысленно произносила за них.
Как случалось иногда в критические минуты, ей повезло сразу. Попался водитель армейского грузовика. Правда, ехал он не в Белосток. Но часть пути оказалась общей. Это устраивало Надежду. И она влезла в кабину, нисколько не сомневаясь, что поступает логично и правильно.
К тетке решила не заезжать.
27
В Синево из командировки воротились ночью. На усадьбу свою Иван попал через пролом в заборе, не стал заходить в калитку. Слух об арестантском газике достиг смоленских лесов. По приметам, известным ему одному, попытался угадать, нет ли в доме незваных гостей.
Все было тихо, спокойно, и он вошел в избу. Еще в дороге решил по возможности меньше находиться в деревне. Со слов Верки знал, что речная пойма вся в копнах. За Лисьими Перебегами заканчивали косить. Он решил ночевать там, у костра, или в соседнем лесничестве. А покуда, как командированный, он располагал свободным днем. Поэтому чуть свет помчался к Людмиле узнать про Надежду.
Районная врачиха встретила неприветливо. Молва про "черный воронок", растекшаяся по избам, напугала не только Веркиных подруг. Сама Людмила не чаяла увидеть Ивана после того, что случилось. И уж во всяком случае понимала, что любые контакты с ним сделались опасны. Ей даже странно было думать, что он когда-то занимал ее мысли. От широких плеч веяло силой и молодостью. Однако избыток здоровья этого как бы обреченного человека был ей неприятен. Темный загар и настойчивый взгляд знакомых серых глаз вызывали досаду. И она была рада мстительному чувству, избавлявшему ее от прежних любовных тревог.
На просьбу дать адрес Надежды решительно отказалась:
- Сама приедет и даст. Когда? Узнаешь! Да и нечего вам видеться. Захочет - найдет.
- Как найдет? - настаивал Иван. - Наши косят за Лисьими Перебегами. И я там буду. А ей невдомек.
Людмила глянула недобро:
- Я укажу. Какое сегодня число?
- Не помню. Суббота, кажется. Стало быть, двадцать первое.
- Вот жди! Может, завтра, в воскресенье, приедет. Еще будешь здесь?
В ответ Иван окатил ее тяжким взглядом:
- Ну ладно...
28
Надежда в это время была уже далеко от Синева.
В ночное время, на грузовой машине она очутилась на узкой лесной дороге и ехала неведомо куда. С ужасом вдруг осознала, что рискует не чем-нибудь - жизнью. Даже двумя... Отправиться в путешествие с незнакомым человеком, безо всяких объяснений и гарантий - кто это выдумал? Здоровущий парень за рулем может ее ограбить, убить, изнасиловать. Грабить, правда, было нечего. Остальное при ней.
А можно сказать и по-другому. Она ехала к человеку, который стал ей бесконечно дорог. И машина была военная. Водитель в пилотке принадлежал к той армии, которая повиновалась каждому слову своего командующего. И она, только в другом смысле, тоже может назвать его своим.
Грузовик с ревом вылезал из одной колдобины и тут же попадал в другую. Заляпанные грязью фары сперва тускло освещали макушки деревьев, затем упирались в черную бездонную топь. Лицо водителя было непроницаемо. Украдкой вглядываясь в темный, грозный профиль, Надежда пыталась представить, о чем он думает. О дороге? А может, о любви? Она думала о любви всегда - на работе, дома, утром, вечером, ночью. В любви, в ней одной, заключался весь смысл ее жизни. А ведь у других тоже, подумала она, заинтересовавшись мыслями незнакомца. Но тот рвал тормоза с ловкостью фокусника. И ничего нельзя было понять.
Она вернулась в свой мир - мыслями к Дмитрию Григорьевичу. Вой машины нисколько ей в этом не препятствовал, она подумала, что, если бы в первый раз не заставила его пойти до конца в любви, ничего бы сейчас не было. Но теперь они принадлежали друг другу. Неважно сколько - день или год. Даже одно мгновение соединяет людей навеки. Пусть он женат, не надо сейчас об этом думать. Все вышло! И она сама к этому привела. Без мужа, без дома, без семьи - она чувствовала себя невероятно счастливой.
29
За несколько дней до гибели командующий Западным особым округом был как никогда бодр и доволен собой.
Да, события на границе тревожили. Однако провокации немцев вызывали не больше озабоченности, чем обычно. В этом смысле суббота 21 июня выглядела даже спокойнее. Накануне, в пятницу, шесть германских самолетов нарушили границу. Произошло это в семнадцать часов сорок две минуты. Память работала отлично, и Павлов мог доложить товарищу Сталину обстановку в любой день и час. Во всяком случае, наркому донесли немедленно. Следом за первой группой самолетов пошла вторая, уже с подвешенными бомбами. Оторвись одна случайно - и война! Что же они? Наши нервы испытывают? Или свои? А может, это не испытание вовсе? Не могут ведь они не видеть, как трусливо мы сидим, затаившись? Какая-нибудь Греция, думал Павлов, давно расшумелась бы на весь мир от подобных провокаций. А мы глядим с простодушием идиотов. Они нам еще плевок в морду - утритесь! Утираемся, как будто ничего не происходит. А может, это с нашей стороны жертвы во имя великой цели? А она есть - эта великая цель?
Одни вопросы! Когда же будут ответы? Весь июнь приходилось наматывать нервы на кулак, испрашивать у Москвы разрешение на каждый вздох. А Москва пугается еще больше, чем граница, и запреты следуют один за другим.
Если солдату нельзя применить оружие в ответ на угрозу, кто он такой? Армия из грозной силы превращается в толпу. Вооруженную, но безвольную и неорганизованную. Тогда и генералы теряют способность командовать. Сам Дмитрий Григорьевич уже не тот лихой комбриг, который молотил немцев в Испании. Намолотил, а пришлось бежать. Налетами, даже лихими, не много сделаешь. Большая политика гораздо большее пространство, чем фронт. Дмитрий Григорьевич учился это понимать, утишал непримиримость и гнев, когда хотелось развернуть войска, ощетиниться орудиями, поднять в воздух эскадрильи. Показать характер, одним словом. Чтобы ни один прохвост, залетевший в наше небо, не ушел безнаказанным.
С другой стороны, Москва доверяет. А значит, надеется. Это главное. Тут промашки не должно быть. Еще накануне днем Павлов хотел лететь в Белосток, своими глазами глянуть на немецкую границу. Но Тимошенко не позволил. Вернул с аэродрома. Может, он и прав? До войны далеко. А вопросы товарища Сталина могут последовать в любую минуту.
Вернувшись к себе на квартиру, Павлов тотчас связался со штабом, чтобы узнать последние новости. Никаких провокаций со стороны немцев не замечено. С полным правом можно перевести дух.
