Г Владимов - Три минуты молчания
- А ни за чем. Кеп придет, спросит. Он пунктуальный - все ему в журнал запиши: сколько обещали, сколько подтвердили. Ты с радиограммой?
- Нет. Песенку одну хотел поставить.
- Исландскую?
- Не знаю, чья она.
- Ну, я знаю, какая тебе нравится. Тут она будет. Мы с ним закурили. Лицо у него то красным становилось от затяжки, а то - зеленым от рации. Вдруг он спросил:
- Слушай, мы с тобой плавали или нет?
- Не помню.
- И я не помню.
- Сеня меня зовут, Шалай.
- Я знаю. Я твой аттестат передавал. Меня - Андреем. Линьков.
Я до этого как-то мельком его видел. Такой он - большеголовый, лобастенький, быстро улыбается, быстро хмурится, а морщины все равно не уходят со лба. Уже - где лоб, где темечко, волосы белые редки, залысины далеко продвинулись - к сорока поближе, чем к тридцати пяти. Нет, мои все "маркони" как будто помоложе были.
Спросил меня:
- С Ватагиным-капитаном ты не плавал?
- Одну экспедицию, в Баренцево.
- Н-да, - он вздохнул. - Это нам ничего не дает. С Ватагиным кто же не плавал! Зверь был, а? Зверь, не кеп!
- Зверь в лучшем смысле.
- В самом лучшем! А в какую экспедицию? Это не когда он швартовый на берег завозил и сам чуть не утонул?
- Нет, такого при мне не было.
- Представляешь, в Тюву приходим из рейса - и машина застопорилась. Ста метров до пирса не довезла. Так спешили, что все горючее сожгли. Ну что - на конце подтягивайся к пирсу. Но шлюпку спускать - с ней же час промытаришься.
А потом же три часа выгрузки - сети, вожак, то да се. А темнеет уже, к ночи дома не будем. Тут Ватагин раздевается, китель вешает на подстрельник, мичманку на кнехт, бросательный в зубы и - бултых, поплыл. Ну, пока он бросательный тащил, все ничего, только что холодно в феврале купаться. А когда самый-то швартовый пошел, тут он его и потащил на дно. Ему орут: "Брось его к лешему, душу спасай!" Нет, тянет. Ну, ты ж знаешь Ватагина! Пока не догадались - за этот же конец его обратно на пароход втащили. Из зубов он его не выпускал. Потом - все-таки шлюпкой завезли...
- Нет, - говорю, - при мне другое было.
- Ну-к, потрави!
Такого же сорта и я ему выдал историю. Как у нас, на выборке трала, палубный один свалился за борт. И никто не заметил, он сразу под воду ушел, а когда скинул сапоги и вынырнул, то уже кричать не мог, дыхание зашлось. И как его тот же бравый Ватагин заметил случайно с мостика. Никому ни слова, тревоги не поднял - зачем ему потом в журнале писать: "Человек за бортом"? а сам быстренько разделся до пояса, обвязался железным тросом и прыгнул. С полчаса они там барахтались втихомолку - Ватагин его один хотел вытащить, команда чтоб и не знала. Но пришлось-таки голос подать. Мы их уже полумертвых вытащили. Все-таки он шалавый был, этот Ватагин - если у нас в башке, у каждого в среднем по пятьдесят шариков, то у него, примерно, двух не хватало.
- Не-ет! - сазал "маркони". - Он легендарный человек, Ватагин! Шепнули ему: в соседнем отряде картина имеется, австрийская, "Двенадцать девушек и один мужчина", ну сильна комедь! Он и про рыбу забыл - какая там рыба! Трое суток мы, как пираты, по всему промыслу шастаем, людей пугаем, и он в матюгальник у каждого встречного спрашивает: "А ну отзовись, не у вас ли "Двенадцать девок"?" Не успокоился, пока не нашли. Дак потом мы ее суток трое крутили без остановки. И все равно он ловил больше всех. Удачливый был, черт. Или нюх какой-то имел на рыбу. Что ты! Разве теперь такие кепы водятся?
Мы таким манером еще минут пять потравили: какие бывают кепы, и что за люди когда-то ходили по морю - мариманы, золотая когорта, каждому хоть памятник ставь при жизни, и куда ж это все ушло, - и сошлись мы на том, что и кеп у нас так себе, звезд, наверное, не хватает; и команда какая-то подобралась недружная, и вообще-то вся экспедиция у нас не заладится...
Рация в углу запищала, "маркони" перекинулся на другой край койки, надел наушники, стал записывать. Потом погасил зеленый глазок.
- От одного до двух. Легко вам будет выбирать.
- Теперь тебе спать можно?
- Сиди, потравим еще. Какой спать! Мне еще радиограммы передавать, вон ваша братия понаписала, целые повести. - Зажег плафончик над столом. Там ворох лежал тетрадных листочков, исписанных чернильным грифелем. - Хочешь зачти. Только между нами.
- Не надо.
- Да развлекись! Ну, я те сам зачту.
Ох, эти наши радиограммы! Васька Буров долго-долго кланялся всем кумовьям, жене наказывал беречь Неддочку и Земфирочку, "пусть будут здоровенькие, а папка им с моря-океана гостинцев привезет и сказку расскажет про морские чудеса". Шурка Чмырев, тот со своей Валентиной объяснялся сурово: "Ты помни, что я тебе тогда сказал, а если моя ревность и вообще характер тебя не устраивают, то лучше порвать это дело, пока не поздно. А еще я Гарику задолжал десятку, отдашь ему с аттестата и пиши мне чаще. Твой супруг Александр". Митрохин своему братану отбивал на другой пароход: "Здравствуй, брат Петя! Знаю, что ты на промысле. У нас тоже начались трудовые будни. Первая выметка!!! Экипаж у нас хороший. Сообщи, как у вас. Петя, приложи все усилия, а я со своей стороны тоже приложу, чтобы нам встретиться в море..."
- Не знаешь, что и сокращать, - сказал "маркони". Все вроде существенно. Говори им, не говори, что у меня больше, чем двадцать слов, в эфир не принимают. Вот, третий штурман - сразу видно морского человека: "Дорогая Александра! Я вас недостоин. Черпаков".
- Брось, к Богу в рай.
Отложил он эти послания, лег, закинул голые руки за голову. На локтях у него и на груди, где разошлась ковбойка, виднелись наколотые письмена, русалки с якорями, мечи, обвитые змеями.
- Как же все-таки, Сеня? Плавали мы с тобой?
- Какая разница! Тем же и я дышу, чем и ты.
- Но неужели же мы не выясним? Э, слушай! А ведь ты Ленку должен был знать. Ленку - "юношу"!..
- Слышал про нее. А плавать с нею - нет. Да при мне уже никаких баб на траулерах и в помине не было.
Еще года за три до первого моего рейса рыбацкие жены начали скопом заявления писать в Управление флота, чтобы всех женщин, которые плавали юнгами на СРТ, списали бы начисто: из-за этих женщин у них семейная жизнь разлаживается. И всех их заменили мужиками.
- В помине-то, положим, остались, - "маркони" мне подмигнул. - Ленка, она знаменитая была женщина. Про нее легенды складывали. Как она в кубрик к матросам бегала. Всем желающим - пожалуйста. А когда в порт приходили и кеп аванс выдавал, а она от него по левую руку сидела, а по правую - профорг. Он свои взносы собирал, она - свои.
- Тоже потеха, - говорю. - Ты сам это видел?
- Ну, Сень, всего ж не увидишь. Но - рассказывали. Больше, наверное, трепу было, чем дела... Однако я тоже кое-чему свидетель. Какая у ней с Ватагиным-то была история - целый роман! При всем пароходе. Бичи прямо к ней подкатывались, если что. "Ленка, похлопочи там, на мостике, чтоб не метали сегодня. Погода сильная и отдохнуть хочется". Ну, она к бичам с душой относилась. "Ватагин, сегодня метать не будем, устали бичи." И - не мечут, картины смотрят. Ну, баба! Не знаю - потом она куда делась. Прямо как в воду канула.
- Она и канула.
- Ты шутишь!
- Нет. Я хоть и не плавал с нею, но знаю.
- Как же так вышло? Ну-к, потрави.
Я ему рассказал, как мне рассказывали. В одну экспедицию, поздним вечером, эта самая Ленка вышла ведро выплеснуть с кормы и упала. Через полчаса ее только кандей хватился. Ну, пока ход стопорили, пока возвращались по курсу, пока нашарили ее прожектором, она уже закоченела, ее только телогрейка держала. Говорили мне - вытащили еще живую, но она и десяти минут не прожила, как ее ни грели и спиртом ни отпаивали. Пошли к базе, там рефрижераторы, надо же до порта ее довезти, у нас не хоронят в море, как в старину. А волнение было - свыше семи баллов, и база к себе не подпускала. Две недели этот шторм не кончался, и не могли подчалить, носились по морю, и мертвая Ленка - под брезентом в шлюпке. Все они чуть с ума не посходили.
- Слушай-ка, - спросил "маркони". - А с чего это она, не рассказывали?
- С чего за борт сваливаются.
- Нет, Сень, тут не просто. Она же опытная была "юноша", столько рейсов отходила. Вдруг пошла бы ночью с ведром, да в шторм? Она бы как-нибудь кандею это дело передоверила. А, может, она в него и правда влюбилась, в этого Ватагина? Это мужик от любви не помрет, а бабы, знаешь, с них станется.
- Не знаю. А может, потому что легенды складывали?
- Думаешь? Кто ж от этого умирает, Сеня? Скорей -тут все сошлось.
И уж он про эту Ленку совсем по-другому заговорил.
- Если хочешь знать, - говорит, - как она только на траулер пришла, так уже вся ее судьба была расписана. Ты на судне одна в юбке, а кругом двадцать три мужика с полноценным морским здоровьем, а рейсы же были - по полугоду, ты вспомни. И она же в общем кубрике с механиками жила, ее койка только простыней задернута, вот и весь девичий стыд. А темных углов сколько, где тебя и облапают, и прижмут, а после все косточки перемоют слюнями. Она и не выдержала. Сначала, наверно, и по рукам давала, и по рылу, а потом сама в загул ударилась, пока ее Ватагин не завлек. Да, Ленка! Сильно ты меня расстроил. Отличная же была девка!
