Викентий Вересаев - Два конца
– Ну, дай тебе бог!
Таня оживилась.
– А правда, Александра Михайловна, красивый он? Всякий, кто ни посмотрит, удивляется. Из всей команды его наперед ставят на смотрах. Все девушки на него заглядываются. А он говорит: "Никого мне не надо, только тебя, говорит, одну я люблю…" И, знаете, я вам уж всю правду скажу: я беременна от него. Третий месяц… Ребеночек будет у нас. Правда, смешно?
Она не стыдилась, гордая своей любовью. Она радостно улыбалась и рассказывала без конца. На пушистых золотых волосах осели мелкие капельки дождя, от круглого лица веяло счастьем. И казалось, сквозь холодный осенний туман светится теплая, счастливая весна. Александра Михайловна расспрашивала, давала советы, и на душе ее тоже становилось тепло и чисто.
Ярко-синий огонь в фонаре шумел и жужжал и бессильно бился, плотно охваченный мутным туманом.
– Ну, Танечка, домой пора… Пойдем!
Они встали. Мимо со смехом прошла компания из двух девушек и трех кавалеров. В темноте блеснули золотые буквы на черно-оранжевом околыше матросской фуражки.
Таня дрогнула и остановилась.
– Петька! – крикнула она, быстро повернулась и пошла догонять компанию.
Александра Михайловна стояла и ждала. Вдали, в тумане, что-то вдруг колыхнулось. Темные силуэты заметались, взмахивая руками. Александра Михайловна поспешно пошла туда.
Таня стояла, прислонясь спиною к стене дома и опустив голову, а высокая девушка, в шляпе с красным пером, била ее по лицу. Компания стояла в отдалении и смотрела. Девушка лихо повернулась и, гордо неся голову, пошла к своим.
– Погоди же ты, Петька, – всхлипнула Таня.
– Что-о?!
Девушка быстро воротилась к Тане и снова сильно, с размаху, стала сверху бить ее по лицу. Прохожий парень весело гаркнул:
– Бе-ей!
Собиралась толпа.
– Баба – бабу!.. Ловко! – смеялись в толпе.
Девушка громко крикнула:
– Еще просишь? Просишь, что ль, еще?
Таня стояла, закрыв лицо руками.
– Дово-ольно! – всхлипнула она, втягивая носом лившуюся кровь.
Девушка пошла к компании, и они с громким смехом исчезли в тумане.
VIII
В начале сентября работа в мастерской кипела. Наступил книжный и учебный сезон, в громадном количестве шли партии учебников. Теперь кончали в десять часов вечера, мастерскую запирали на ключ и раньше никого не выпускали. Но выпадали вечера, когда делать было нечего, а девушек все-таки держали до десяти: мастера за сверхурочные часы получали по пятнадцати копеек в час, и они в это время, тайно от хозяина, работали свою частную работу – заказ писчебумажного магазина на школьные тетради.
Был такой вечер. Девушки – злые, раздраженные – слонялись по мастерской без дела. Только Грунька Полякова, не спеша, фальцевала на угол объявления о санотогене, – работа легкая и выгодная, – да шили книги две девушки, на днях угостившие Матвеева мадерой.
Александра Михайловна забыла оставить дома поужинать Зине; на душе у нее кипело: девочка ляжет спать, не евши, а она тут, неизвестно для чего, сидит сложа руки. В комнатах стоял громкий говор. За верстаком хихикала Манька, которую прижал к углу забредший снизу подмастерье Новиков. Гавриловна переругивалась с двумя молодыми броширантами; они хохотали на ее бесстыдные фразы и подзадоривали ее, Гавриловна делала свирепое лицо, а в морщинистых углах черных губ дрожала самодовольная улыбка.
Александра Михайловна вошла в комнату мастера и решительно сказала:
– Василий Матвеев, давай работы! А нет работы, так отпусти: у меня ребенок дома ждет.
– Да сейчас же, сейчас привезут листы, сказано вам! – нетерпеливо-увещевающим голосом возразил Василий Матвеев. – Мужик уж час назад в типографию поехал.
– И вовсе никуда мужик не поехал! А в десять часов скажешь: "Видно, задержали его, идите домой"… Отпусти… Василий Матвеев!
– Чтой-то ты, Колосова, много разговариваешь!
Он удивленно поднял на нее тусклые, косые глаза. Было в них спокойствие, и уверенное сознание силы, и нетерпеливая скука, как от привязавшейся ничтожной мухи. И противно и жутко стало Александре Михайловне: сколько власти над ними дано этому человеку! Закусив губу, она молча вышла вон.
У окна сидела Таня и, облокотившись о подоконник, задумчиво смотрела сквозь стекла на темную улицу. Александра Михайловна подсела к ней. Таня очнулась от задумчивости и привычным движением оправила пушистые волосы.
– А Фокина, ведьма, разглядела, подлая, что я беременна. Сейчас спрашивает меня: "Что это ты, Танечка, словно полнеешь в талии?" Уж по всей мастерской раструбила.
– Э, наплевать!
Таня гордо встрепенулась.
– Да понятное дело, плевать! Очень нужно!.. – Она замолчала и опять стала смотреть в окно. – А ко мне вчера Петя приходил, прощения просил.
– Долго собирался! Две недели целых! – усмехнулась Александра Михайловна.
– Ему стыдно было, не смел… Говорит, очень ему тогда было жалко меня, а только совестно было перед товарищами заступиться… Это Фенька-папиросница была.
– Хорош молодец! Говорит – любит, а совестно заступиться!
– Нет, Александра Михайловна, вы так не говорите. Он хороший. Зачем вы об нем так плохо понимаете? Конечно, всем завидно – всякой лестно такого красавца отбить. А он этой Феньки-шлюхи больше и видеть не может. Только, говорит, скопишь сто рублей, – и женимся.
– А знаешь, Танечка, что мне думается? Не любит он тебя. Любил бы, не говорил бы все про деньги.
Таня тоскливо повела плечами.
– Александра Михайловна, да как же вы не понимаете? Ведь ему, правда, деньги нужны, без залога в артель не принимают. Как же жить будем?.. Хорошо еще, пока залог берут небольшой; а скоро, говорят, семьсот рублей будут требовать. Очень уж много желающих… – Она поспешно прервала себя: – Батюшки, ведь сегодня суббота! А лампадка не оправлена, не зажжена!..
Таня взобралась на верстак, перекрестилась и стала оправлять лампадку. Мимо проходил броширант Егорка. Он протянул руку горстью по направлению к стоявшей на цыпочках Тане, подмигнул и сделал неприличный жест. Броширанты засмеялись. Таня оглянулась и, покраснев, быстро протянула руку, чтобы оправить юбку. Рука задела за лампадку, лампадка перекувыркнулась и дугою полетела на верстак. Зазвенело разбившееся стекло, осколки посыпались на пол. Таня соскочила с верстака.
– Ах, батюшки! – в испуге вскрикнула она.
Зеленое масло, перемешанное с нагаром, пролилось на стопку ярко раскрашенных обложек. От обгорелого фитиля расплывались пятна на девочку и собаку в зелени и на красное заглавие "Приключения Амишки", угол высокой стопки медленно впитывал в себя грязное масло.
Василий Матвеев вышел из своей комнаты.
– Что случилось? – Он подошел к верстаку, взглянул на залитую стопку и строго нахмурился. – Кто это сделал?
Таня ответила:
– Я.
– Та-ак… – Василий Матвеев стал перебирать стопку и вздохнул. – Придется перепечатывать тебе! Вот, пятьсот штук залила!
Таня обомлела.
– Сколько же это будет стоить?
– В восемь красочек печатана. Рублей пятьдесят заплатишь… Пойти, хозяину показать.
Он лениво пошел назад в свою комнату. Дарья Петровна испуганно зашептала:
– Пойди, поговори с ним! Может, что можно сделать, хозяин не узнает… А скажет, – готово дело, придется тебе на свой счет печатать.
– И вправду, иди скорей! – сказала Фокина.
Дарья Петровна в ужасе качала головою:
– Пятьдесят рублей, – что же это, господи!
Таня с испуганным, растерянным лицом пошла к мастеру. Через две минуты она воротилась. Бледная, с большими, сразу впавшими глазами, она припала к верстаку и зарыдала.
– Что он сказал тебе? – спрашивала Александра Михайловна.
– Подлец, негодяй грязный!.. Негодяй, негодяй, негодяй!..
– Да что он сказал-то тебе?
– Могу, говорит, сделать, что хозяин ничего не узнает!.. Оо-о!.. Мерзавцы подлые!..
Таня быстро подняла голову, глаза блеснули. Громко и раздельно она сказала:
– Поедем, говорит… в баню с тобой! – И, зарыдав, она припала грудью к верстаку.
– В баню, говорит, поедем! – передала Александра Михайловна окружающим. Бешеная злоба сдавила ей дыхание. Хотелось, чтобы кто-нибудь громко, исступленно крикнул: "Девушки, да докуда же мы будем терпеть?!" И чтоб всем вбежать к Матвееву, повалить его и бить, бить эту поганую тушу ногами, стульями, топтать каблуками… Дарья Петровна с сожалением смотрела на Таню, глаза Фокиной мрачно горели.
Таня рыдала, не глядя на окружающих. Гавриловна цинично усмехнулась и махнула рукою.
– Э, ступай, чего там! Тоже, подумаешь… Авось, не лужа, останется и для мужа.
Вошел Василий Матвеев, красный, с злыми глазами.
– Ты что тут на меня врешь? – злобно обратился он к Тане.
Таня, прижимая руки к груди, в упор смотрела на Матвеева.
– Подлец ты, подлец, Василий Матвеев!
– Вам что тут нужно, чего толчетесь? – крикнул Матвеев на девушек. – Ступай, берись за работу! Что за беспорядок!
