Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Галь, испуганно глядевшая на него, не могла вспомнить, когда в последний раз видела его таким истеричным. Ей показалось, что Шахар сходит с ума.
– Шахар, не делай трагедии, пожалуйста! – повысила она на него голос. – Тебе это не к лицу!
Еще бы! Трагедия свершилась намного раньше этого жутко знойного дня! Она прошлась по ним обоим, как смерч, не оставив камня на камне. Сейчас они лишь собирали эти камни на развилке их общей дороги, чтоб обозначить это памятное место.
– Галь, – произнес он, весь дрожа, простирая к ней руки, – у меня в столе лежат целые кипы конспектов и копий экзаменов разных лет на аттестат зрелости. Они все твои. Если хочешь, я сам буду помогать тебе с ними так, как если бы мне пришлось сдавать последнюю сессию заново. Если хочешь, я сам найду связи во всех модельных агентствах и попрошу их взять тебя. Мои родители нам помогут. У них есть деньги и полезные знакомства. Мы все сделаем для тебя, как уже… – он мгновенно запнулся, краем сознания уловив, что сболтнул бы ей сейчас о сумме, пожертвованной его семьей на ее лечение, чего ему категорически нельзя было делать. – Поверь, Галь! Еще ничего не потерянно! Мы вместе выстроим сейчас твою карьеру! И я буду всегда на твоей стороне, и приму все, что будет важным для тебя!
То, что он собирался устраивать ее карьеру, безусловно, было полным бредом, самой настоящей попыткой утопающего ухватиться за соломинку. Но этот бред вызвал у Галь щемящее умиление. "И где ж ты только раньше был?" – с горечью подумала она, следя за его речью.
"В семье должны быть две зарплаты", – сказал он ей при других печальных обстоятельствах, позволив себе тогда легкую иронию.
Семья… да какая у них могла бы быть семья, даже если они когда-то и представляли себя будущими супругами?
"Жизнь с таким человеком полна нелегких компромиссов, фактически, пренебрежением самой собой, как личностью", – так охарактеризовала их отношения Дана Лев, в тот день, когда они с Лиат поколотили друг друга до полусмерти. Эта женщина знала, о чем говорила! Кому-то из них двоих непременно пришлось бы решительно наступать себе на горло в своих неудовлетворенных желаниях и амбициях, без сожаления и без ропота. Совершенно очевидно, что это она приносила бы себя в жертву ему. Но то, что в свое время взяла на себя ее мать ради ее отца, у нее, по всей видимости, рано или поздно вызвало бы страшный бунт, потому, что она была, все же, слишком эгоистичной и яркой личностью, как и ее отец.
– Спасибо, Шахар, но у меня есть все конспекты и копии экзаменов, – твердо отказалась она. – И я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
– Тогда подскажи, что же мне делать с тобой? Я не могу с тобой расстаться! – воскликнул он, бросаясь к ней.
– Ты уже это сделал! – прикрикнула Галь, давая волю своему раздражению. Она поднялась, и даже топнула ногой. – Ты сделал это уже давно!
– Вспомни нашу любовь! Вспомни вечер на том диком пляже прошлой осенью! Как я любил тебя в ущелье прибрежных скал! Как мы хотели построить там наш будущий дом у рощи эвкалиптов!
– Мы с тобой строили замок из песка. Мы оба это понимали в глубине души. Не нужно было обольщаться, – покачала головой Галь.
– Это ты сейчас так говоришь! Но тогда ты хотела этот дом! Это была твоя идея!
– Да, и я помню, что ты тогда мне отвечал! Что нам займет еще лет двадцать построить его. Ты был, как всегда, излишне конкретен.
– Я слов на ветер не бросал! Время ничего не значит. Рано или поздно, я заработаю на этот дом, и построю его своими руками.
– Только жить в нем будем уже не мы.
– Галь, не говори так! Ну не будь же такой жестокой и нетерпимой!
– Я не более жестока, чем был ты по отношению ко мне, – отрезала девушка, которой розовые слюни этого парня, совершенно не подобающие ему, начали надоедать.
– Дай мне обнять, поцеловать тебя! – неистовствовал Шахар.
Он был в экстазе, и говорил не своими словами, а теми, какие нашептывала ему его страсть. Его вид был ужасен: прилипшие ко лбу мокрые сальные пряди, воспаленные от слез глаза, влажное разгоряченное лицо и подсыхающая на солнце от пролитой воды футболка. Это был никакой не «супермен», не «заумник», а сломленный, вызывающий жалость мальчишка, у которого, казалось, было все, а на самом деле – почти ничего. И этот мальчишка быстро подошел к своей девчонке и, несмотря на ее сопротивление, заключил ее в объятия. Он целовал ей лоб, виски, губы, скользил ладонями по ее хрупким плечам – плечам, взвалившим на себя непосильную ношу, прижимался к ее телу. Он больше был не в состоянии находиться рядом с ней, и не иметь никакой возможности прикоснуться к ней, словно их разделяла стеклянная дверь. А девчонка, усиленно пытаясь высвободиться из его объятий, упиралась ему локтями и кулаками в грудь, и упорно просила отпустить ее.
– Нет! Не оставляй меня! Вернись! – голосил Шахар, будучи не в силах оторваться от нее.
– Хватит! Хватит, наконец, прошу тебя! – твердила Галь, вырываясь. – Сядем поговорим! Мне есть, что тебе сказать.
Этот довод подействовал на Шахара. Он разжал свои объятия и снова сел, повесив голову.
Галь подошла к нему и властно положила руки ему на плечи.
– Я хочу, чтоб между нами не осталось недоразумений. Слушай меня внимательно, – внятно сказала она, смотря на него в упор. – Я не держу на тебя зла. Честное слово! Моя жизнь так круто изменилась, что все, что было мной пройденно до сих пор, как будто произошло с другим человеком. Сейчас я – совершенно другой человек. Той Галь, какую ты знал, больше нет. Но только я знаю, во что мне это обошлось. Поэтому, я не допускаю даже мысли о возвращении к тебе. Мы порвали, провалив очень важное жизненное испытание, повлекшее за собой еще более трагические испытания, для меня в первую очередь. Эта трещина не сгладится никогда.
– Но ведь ты сама только что сказала, что стала другой и что все изменилось, – запротестовал юноша. – Так вот, я тоже изменился. Ты себе даже не представляешь, насколько! Я крепко заучил свой урок. Уверяю тебя, Галь: ничего уже не будет так, как прежде! Ты увидишь,
