Под уральским небом - Тамара Петровна Москалёва
– Нет, уговаривать меня было бесполезно. Терпеть издевательства я больше не могла. Раз решила – всё. Вызвала «скорую», вызвала милицию, Родиона связали и в инвалидку спрова дили. Вот уж полгода, как… Первое время Лёша тосковал сильно. Мы к его Родьке каждый выходной ездили. Тот жаловался: плохо, мол, возьмите домой. Мужик, а раскис, как дитё малое. – Мария Семёновна усмехнулась: – Кроткий такой стал, куда там! Ну да разве я возьму его? Сама подумай.
Хозяйка раскраснелась. Рытвина полыхала на щеке. Она надела косынку. Легонько шлёпнула ладонью по столу.
– Вот и всё тебе выложила… как на духу… Осуждаешь меня, поди?
Мария Семёновна вздыхала, покачивала головой, теребила платочек, а холодные глазки скользили по мне, снова вызывая озноб.
* * *
Однажды, наверное, через месяц после той памятной встречи, раздражённый женский голос попросил к телефону Марию Семёновну. Разговаривая, она поминутно стирала пот с лица и шумно в чём-то оправдывалась. Наконец, с сердцем бросила трубку.
– Домой бежать надо, вернее, срочно ехать… в дом инвалидов. Родион помер. Уж двенадцать дней как. Быстрей забрать велят… Ругаются, что не проведывали. Мол, жарища за сорок, а он там… о-ой… без холодильника. Представляешь, на кого он… ммм… похож?.. – Она брезгливо скривилась. И тут же спохватилась и вопросительно посмотрела на меня: – Подожди-ка… не пойму… а почему без холодильника-то? – Деловитость и удовлетворение были во всём её облике.
* * *
И остались жить-поживать Мария Семёновна, дядя Алексей… и два огромных дома-терема… Мария Семёновна с горечью замечала, что её дочери, не знавшие дороги к новому обиталищу матери, вдруг взялись ругаться меж собой, кому достанется осиротевший дом Родиона. Перевес взяла старшая – Анна. Они с мужем и женатыми уже близнецами скитались по съёмным квартирам.
– Ты знаешь, – радостно сообщила как-то Мария Семёновна, – Алёша моей Анне отдал Родионов дом. Дескать, занимайте на здоровье, всем места хватит.
Из разговоров с Марией Семёновной я поняла, что отношения между пожилыми и молодыми сначала были хорошими. Потом новоиспечённые хозяева стали требовать у стариков и второй дом. Мол, потеснитесь, вам и одной комнаты хватит. Скоро, мол, снохам рожать. У близнецов, мол, пополнение ожидается.
– Вчера Алексей окончательно отказал Анне со вторым-то домом. – Поделилась со мной новостью Мария Семёновна. Тут же рассудила: – Ну и правильно, и я Анну тихонько урезонила: нельзя же быть такой алчной. Второй-то дом я рассчитываю отдать младшей дочке – Стеше. Она, бедная, в кибитушке со всем семейством до сих пор мается.
* * *
Мария Семёновна стала частенько прихварывать, вдобавок, изматывали домашние скандалы. Оттого и работала тяжело. Дяде Алексею тоже сильно нездоровилось, и ему нужен был присмотр. Мария Семёновна уволилась.
Настали трудные времена. В магазинах – шаром покати: всё из-под прилавка! За всё – переплата. Пенсии не хватало. А дочери… дочери были на мать в обиде из-за домов-теремов. Я часто навещала стариков. И, конечно, не с пустыми руками. Они всегда радовались гостинцу.
* * *
Пришло время подняться с насиженных мест.
В новых краях догнала меня весточка от Марии Семёновны, где она печатными буквами благодарила за посылочку и сообщала, что её Алёша умер «от сердца». А ещё через некоторое время открытка коротко известила: «Мария Семёновна по указанному адресу больше не проживает». От бывших соседей я узнала, что теперь Мария Семёновна влачит жизнь свою в приюте для престарелых в том же прекрасном курортном месте, где провёл небольшой остаток своих дней горбатый Родион.
Во втором доме-тереме поселилась младшая дочь Марии Семёновны – Стеша, со своими взрослыми детьми. Две сестры отгородились друг от друга высоченным забором и уже давно не знаются.
Мать они напрочь забыли и не читают её слёзных писем, каряканных печатными буквами…
Наваждение
Избегать суеверий – суеверие.
Ф. Бэкон
У главбухши Марии Николаевны скоропостижно умерла мать. Нина, сотрудница бухгалтерии и подруга Марии Николаевны, все хлопоты взяла на себя.
В день похорон траурный кортеж неспешно подошёл к церковным воротам городского кладбища. Оно располагалось на высоком холме и уходило глубоко в парк. Здесь соседствовали русское кладбище и бухарских евреев. У каждого – собственный забор, своя церковь, синагога, несколько больших ворот, маленьких калиток. Между ними – широкая асфальтная дорога. Вдоль кладбищенского забора шустрые старушки в домашних фартуках бойко торговали искусственными и живыми цветами, роскошной душистой сиренью. Смирные нищенки, молясь, вразнобой жалобно просили «Христа ради…» Здесь же неумело крестился худосочный мальчик, стыдясь поднять глаза: «Подайте погорельцам копеечку». Неподалёку с безразличным видом стояла пышнотелая молодуха, изредка ревниво всматриваясь: много ли подали?..
После отпевания скорбная процессия по асфальтной дороге поднималась на холм. С одной стороны – еврейское кладбище, с другой – русское. Вдали – то там, то здесь, разинув ненасытные пасти, свежели рыжие могилы, жадно ожидая своего постоянного жильца. У забора тройка мужиков докапывала очередную могилу. Две мятые кепки едва виднелись из ямы. Копали быстро, сноровисто выбрасывая влажную землю. Третий отгребал с краёв. Рядом у могилы желтел огрызок газеты, на котором лежали большие ломти хлеба, щепоть крупной соли. В неглубокой лунке покоилась початая бутылка. Мужики негромко перекидывались словами, похохатывая, незлобливо на кого-то чертыхались, время от времени потягивая из горла живительную влагу. Закусывали, не прекращая работы, смачно хрустя пучками сочного головастого лука.
Нина, попрощавшись с покойницей, подниматься вверх по дороге не стала. Решила зайти на еврейское кладбище, навестить бывшую соседку, прибрать могилку, поставить букет живой сирени с баночкой воды – для того предусмотрительно и купила у входа.
Хана была гостеприимной, хлебосольной. Нина до сих пор вспоминает вкус Ханиного плова, которым та по-соседски угощала. Такого больше не ела. А пахучий бахш!.. Мм!..Просто объедение! А какие лепёшки пекла Хана в собственном тандыре! Принесёт, бывало, с пылу – с жару, горяченькие, румяные, с хрустящей корочкой да со сливочным маслом!.. Нина вздохнула: «Хана, Хана…»
Женщина толкнула калитку, вошла в опрятный кладбищенский парк. Раскидистые деревья, ласково обнимаясь, шепчутся о чём-то. В ветках застряло солнышко, щедро рассыпая золотые монетки. Свежее синее небо. Облака тихо плывут пушистыми белыми лебедями. Птички деловито снуют, пересвистываются. Хорошо… Здесь – своя жизнь!.. Чисто и красиво, как в музее под открытым небом! Добрые, весёлые лица. – Вот с чёрного мрамора улыбается красавец-поэт, а это – скульптура известной балерины… А вот на высоком постаменте – чёрный бюст народного артиста… Здесь покоится художник, а вот тут – спит вечным сном музыкант… И
