Свободный человек - Светлана Юрьевна Богданова
Дом, и два овальных пруда – один перетекал в другой по узкой трубе, кем-то заботливо проложенной под пыльным шоссе, и лес, – я разглядел только через неделю, когда оправился от гриппа, начавшегося у меня еще в поезде и заставившего меня несколько дней пролежать на железной койке в маленькой светлой, абсолютно пустой комнате, смежной с Наташиной спальней. В отличие от Люси, она любила болтать, и в те дни, когда температура у меня еще не упала, я сильно раздражался на ее высокий и резко звучащий голос. Вечерами она, готовя еду, слушала старый потрескавшийся пластиковый приемник, а затем весь следующий день пересказывала мне то, что услышала по радио накануне.
Вскоре, однако, поправившись и немного успокоившись, я научился поддакивать ей, не вникая в смысл ее бесконечно сумбурной речи. Довольно быстро я осознал, что чувствую себя неуверенно и много волнуюсь не столько оттого, что оказался в незнакомом и новом для меня месте, но потому, что нарушился мой режим, который я установил для себя сам несколько лет назад, и теперь мне постоянно мерещилось, что я то ли что-то забыл сделать, то ли чего-то кому-то не передал. Путешествие в поезде словно бы насытило меня впечатлениями, и незаметно для себя я снова оказался в плену собственной замкнутости и отрешенности.
Каждый день после завтрака я брал с собой несколько бутербродов, завернутых в маленький мятый пакетик, и отправлялся бродить по лесу. Лес меня успокаивал: когда я не видел горизонта, я ощущал себя более защищенным, почти как в городе. И все– таки я как будто не замечал ни деревьев, ни травы, я словно бы и не слышал птиц и не чувствовал запахов: я блуждал бесконечно, весь день, независимо от погоды – под дождем ли, в жару ли, – и чудилось мне, что я плыву в совершенной тишине, среди сочных пятен света – странных форм и непонятного происхождения.
К вечеру я возвращался, чтобы поужинать, послушать Наташину болтовню и, как всегда, с книжкой отправиться спать.
Я быстро дочитал то, что захватил с собой, и тогда Наташа отвела меня на чердак, где я смог бы подобрать себе что-нибудь другое.
Мне показалось забавным сидеть на пыльном дощатом полу и копошиться в стопках пожелтевшей бумаги, и я совсем забыл о своих регулярных прогулках. Я вновь был в своей стихии, я проводил все время, разбирая этот печатный хлам. Тогда-то я и наткнулся на фотографию неизвестного старика, чертами лица внезапно напомнившего мне деда, он смотрел исподлобья со столь поразившим меня выражением. Это был какой-то старый литературный журнал, который я вытащил из пачки, лежавшей в стороне от остальных. На удивление, мне именно в той пачке попались самые интересные публикации и несколько книг – какие-то приключенческие юношеские романы. На следующее утро я поинтересовался у Наташи, откуда там так много журналов. Она объяснила, что их собирал покойный ее и Люсин отец.
– Потом, – добавила она, – там Алеша копошился чего-то. Он любил читать на чердаке.
Отныне я разбирал все это старье с одной лишь целью: наткнуться на что-нибудь, касающееся Алеши, на какую-либо вещь, принадлежавшую ему и носившую на себе его отпечаток. Я осматривал каждую страницу в надежде найти случайную запись на истертых, местами выщербленных краях – просто слово, или чье-то имя, или рисунок – обычный пистолет либо кошачью мордочку, какие обычно оставляют во множестве дети, заскучавшие над взрослыми газетами. Но я не находил ничего.
АНОНИМНЫЕ СТИХИ, ОБНАРУЖЕННЫЕ В ОДНОМ ИЗ ЖУРНАЛОВ И ПРИПИСЫВАЕМЫЕ МНОЙ ПО СЛУЧАЙНОЙ АССОЦИАЦИИ АЛЕШЕ
Однажды я увидел
Пурпурные сосуды, сдерживающие мелкой сеткой
Чей-то быстрый взгляд.
Он показался мне холодным,
Словно оружие, звенящее о бедро воина.
Он бездействовал.
И тогда я понял, что здесь
Моя блестящая могила,
Меня похоронят в сплетении этих
Трепещущих нитей.
Так водоросли окутывают мертвую рыбу,
Похожую на собственную фотографию.
Отчаявшись, я стал играть сам с собою, загадывая, что вот если я сейчас найду что-нибудь необычное, то, значит, Алеша находится где-то рядом, значит, он видит меня и помнит, значит, он действительно когда-то существовал.
Я листал журналы, подолгу задерживаясь на тех разворотах, где, как мне казалось, были видны следы чьего-то неаккуратного чтения: либо заломан уголок, как это любил делать Алеша (впрочем, я прекрасно понимал, что точно так же подобную привычку мог иметь и другой, незнакомый мне человек), либо немного поцарапана глянцевитая обложка, либо вырвано и безвозвратно утеряно несколько страниц…
Спустя несколько дней я сильно затосковал. Ничто не свидетельствовало о давнем Алешином присутствии, во всяком случае, ничто не доказывало его явно и безусловно.
Я все реже появлялся на чердаке, гулять мне тоже уже не хотелось, да и моя пустая комнатенка совсем не радовала глаз. Я вдруг заскучал по нашей квартире, по деду и даже по молчаливой хромой Люсе, по ее дешевой маслянистой подсолнечной халве и по липким жестким карамелькам. Меня снова стала раздражать Наташина суетливая визгливость, и однажды я не выдержал и попросился домой.
Глава 8
Я знал, что вина лежит целиком на мне. Но чем больше я наблюдал за Люсей – ведь мы теперь остались вдвоем с нею в нашей огромной квартире, – тем глубже я убеждался в том, что она-то как раз об этом и не подозревает. Она вела себя как ни в чем не бывало, и я тогда восхищался ее внутренней силой. Даже напротив, она словно стала открытее, искреннее. По утрам, за завтраком, она взяла за привычку рассказывать мне свои сны, причем как будто и вовсе не придавая им никакого значения и не пытаясь найти в них, например, тайные отражения будущего. Она говорила обо всех событиях, произошедших с нею во сне так, словно это были привычные мелочи ее реальной повседневной жизни. Хотя зачастую – как это обыкновенно бывает во снах – с нею там случались вещи загадочные, и я совершенно не мог определить, что же повлияло на ее фантазию в серой будничности, чтобы
