Овидий в изгнании - Роман Львович Шмараков

долгого небрежения самогон только выиграл, они быстро перетащили его в дом и в торжественной обстановке открыли сезон. Поскольку время, прошедшее вплоть до их смерти, нетрудно себе представить, мы не будем его описывать, чтоб не бередить читателю душу. Оставшийся самогон, чья выдержка перевалила за полвека, достался следующему поколению в лице единственного наследника мужского пола, Жениного дяди. Его жена, говорят, приставала к нему, чтоб он дал ей попробовать родового самогона во всей его силе, неразведенным, до тех пор, пока дядя Паша, не умея отказать, доставил ей такой случай и она вспыхнула и истлела от одной кружки, так что он еле спас марлю на окнах, предохранявшую дом от комаров. Когда он наезжал в гости к двоюродной сестре, прямодушная племянница советовала ему: «Дядь Паш, ну ты посмотрел бы на себя в зеркало-то». На вопрос, зачем это надо, она выражалась уклончиво, а он дарил ей самодельных петушков из паленого сахара на неструганой палке. Это было еще до того, как у него произошел знаменитый разговор с белым слоном, который, однако, настолько всем известен, что излагать его даже тезисно мы сейчас не станем. Дойдя до того, что кто-то рядом с ним говорил эхо-рифмами и вкрадчиво глядел на него из тазика с водой, дядя Паша решил расстаться с основными фондами, и тогда именно Женя сосватала ему покупателя. Она рассказала Денису Ивановичу, какой у ее дяди есть замечательный самогон, чья история вливается в историю его республики, и Денис Иванович загорелся намерением его купить. Он подхватил Женю, они поехали в село, она познакомила его с дядей Пашей, они душевно посидели, условились о цене, и Денис Иванович обещался приехать за самогоном на выходных. Он приехал, расплатился, они присели на дорожку, дядя Паша сказал самогону: «Не забывай», и они расстались.

И вот Денис Иванович, ужасно довольный приобретением, колесит по шоссе, и останавливает его гаишник.

— Старшина Сидорово-Выдрин, — представляется он с отеческой укоризной в голосе. — Документики позвольте.

Тот позволяет ему документики, привычно отмечая, как эта уменьшительно-ласкательная форма призвана исподволь внушать, что с ними очень и очень нечисто. Почему это у вас, к примеру, в паспорте, так называемый Денис Иванович Денисов, ржавых потеков нет от скрепок? А это они у вас из нержавеющей стали? А у кого еще в нашей стране, кроме вас, такие замечательные скрепки? А не хотели ли вы, к примеру, вон тот железнодорожный мост взорвать — или лучше даже, как говорят подростки, подзорвать? А? что? А гексаген почему храните в несоответствующих ГОСТу условиях?

Тем временем Сидорово-Выдрин углубляется в штудирование документов и так долго в нем пребывает, что у Дениса Ивановича, вовлеченного в этот новаторский спектакль, рождается раздражение. Он уже хочет сказать, что, мол, ты, египтолог, заканчивай уже художественную читку, как вдруг старшина с просветленным лицом приподнимается от документов, вынеся из них следующее заключение:

— Значит, нарушаем?

Вместо того чтоб заинтересованно спросить: ты это где там прочел? — Денис Иванович, который очень торопился, на риторический вопрос С.-Выдрина ответил полным риторическим ответом:

— Чего мы нарушаем?

Старшина послал ему еще один родительский укор, который гласил: нет, Денис Иванович, ты не идеальный зритель — прости мою откровенность. Даже хор персидских старейшин, и тот куда тактичней. Вместо того чтоб закружиться в скорбном, но полном хореографической отточенности танце с многоголосыми выкриками:

О-то-то-то-то-той!

Снова, снова нарушили мы!

Заповеданный нам

Уставом предел

Дерзновенно мы преступили! —

вместо этого ты так по-обывательски себя ведешь, что вчуже за тебя неудобно.

— Вы, я думаю, нетрезвы, — уместил он все это в лапидарном прозрении. — Пройдемте-ка по этой прямой, — и, присев на корточки и с удивительной быстротой двигаясь тылом, нарисовал цветным мелком прямую длиной до шестидесяти метров.

Денис Иванович прошел. Постоял на конечной точке, подышал там свободным от автоинспекции воздухом и бисерным шагом прошел обратно.

— Получилось, — с некоторым удивлением констатировал старшина. — Но я бы из чисто методологической добросовестности предположил здесь долю случая. А вот попробуйте-ка параболу.

Он очень похоже набросал параболу и широким жестом приглашающего за стол сельского дворянина вызвал Дениса Ивановича к новому старту.

— Ну, хорошо, Денис Иванович, — сказал он с невольным уважением, когда тот сделал параболу, как ребенка. — А вот с этим как вы справитесь?

По произнесении этой пошлой фразы сказочного антагониста, сардонически отсылающего Ивана — Коровьего сына зайцев стеречь, он, крякнув и извинившись: «Суставы», вновь опустился на асфальт с коробкой мелков и выбрал из нее тревожно-фиолетовый, меж тем как Денис Иванович, не заботясь, что он стоит у человека над душой, придирчиво наблюдал его работу.

— Это у тебя чего будет? — не вытерпел он наконец.

— Гиперболический синус, — с естественной досадой мастера, отрываемого интервьюерами среди работы, ответил старшина.

— Слушай, у меня с гиперболическими функциями не очень хорошо, — смутился Денис Иванович. — Нельзя без этого? Я бы деньгами…

— Не скромничайте, Денис Иванович, — покачал головой Сидорово-Выдрин, лучше знавший скрытые резервы клиента, — тут до вас люди куда меньших способностей проходили гипоциклоиду, правда, со второго раза, но потом благодарили со слезами на глазах, что я подарил им это забытое ощущение детства…

— Эй, эй, ты куда гнешь-то его? Гиперболический синус не туда загибается!

— Виноват, — признал Сидорово-Выдрин, отступив на два шага и поглядев на получившийся синус прищуренным глазом. — Сейчас все будет.

Когда все стало, Денис Иванович, укрепив прану, пустился по синусу, и хотя под конец он немного растерялся и чуть не утратил равновесия, ему удалось дойти без больших потерь.

Старшина смотрел на него с нескрываемым одобрением.

— В целом неплохо, — отметил он. — Был досадный сбой в исполнении двойного тулупа: ощутимый прогиб поясницы и пальцами было тронуто земли, но, в общем, я должен сказать, что ребята растут на глазах, и надеюсь, на следующих этапах они порадуют нас новыми зажигательными танцами.

Он шагнул в сторону, намереваясь воплотить в оранжевом цвете зависимость максимального напряжения цикла от числа циклов до разрушения, известную также как кривая усталости, но споткнулся о какого-то мальчика, который укусил его за ногу. Оглянувшись, увлеченный старшина увидел, что проезжая часть полна разноцветными детьми, набежавшими, чтобы продолжить его серию рисунков в рамках одобренной муниципальными органами акции «Детские рисунки в борьбе за мир». Созидательное настроение пропало из старшины, он гадливо шагал среди ползающих детей, выбирая ноги, как аист из клубничного варенья, и смотрел на их немудрящие эскизы скептическим зрением.

— Старшина, — спросил его Денис Иванович, — у тебя дети есть?

— Есть, — рассеянно ответил старшина. — Вон тот и вот этот еще.

— Который на КамАЗе