Толпа - Эмили Эдвардс
Элизабет поворачивается к раковине и умывается.
— Ну, признай, что в ней есть что-то притягательное, а?
— Вот не надо, Джек.
Она закрывает глаза и начинает намыливать лицо пенкой. Элизабет хочется, чтобы муж или лучшая подруга хотя бы изредка вставали на ее сторону. Ни один из них не понимает, насколько ее раздражает, что Розалин так и не извинилась. Она не извинилась, когда на двадцать минут опоздала на барбекю, и даже не заметила, что ее «работа» доставляет неудобство соседям, а теперь еще и этот Рэйф. Правила не для нее писаны.
Она ополаскивает лицо, вытирается чистым белым полотенцем и говорит:
— Джек, я скажу прямо, эта женщина не внушает доверия. Уверена, у нее странные соображения по поводу…
— Дорогая, ты просто завидуешь.
Джек произносит это голосом, который он, видимо, считает сексуальным, но на самом деле от него щекотно, будто кто-то залез тебе в ухо. Она смотрит на мужа, берет его за подбородок и приподнимает голову, чтобы он посмотрел ей в глаза.
— Я не завидую ей, Джек. У нее даже детей нет, а я не могу представить себе такой жизни. Я сделала другой — я бы даже сказала, лучший — выбор в жизни.
Он поднимается. Она чувствует, какая прохладная у него кожа.
— Ну что ж, я рад это слышать.
Он целует ее в губы. Потом она отворачивается к раковине и начинает втирать в лицо дешевый увлажняющий крем, который, она прочитала, так же эффективен, как и средства от люксовых брендов. Джек продолжает чистить зубы нитью. Он смотрит на нее в зеркало и украдкой улыбается.
— В чем дело? — спрашивает она с раздражением, хотя для этого нет разумных причин.
Он снова сплевывает в раковину, на этот раз с кровью.
— Я думаю, ты злишься на себя, потому что не стала жаловаться на шум.
Глядя на мужа в зеркало, Элизабет закатывает глаза, так что он не замечает, как она вцепилась в край раковины.
— Кстати, насчет вечеринки Клемми мне отписались почти все. От Брай, естественно, ничего.
Выражение лица у Джека не меняется, но она замечает, что кожа у него на переносице собирается гармошкой. Так происходит, когда ему напоминают о том, о чем он предпочел бы не думать: складка, когда не все гладко.
— То есть я уверена, что безголовая Брай просто как всегда все забывает. Я ничуть не беспокоюсь. Она, конечно, не хочет об этом думать, но я уверена, что Альба привита. Помнишь, я говорила, что пару лет назад видела письма от их врача?
Джек выкидывает зубную нить в мусорную корзину, а затем, глядя в зеркало, скалит зубы и выдувает воздух сквозь них.
— Да, Эш точно не пропустил бы вакцинацию своего ребенка. Я помню, как он мне рассказывал, что жутко боялся везти Альбу на прививку. Просто оба его сына орали благим матом, когда им делали первые уколы. А еще я упоминал это на пробежке, и он ничего такого не сказал.
«Джек думал об этом, — успокаивает себя Элизабет, — хоть какое-то действие с его стороны». Джек направляется к двери, но не успевает выйти, как Элизабет восклицает: «Одежда!» — и Джек бурчит, но поднимает с пола свою одежду и запихивает ее в корзину для белья.
Два часа спустя Джек тихо похрапывает, а Элизабет лежит рядом с ним, пытаясь заставить свое тело расслабиться. Это похоже на спортивную борьбу. Медленно, с трудом она вылезает из-под одеяла, набрасывает в темноте халат и спускается вниз. Старенькая посудомоечная машина все еще ворчит, школьные сумки и детская обувь стоят рядком у задней двери, посуда для завтрака расставлена на столе. Все это было сделано с надеждой, что Элизабет вернется сюда только утром, отдохнувшая и готовая к новому дню. Но вот она снова тут, вымотанная и раздраженная, — снова проиграла битву с собой. Она наливает ромашковый чай и включает ноутбук. В ответ на отправленные ранее напоминания пришло еще два письма.
Одна мама извиняется за задержку и подтверждает, что ее ребенок, разумеется, привит, а вторая к тому же добавляет: «Наверное, очень напрягает, что приходится беспокоиться о таких вещах». Обе девочки получают галочки в колонке «Вак.?». Осталось еще пятеро.
Элизабет обхватывает кружку обеими руками и чувствует то самое облегчение, когда всё на месте и у тебя под контролем. И никто не может это омрачить — даже Розалин или гребаные божьи коровки.
Суд графства Фарли. Декабрь 2019 года
Впереди всегда есть место — для людей с ограниченными возможностями. У двери стоит пристав, он улыбается мне и подает руку, пока я шаркаю к своему месту: шаг, шаг, палка, шаг, шаг, палка. Я замечаю ее, только когда палка задевает коляску: женщина, старше меня, определенно старше, с вязальными спицами и стучащими зубами. Я приглаживаю волосы. Вчера мне сделали укладку. Заботливый молодой человек приподнимает руку, будто взлетающая птица — крыло. Это знак, что я могу отпустить его. Но я все еще крепко держусь за него.
Она сидит на моем месте.
— Вот так, — говорит он, и моя рука в перчатке с некоторым раздражением отпускает его руку, прежде чем он сам ее отдернет.
Пожилая женщина прекращает вязать и улыбается мне снизу вверх. Похоже, она любит поболтать.
— Оставь свою палку здесь, милочка, если хочешь, — говорит она.
Милочка? Я думаю. Киваю, прислоняю палку к ее стулу и, одной рукой держась за деревянные перила, а другой придерживая длинную серую юбку, протискиваюсь мимо нее на соседнее место. Чрезвычайно неудобно.
Она снова принимается за вязание и спрашивает:
— Ты здесь ради кого?
Быстрый взгляд на нее говорит, что она не удосужилась посмотреть на меня, ей невдомек, что я на нее не смотрю.
— Я здесь ради всех. Ради идеи.
— Значит, ты здесь ради чего-то. За или против?
— Если вы имеете в виду, считаю ли я вакцинацию необходимой, то да, безоговорочно да.
Она перестает вязать, поворачивает ко мне одутловатое лицо, смотрит улиточьими глазками, а затем
