Нора - Хироко Оямада
«Невестушка!» — высоким голосом позвала какая-то старушка. Я вскинулась, повернулась к ней, но она смотрела не на меня, а на свекровь. Я медленно опустилась на свое место. Свекровь, словно не слыша обращенных к ней слов, неотрывно смотрела на дедушку. Стало очень тихо. «Невестушка, послушай!» Старушка почти кричала. Но свекровь только сидела с отсутствующим видом и прижимала носовой платок к глазам. Я не могла больше сдерживаться. Встала, подошла к старушке: «Что случилось?» Старушка с пепельными волосами в карминовом кардигане выдохнула в ответ: «Цветы… — Потом добавила: — Цветы на алтаре. Нужно, чтобы по одному». Несколько человек, перебирая четки, посмотрели в сторону алтаря и закивали. Свекровь не реагировала. Тогда ласковым голосом заговорила другая старушка: «В таких случаях ставят в каждую вазу по одному цветку. Есть у нас такая традиция». — «А может, у них другая традиция?» — «Другая?» — «Это не важно. Просто должен стоять один цветок». Бледные пальцы продолжали непрерывно перебирать прозрачные бусины четок на двойном шнурке. На алтаре по обеим сторонам в вазах с тусклым золотым узором стояли белые хризантемы, которые я купила по просьбе свекрови. Обычно там были искусственные цветы, но, вытащив их и ополоснув вазы, чтобы смыть скопившуюся пыль, свекровь поставила в каждую по четыре хризантемы разной длины. Я подошла к алтарю, взяла вазы: одну — в правую руку, другую — в левую. Наполненные водой до краев, они были довольно тяжелыми. «Значит, в каждой должно быть по одному цветку?» — переспросила я, ни к кому конкретно не обращаясь. И бесчисленные старушки разом кивнули в ответ. Чувствуя на себе их взгляды, я вышла с вазами из комнаты. Я слышала, как свекровь зовет меня, но сделала вид, что не слышу. У меня за спиной кто-то пробормотал: «Он прожил долгую, долгую жизнь». Высокий голос отозвался: «Его жена, бедняжка, так долго ждала его там в одиночестве». — «Долгая, долгая жизнь». — «Ему было без года девяносто».
Я принесла вазы на кухню. Вытащила из каждой три хризантемы покороче и поставила цветы в стакан, который взяла с сушки. Стекло затуманилось, когда я наливала воду. До прихода буддийского монаха, которого мы вызвали по телефону для чтения сутр, оставалось еще немного времени. Я снова взяла вазы и понесла, стараясь не расплескать по дороге воду, обратно в комнату. Стариков в комнате прибавилось. Они буквально сидели друг на друге, окружив дедушку. Не может быть такого, что все они местные. Нет здесь столько стариков. Два маленьких сонных ребенка клевали носами в ожидании начала церемонии, вцепившись в колени сидящих рядом бабушек. Сэра-сан тоже была здесь. Я приветственно ей кивнула. Она кивнула в ответ. Рядом с ней сидел на коленях, в точности повторяя ее позу, маленький мальчик. Его держала за руку пожилая женщина, сидевшая рядом с ним, но с другой стороны. Она смотрела неподвижным взглядом прямо перед собой. Сэра-сан была в той же длинной белой юбке и короткой белой блузке, что и в прошлые разы, когда мы с ней встречались. Она выделялась светлым пятном на общем фоне набившихся в комнату стариков в обычной одежде. Лицо у мальчика было совершенно красным. Я приблизилась к алтарю. Одна старушка сказала надтреснутым голосом: «До похорон пусть стоят по одному, и пусть впоследствии цветы не увянут…» — сама эта фраза прозвучала как молитва. Я поставила вазы на алтарь. «Они у тебя не туда смотрят», «Разверни наоборот», — послышались голоса, и я торопливо начала поправлять хризантемы. Молодые упругие стебли под тяжестью цветков поворачивались в определенном направлении. Я подумала, что было бы лучше поставить в вазы как раз таки цветы с более коротким стеблем. «Что с цветами?» — спросила свекровь. «Во время церемонии, — шепнула я ей, — в вазах должно стоять только по одному цветку. По крайней мере, эти люди так считают». Непохоже, чтобы мне удалось ее убедить, но свекровь больше ничего не сказала. Она посмотрела на хризантемы, потом перевела взгляд на дедушку. Когда он умер, в больнице ему закрыли рот, но теперь его передние зубы торчали наружу.
«Монах уже здесь», — сказал кто-то из стариков. «Прислали молодого». — «Молодого?» — «Ну да, у настоятеля ведь колени болят…» — «Мы его как-то вызвали, а он приехал в инвалидной коляске. Но для бабушкиной церемонии годился только настоятель, даже если бы ему пришлось читать сутры лежа на татами». — «У молодого голос приятный». — «Ну да, если по голосу судить, то молодой лучше». — «…Без года девяносто». — «…Долгая, хорошая жизнь». — «А где его сын? Еще не приехал?» В комнату вошел мужчина лет пятидесяти в черных одеждах. Я раньше никогда его не видела. На нем были очки странной формы. Чтобы впустить его, муж открыл стеклянную дверь, ведущую в комнату с алтарем со двора. Перед тем как войти, монах провел рукой по своему одеянию, стряхивая пылинки, снял сандалии дзори и ступил на татами. На ногах у него были белые носки таби с отделенными большими пальцами, на кончиках которых я разглядела множество паутинных клещей, похожих на маленькие красные точки. Все присутствующие поклонились монаху, и я последовала их примеру. Когда я подняла голову, мне в глаза бросилась фотография бабушки. Уже совсем скоро они с дедушкой снова будут вместе. Она умерла так давно, на много лет раньше его, поэтому, наверное, они не будут выглядеть как муж и жена. Впрочем, за ее отца он тоже вряд ли сойдет. Но в любом случае будет ясно, что они — семья. Монах расположился прямо перед алтарем, как раз по центру между хризантемами, которые я успела переставить до его прихода, и принялся читать незнакомую мне сутру. Я зажала шнурок с четками в ладони, пожилые женщины вокруг меня начали низкими голосами читать нараспев. Я вдруг почувствовала что-то сродни облегчению, оно снизошло на меня, окутав мои плечи. Послышался звук, в комнату тихонько вошел свекор. Старики и старухи, не прерывая чтения, склонили в приветствии головы.
Когда
