Когда-то там были волки - Шарлотта Макконахи
Я отвожу Нильса в сторону.
— Сегодня утром ты заморочил мне голову, и я приняла опрометчивое решение. Я понимаю, что это моя вина, но прошу тебя, не мешай мне работать.
Выражение его лица прочитать трудно, как всегда, но он кивает и больше не спорит.
— А чем волчица будет питаться? — спрашивает Дункан. — Я должен убедиться, что она не двинется прямиком к ближайшей ферме.
Меня наполняет подобие страха. Какое-то давно забытое возбуждение. Я знаю, что мне делать, это плата за то, что я оставляю Шестую здесь, но как я смогу закончить охоту без сестры?
Я найду ей пишу, — говорю я.
— Что ты имеешь в виду?
— У меня есть еще дротики с транквилизатором и нож.
— А разрешение на охоту у тебя есть?
— Да, — беззастенчиво лгу я.
— О черт, — бормочет Дункан. — Мне остается сделать вид, что я верю тебе, и надеяться, что ты отдаешь себе отчет в своих действиях.
Я помогаю ему сесть в седло и вскакиваю на свою лошадь. Большой мерин всхрапывает и пританцовывает, и я даже опасаюсь, что он встанет на дыбы, но я сжимаю колени и крепко удерживаю его, успокаивая поглаживанием по шее. Он чует хищников и грозу.
Мы оставляем команду заниматься волками и уезжаем, как раз когда небеса разверзаются и начинается ливень. Копыта моего мерина скользят по земле. Дункан, по его собственному признанию, не охотник, но знает, где чаще всего пасутся стада оленей, — ему полагается знать, где собираются охотники. Поэтому он указывает дорогу. Я втайне испытываю облегчение из-за того, что он со мной, — не уверена, что справлюсь в одиночку. На поляне, куца мы приезжаем, оленей не оказывается, но я кружу вокруг их тропы, разглядывая помет и оценивая, насколько он свежий. Когда я понимаю, в каком направлении двинулось стадо, мы идем за ним на восток.
— Откуда ты знаешь, как выслеживать добычу? — интересуется Дункан.
— Отец научил.
— В Канаде?
Я киваю.
— Всегда хотел поехать в Канаду. Там хорошие леса.
— Любишь деревья?
— Древесину.
Мое лицо кривится от разочарования.
— А что, древесина красивая, — говорит он в свою защиту.
— Да, примерно как труп.
Он смеется.
— Язвительная ты женщина. Ты когда-нибудь пилила ствол и смотрела, что у дерева внутри?
Я киваю. Сама я никогда этого не делала, но наблюдала со стороны.
— Рисунок среза похож на изображение звуковых волн, и каждое кольцо уникально. Дереву, может, сотни лет, но никто никогда не заглядывал ему внутрь. Ты первый видишь его сердце.
— И убиваешь его, — бормочу я, сраженная наповал.
Дункан качает головой.
— Можно рубить дерево, чтобы помочь ему расти, чтобы оно развивалось более сильным.
По следам оленей мы выходим к невысокому утесу. У его основания раскинулась травянистая поляна, за которой начинается подъем на холм, поросший соснами. Среди них пасется стадо благородных оленей. Дункан указывает вперед, туда, где можно сойти вниз по склону, и мы, то и дело оскальзываясь, принимаемся спускаться.
Из-за дождя олени не могут нас учуять и потому не трогаются с места при нашем приближении. Мы объезжаем вокруг них и спешиваемся. Я кладу два дротика в карман и один в патронник.
— Быстро мы нашли их, — тихо говорю я Дункану. — Повезло. Иногда на это уходит не один день.
Я чувствую, как он наблюдает за мной, оценивает мои действия.
— Когда волки охотятся, — говорю я, — они не спешат. Они терпеливы. Много дней выслеживают стадо и высматривают оленей. Выбирают самых слабых, мед лительных. Приглядываются к ним, изучают их повадки, особенности характера. Ко времени нападения они уже очень хорошо знают выбранного оленя и могут предсказать его поведение. Не тратят понапрасну силы, а выжидают, пока не будут уверены, что сумеют уложить добычу.
Дункан молчит. Он стоит так близко позади меня, что я ощущаю его тепло. Я вспоминаю, как приятно чувствовать себя искусным охотником. Быть предельно похожей на волка. На животное. И все же спустить курок я никогда не могла. Эту задачу всегда брала на себя сестра.
Мы приседаем на корточки за деревьями и кустами, держимся как можно ниже к земле и находимся слишком близко друг к другу, чтобы что-то говорить, но я присматриваюсь к оленю, небольшому самцу, стоящему чуть в стороне от остальных. Я прицеливаюсь. Если я промахнусь и испугаю стадо, они убегут, и нам придется начинать все сначала, а олени, зная, что за ними охотятся, станут осторожными. Так что лучше мне попасть.
На этот раз дротик летит бесшумно. Закрывая веки, я слышу только шорох дождя. Я таю в нем, растворяюсь под ним. Мое тело исчезает, и меня больше нельзя коснуться.
Когда я открываю глаза, лицо Дункана плавает надо мной. Дождь окутывает нас.
— Ты упала в обморок, — говорит он.
Я не падала в обморок; я была слишком медлительной, и меня подстрелили.
Ручейки стекают по его носу и с кончика капают прямо мне на губы.
Я следую по водяным струйкам от своих губ к его носу. Слизываю капли с его рта. Он стискивает меня и прижимает свой рот к моему. Мы целуемся, словно поглощая друг друга. Дрожа. Мое тело пропадает, и теперь я — это только желание.
И воспоминания.
«Прекрати», — сказала я.
— Прекрати, — говорю я.
Дункан отступает. Нас разделяет лес.
Я сажусь, в таком же дурмане, как и он. Я не хочу этого. Я приехала сюда, чтобы отделиться от остального мира, спастись от него.
— Олень, — говорю я.
— Ты попала в него.
Под занавесью дождя лежит фигура. Ноги несут меня к ней, и я уже не в первый раз думаю: хорошо, что я должна переносить малую часть того, что навлекаю на других. Бедное животное. Я вынимаю дротик из его крупа. Достаю из рюкзака нож.
Смогу ли я? Решусь ли?
Я испытываю такую жалость, такую любовь к этому нежному теплому дышащему созданию, что не представляю, как физически смогу нанести ему вред, не представляю, как я это переживу. Но выбора нет, ведь так? Я на стороне волков, а волкам нужно питаться.
— Давай лучше я, — предлагает Дункан, чувствуя мои метания.
— Я сама. — Это мои волки, а значит, мое бремя. И все же. Я отдаю ему нож и отворачиваюсь.
Мы кладем безжизненное тело недалеко от спящей Номер Шесть,
