Однажды в платяном шкафу - Патти Каллахан
Уорни уставился на брата. Тут у них не было ничего общего. Что такого особенного в тексте оперы о скандинавской мифологии? Пусть даже с иллюстрациями. И все же Уорни безумно любил своего брата.
– Я должен обзавестись собственным экземпляром, – решительно твердил Джек. – Мне нужна эта книга.
– Ты даже никогда не слышал музыку к этой опере. Видел только слова. – Уорни опустил взгляд. – И картинки.
– Ты должен помочь мне. Накопим денег и…
Уорни опустился на стул, взял книгу и принялся листать страницы, украшенные великолепными изображениями нимф, дриад и свирепых богов. Казалось, они вот-вот оживут и шагнут из книги в реальный мир.
У Уорни были свои планы на карманные деньги, но он все-таки решил помочь брату. Спустя несколько месяцев они накопили нужную сумму, и Джек стал обладателем заветной книги, которая обошлась им в пятнадцать шиллингов.
Теперь у него были иллюстрации к каждой истории, пробудившей в нем любовь к Северу. Четырнадцатилетний Джек мог часами сидеть наедине с этой книгой. Медленно перелистывая страницы, он наслаждался оперой о Зигфриде и восхищался ее красотой, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие.
В «Гибели богов» Рагнарек представлял собой непрерывную серию захватывающих событий, которые заканчивались смертью каждого бога, хотя находились и те, кому удавалось воскреснуть. Джек познакомился с волком Фенриром, поглотившим солнце. А еще были путешествия на край света с существами, обитавшими в болотах и лесах, пещерах и горах. Однако Джеку почему-то казалось, что он уже давно знает все эти сюжеты. Как будто они всегда были спрятаны у него в душе.
Наконец вдохновившись на литературные свершения, Джек принялся сочинять свою поэму. Закончив первые три строфы, он почувствовал, как слова, выходя из-под пера, начинают оживать. Он с головой погрузился в процесс, но когда добрался до последних строк, нужные слова и образы будто бы испарились. Он испугался собственных идей, а еще его пугали мысли, что он замахнулся на самого Вагнера.
Джеку хотелось достичь высот Вагнера, и все же…
Он разорвал поэму в клочья и отказался от своей задумки. Тогда он впервые в жизни понял, что такое писательское искусство. Это не просто удачно подобранные слова. Для создания стихотворения необходимо нечто большее, чем стройные красивые предложения. И все же он знал, что рано или поздно снова возьмется за перо.
* * *
Мы с Джорджем сидели у угасающего огня. К моему удивлению, родители еще не вернулись из деревни. Наверное, зашли к дяде Брайану. Я притянула Джорджа к себе и укрыла нас старым вязаным одеялом, подоткнув под себя края.
– Что вы делали, когда мистер Льюис рассказывал о скандинавских мифах? – поинтересовался Джордж.
– Мы гуляли вокруг озера за домом, петляя между деревьями, которые ветвями будто пытались поймать облака. Профессор шел первым и прокладывал нам путь, я – за ним, по его следам. Под ногами хрустел снег. Как вдруг, – я наклонилась ближе к Джорджу и перешла на полушепот, пытаясь придать таинственности своему рассказу, – мистер Льюис остановился у дерева, которое стояло перед нами, склонившись, словно что-то собираясь нам сказать, и обнял его ствол. И тогда я поняла, как он искал в природе Вагнеровские мотивы. В тот момент я легко могла себе представить, что где-то в его лесу живут фавны, белая колдунья и целое семейство говорящих бобров.
– Как же тебе повезло! И, кстати… здорово ты рассказала эту историю о прогулке в лесу!
С удивлением я поняла, что Джордж был прав. Стоит признать, в этот раз мой рассказ вышел куда более подробным, чем раньше.
– Да, мне повезло. Но я бы очень хотела, чтобы на моем месте оказался ты. Ты бы понравился братьям.
В камине вдруг затрещало догорающее полено. Мы вздрогнули – и тут же засмеялись.
– Продолжай. О чем еще вы говорили?
– Я призналась, что искала Нарнию в его лесу точно так же, как он искал вагнеровские мотивы в саду Литтл Ли. Я уже поняла, что профессору не нравится, когда в событиях, изложенных в книге про Нарнию, пытаются усмотреть связь с фактами его биографии. Поэтому я решила зайти с другой стороны и спросила, написал ли он эту сказку потому, что ему нравятся сказки.
– И?
– В ответ он процитировал своего друга, мистера Толкина: «Создание мифов – это искусство Малого Творца». А после принялся отряхивать снег с ботинок.
Я улыбнулась в надежде, что мой брат поймет, как сильно я его люблю и как сильно хочу, чтобы он гулял по заснеженному саду с мистером Льюисом. Что все это я делала ради него. А еще эта улыбка говорила о том, что это приключение, в которое я отправилась ради него, постепенно начинало нравиться и мне самой.
– А потом он рассказал мне кое-что еще.
– Что же? – Джордж заерзал от любопытства.
– Он рассказал, что в молодости его тайная и воображаемая жизнь была совершенно отделена от реальной. Фантазии были нужны ему, как воздух. По крайней мере, мне кажется, именно так он выразился. Но при этом он всегда отличал реальное от воображаемого. Понимал, что даже их любимый Самшит – мир выдуманный, и жить в нем нельзя. Как и в мире Вагнеровской оперы. Он служил своего рода источником радости.
– Радость, – повторил Джордж. – Это слово даже произносить приятно, да?
Я засмеялась и притянула его ближе.
– Интересно, – задумался Джордж, – что такого особенного было в тех мифах, которые он прочитал? Почему именно скандинавские? Он же знал и греческие, и кельтские…
– Я задала ему тот же вопрос. На этот раз он процитировал своего друга-поэта Чарльза Уильямса, который в одном из своих стихотворений писал: «и мир перевернулся». Именно это он почувствовал, когда соприкоснулся с оперой Вагнера, – словно мир перевернулся.
– И ты тоже это почувствовала? Прилив радости?
Я закрыла глаза, подбирая нужные слова, и, помолчав, начала отвечать.
– Да, наверное. Когда у меня получается справиться с неразрешимыми на первый взгляд задачами или уравнениями, внутри меня как будто рождается свет, и мне хочется нести в мир знание. И тогда я чувствую странное удовлетворение… Наверное, это и есть та радость. Или когда я весенним днем выхожу на улицу и вижу, как из-под снега пробивается первый крокус, и лучи солнечного света, словно предвестники тепла, бегут по паутине от дерева к дереву – в такие моменты у меня в душе как будто просыпается что-то… что намного больше меня. А потом это чувство уходит. И мне
