Зима - Наталья Игоревна Гандзюк

что Ты есть, прими мою молитву. Ты никогда не оставлял меня. Это я терял Тебя. Я рос в забвении, в беспамятстве, в болезни. Как будто из другой жизни другими глазами я смотрю на себя того. Смотрю и не понимаю, как я жил до сих пор, где я был, что делал, что я называл любовью, во что верил, к чему шёл? Почему я до сих пор живу, и не умерв лесу, и не лёг рядом со своим товарищем? Наверное, не познав счастья, человек не может умереть,и, не познав счастья, не может полюбить другого. Озлобление во мне было неведением, незнанием того,что можно иначе. Прости. Я прошу прощения за все днив своей жизни, которые я жил без Тебя и былмертвецом, и сейчас, обретая тебя в труде и смирении, в моей жизни появляется смысл. Я даже боюсь говорить о нём,касаться его, но я попробую. Я никогда не чувствовал себя мужчиной, наверное, потому что не любил, а страсть не давала мне радости и осуществления. Но недавно я ощутил себя мужчиной. Я подметал двор, и ко мне подошла девочка, монахини в этот час гуляли с детьми. Я взял её на руки, прижал к себе. Мне хотелось сделать для неё хоть что-то, стать для неё отцом хоть на мгновение. Наверное, это было для меня минутами откровения. Моя дочь сейчас такого же возраста, моя жена пила со мной горькую чашу, но, возможно, эта чаша была для неё не втягость, но в очищение. Яне смогу вернуться, Господи! Я никогдане сделаю шаг назад, в ту жизнь, я буду жить с чувством вины, быть может, это чувство поможет мне стать человеком. Я прошу тебя, Господи, не оставь их: мою маленькую дочь, мою жену, пошли им ангелов, как ты однажды послал мне Василия, и ты был Василием и в Василии, пошли благословление моему отцу. Я виноват, я понимаю это глубоко и полно, может, это понимание изменит меня и поможет ему. Помоги моей матери и её мужу, да продляться их дни на земле. В храме я чувствую, что смерти нет. Я часто о ней думаю, но без Тебя нет времён, нет пространств, нет жизни и нет смерти. Ты всегда запределами и чертогами. Я учусь, Господи, учусь тебя любить, Мои дни это исписанные листы, письма к Тебе. Я благодарен всему, чтоТы ежедневно посылаешь мне, и рождается во мне живое поле, на котором, может быть, когда-нибудь будут расти цветы».

Перед премьерой Игорь собрал всех с такой речью:

– Любимые мои артисты! Сегодня день, к которому я шёл всю жизнь, возможно, шёл, спотыкаясь и неуверенно, но день настал. Спасибо за отдачу, за помощь, за понимание. Уверен, сыграем хорошо. Начинаем тихонечко. Больше слушаем, чем воспроизводим. Отзвук важнее, чем громкое или тихое слово. Видим друг друга, а не изображаем, что видим. Тишина важнее шума, тогда каждый ваш звук будет на вес золота. Вы всё знаете. Ну, давайте присядем на дорожку. Начинаем с № 85 Давида, с первого по двенадцатый стих. Надя, потише начинай, Кирилл, подхватывай. Всё, поехали!

Зал был полон, и после непродолжительной тишины над сценой, постепенно набирая высоту и уходя в звёздное небо, полетел женский голос, и к нему через некоторое время присоединился мужской:

– Приклони, Господи, ухо Твоё, и услышь меня; ибо я беден и нищ.

Сохрани душу мою, ибо я благоговею пред Тобою; спаси, Боже мой, раба Твоего, уповающего на Тебя.

Помилуй меня, Господи, ибо к Тебе взываю каждый день.

Возвесели душу раба Твоего, ибо к Тебе, Господи, возношу душу мою.

Ибо Ты, Господи,благ, и милосерд, и многомилостив ко всем, призывающим Тебя.

Услышь, Господи, молитву мою и внемли гласу моления моего.

В день скорби моей взываю к Тебе, потому что Ты услышишь меня.

Нет между богами,как Ты, Господи, и нет дел, как Твои.

Все народы, Тобою сотворённые, придут и поклонятся пред Тобою, Господи, и прославят имя Твоё.

Ибо Ты велик, и творишь чудеса – Ты, Боже, един Ты.

Наставь меня, Господи, на путь Твой, и буду ходить в истине Твоей; утверди сердце моё в страхе имени Твоего.

Буду восхвалять Тебя,Господи Боже мой, всем сердцем моим и славить имя, Твоё вечно.

А Дмитрий Андреевичжил и жил на одиноком хуторе близ деревни, он делал всё так, как советовал Авед Гургенович: покупал мёд, картошку, грибы, варенье у Сидоровых, посещал Егора Тимофеевича с Лизой. Долгими осенними днями ивечерами они философствовали или молчали, или вместе готовили обед, или ходили на болото неземной красоты, где мхи сплетались с багульником, кустами ягод и тонкими соснам в невероятные цветные картины. Потом Дмитрий Андреевич возвращался к себе. Раз в неделю он выходил в десять утра к продуктовой лавке и узнавал обо всех живущих в деревне. Сам о себе он мало рассказывал, было нечего. Затем, нагруженный молоком, крупой и даже сыром, возвращался на хутор. Он видел седеющие травы, алмазный утренний иней, тяжёлых тетеревов, выпархивающих из поля. К сентябрю к югу потянулисьстаи птиц. Иногда они опускались рядом с хутором и от обильного пурпурного урожая рябины ничего не осталось. Дмитрий Андреевич любил завариватькрепкий чай, делал его сладким, отламывал краюху свежего кирпичика, садился на длинную скамью на вершине холма, пил чай с хлебом, потом курил, смотрел на меняющиеся вокруг картины, иногда уходил в себя. Дышалось легко. Где-то в середине ноября, по чувству, надо начинать зиму. Однажды утром Дмитрий Андреевич вынес большой алюминиевый таз, наполнил его почти до краёвостатками снега-первенца, и вышел на вершину. Он потянулся, привстав на цыпочки, вытянул руки вверх, потом сделал резкий размашистый жест и стал разбрасывать снег горстями в разные стороны. И пока он разбрасывал, воздух словно продырявливался, и через эти поры сюда, в этот мир вваливался снег. Он заполнял холмы, поля, таял и отражался в тёмном зеркале реки, покрывал деревья, крыши, самого Дмитрия Андреевича, так что он стал похож наснеговика. Снега выпало очень много, но небо было ещё темным, и увидел он, что по берегу реки осторожно ходит серая лошадь в белых яблоках, или это ему показалось…

В начале декабря Авед Гургенович летел в Баку к родственникам на свадьбу. Женился племянник, и Авед предвкушал встречу с братом, родными, знакомыми. Благодушно улыбаясь, он сидел возле иллюминатора и что-то тихо мурлыкал себе под нос. Самолет набрал высоту, выпрыгнул из облаков и полетел над пеленой белых барашков. Авед смотрел вниз на барашков и думал, что наконец