Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов - Нина Шамарина
– Впустишь? – прошептала незнакомка.
Хозяйка, напротив, ответила излишне громко:
– Ночью? Да кто вы такая?
– Когда надо, тогда и прихожу. Ты ж готова. Или я ошиблась?
Мария Николаевна отшатнулась, а женщина, грузно переваливаясь, ступила в квартиру и проследовала на кухню.
Мария Николаевна замешкалась в прихожей, кинулась искать тапки. «Зачем они нужны, тапки эти? Всё равно уже в сапогах в квартиру впёрлась», – зло думала она про незваную гостью.
– Чаю согрей, – донеслось из кухни, – застыла, пока до тебя добралась.
И Мария Николаевна, оставив безуспешные поиски, тоже поспешила на кухню. Неохотно открыла шкафчик:
– Чёрный, зелёный?
– Чёрный, – хохотнула незнакомка.
«Может, просто сумасшедшая? Зачем я её пустила? Откуда она знает, что я готова? К чему готова?»
Мысли неслись галопом, а руки привычно доставали чашку с подсолнухами на боку, блюдце, малиновое варенье, зефир, ополаскивали заварочный чайник, засыпали чай, заливали его крутым кипятком…
Привычные движения несколько успокоили Марию Николаевну.
«Даже если сумасшедшая, что ж такого? Вроде бы не агрессивная. Посидит, чай попьёт. Чаю не жалко».
– Молодец, достойно встречаешь, – ухмыльнулась разглядывающая её женщина. – Вот только в халате…Может, переоденешься?
– Зачем?!
Мария Николаевна вспомнила подробности из криминальных новостей: приходят жулики, под каким-нибудь предлогом остаются в комнате без хозяев, выгребают деньги и драгоценности… Мария Николаевна представила кованые сундуки с блестящими разноцветными каменьями, точно в мультфильме «Золотая антилопа». У неё от драгоценностей остались лишь бусики из розового жемчуга, которые она давно не носила да не снимающееся с пальца золотое обручальное кольцо. Остальные – их и было всего ничего – заложила в ломбард, когда болел муж. Так в ломбарде и сгинули.
Мария Николаевна, присела на краешек стула, словно в гостях она. Ночная гостья пила чай, деликатно позвякивая ложечкой о розетку с вареньем. Неожиданно спросила:
– Валерьянка есть?
– Валокордин.
– Накапай себе, смотреть страшно – вся зелёная. И запах пусть стоит. А телефон твой с паролем? Или без него включается?
У Марии Николаевны помутнело в голове. Быстро сыплющиеся странные вопросы убедили её, что у гостьюшки не все дома. И как прикажете от неё избавляться? Или всё-таки мошенница? Мошенники всегда начинают с телефона: то им код от банковской карты продиктуй, то ещё что…
– С паролем! – бросила она.
– Это хорошо. Выключи и не включай пока.
– Не буду я его выключать! А если позвонит кто?! Сынок, к примеру.
Гостья фыркнула:
– Часто он тебе звонит! А как красиво могло быть: телефон отключился, включить не смогла, пароль забыла… Ладно, сойдёт: пока тебя найдут, батарейка, всяко, разрядится. Налей-ка ещё. Чай хорош! Бывает, придёшь к кому, а у неё чай жидкий, едва жёлтый. Да вот ещё прянички, видела, у тебя есть. Подсыпь-ка, не жмотничай.
Незнакомка сдвинула назад капюшон. Мягко рассыпались по плечам белые волосы.
– Ты рассказывай. Время пока есть, но оно ж не бесконечно.
– Что рассказывать?
– Жизнь свою. Как у вас говорят: вся жизнь промелькнула перед глазами. Вот и давай, озвучивай, что видишь…
– Что рассказывать? Жизнь тяжёлая. Муж поколачивал, умер от водки; сыночек, которого одна вот на этих руках, – Мария Николаевна протянула к чужачке руки с мягкими синими венами, – выпестовала, выучила! В Норильск уехал.
– Счастлива?
– Да ты меня не слышишь, что ль? – Мария Николаевна даже пристукнула по столу кулачком, не заметив, что тоже перешла с собеседницей на «ты».
– Говорю ж, поколачивал. Бывало, приду в сад (на этом месте рассказа неизвестная удивлённо подняла белёсые бровки) ну, в детсад, я там завхозом работала. Вся в синяках, глаз заплывший, губы разбиты… Ни пудрой не скроешь, ни помадой. Перед детишками стыдно, а они, бывало, спрашивали: «Больно тебе, тёть Маш?»
Мария Николаевна, забыв на время о гостье, отдалившись от кухни и от сегодняшней ночи, поплыла на волнах памяти. Вспомнились нарядные пёстрые открытки. Их присылали родственники (мамины и папины сёстры и братья) на все праздники: Первомай, Новый год, День Победы. В текстах обязательно встречались слова: успехов в труде и счастья в личной жизни. Ровным строем сверху выстраивались имена, и Машенькино обязательно тоже. Перебирая эти поздравления, Маша обещала неизвестно кому, непременно достичь счастья в личной жизни. И где оно, счастье это? Его было так мало!
Первая счастливая картинка – из детства. Зима, сугробы. Маленькая Маша тащит за верёвку санки. Санок у неё двое. Одни на зависть всем девчонкам – креслице на полозьях: мягкое сиденье, обитое кожей цвета какао и украшенное по краям мохнатыми бомбошками, резная спинка… Карета, да и только! Но на горку Маша брала другие – большие, тяжёлые, с широкой доской. Разбежавшись, падала плашмя на эти санки, стремительно летела вниз. Санки неслись всё быстрее и быстрее, снег взметался серебристой пылью и таял на разгорячённом лице. Сквозь капли на ресницах расплывалось закатное солнце.
Мария Николаевна поймала себя на том, что вытирает лицо рукавом халата, как будто оттуда, из детства, попала на него снежная пыль.
Второе воспоминание из московской жизни (после школы Маша приехала в Москву, вышла замуж, родился Павлик). Вот они вдвоём, мать и сын бегут на трамвай, как обычно, опаздывают. Мария нервничает, а сын хохочет, и трикотажная спортивная шапочка-динамовка сползает ему на глаза, отчего он заливается пуще прежнего. Всегда, что бы ни вспомнила Мария Николаевна, сыночек такой весёлый, такой жизнерадостный!…
И свадьба, конечно, свадьба! Она – невеста в кримпленовом платье; жених – в модном в ту пору сером костюме с отворотами на брюках и блестящими, будто набриолинеными волосами. Только букет у Марии отвратительный: белые с прожилками, точно кровью забрызганные, гвоздики. Не иначе, гнусная какая-нибудь примета – красное на белом.
– А сынок? Опека, вишь, моя излишняя и навязчивая… – продолжила Мария Николаевна, с трудом оторвавшись от своих мыслей. – Ладно б в Европы уехал, в Голландию какую-никакую, я б ездила к нему, тюльпаны там, красоты разные. А он? Что в этом Норильске делать? Стынь, ночь…
– Но ведь, муж умер, сын уехал, сама себе хозяйка, разве не счастье? Куда, говоришь, уехал? В Норильск? Часто там бываю.
– Ох-ох-ох. – Мария Николаевна тревожно вглядывалась в тёмное окно, словно там, в подсвеченной фонарями дали, за крышами пятиэтажек могла увидеть холодный Норильск.
– Можно, я позвоню? – зачем-то спросила у визитёрши. – Спрошу, всё ли у него в порядке.
– Ночь на дворе… Звони, что ж. Разбудишь, перепугаешь. Да и телефон всё равно сдохнет, – опять непонятно проговорила незнакомка.
Снова беспокойно взглянув в окно, Мария Николаевна нажала единичку. Полились громкие гудки и продолжались до тех пор, пока женский голос с хрипотцой, словно спросонья, не ответил: «Абонент не отвечает, перезвоните позже».
– Не отвечает, – мрачно повторила вслед за роботом хозяйка. – Теперь не усну, буду переживать.
– Уснёшь, уснёшь! Скоро уснёшь! Вечным сном, – дробно захихикала визави и глумливо пропела басом:
– В вечном упокоении ве-е-ечный поко-о-о-ой!..
Сердце Марии Николаевны, совершив неимоверный кульбит, запульсировало-забилось в висках, затылке, темечке.
– Так кто ж ты
