Вадим Жмудь - Страстное тысячелетие
Прелестная мелизанка соединила в себе ум и красоту, она - совершенство! Кто из вас отказался бы разделить с ней жизнь? Она выбрала меня, и я этому рад несказанно, я оставил свою жену ради неё, но я не бросил детей, хотя оба уже скоро станут настолько взрослыми, что родительский дом будет им тесен.
Если бы я оставил жену при себе, а Аспазию ввел в дом, как наложницу, закон не осуждал бы меня - Перикл имеет право на это, как и всякий другой гражданин Афин. Вы не знаете, но знаю я и скажу вам - Аспазия так любит меня, что согласилась бы на это, дабы не причинять мне неудобства. Но мог ли я предложить такую долю женщине, которую ставлю много выше себя?
Сограждане! Много лет вы видели Аспазию подле меня и уважали её, как мою законную жену. Она была для меня радостью жизни, хранительницей домашнего очага, поверенной каждого дня и утешением в бедах. Без неё я не мыслю своей жизни. Она знает тайну речей, разглаживающих морщины, её любовь утешает всякое горе, её ласки опьяняют ум. Теперь же вы её судите. Значит, есть причины. Эта причина - я, Перикл. Не будь я Периклом, до моей жизни не было бы дела Великому Форуму.
Я, Перикл, ваш стратег и ваш слуга - вы вправе судить не только её, но и меня самым строгим судом, и если бы меня вы собрались судить, вам было бы легче меня вопрошать, а мне было бы легче говорить. Горе моё в том, что суд идет над ней - над моей ненаглядной. Какое дело до неё вам, сограждане? Вы подозреваете её вредном влиянии на меня? Если бы и так - это моё дело, только моё. Коли я вам плох - судите меня! Про неё же скажу, что я не был бы Великим Периклом, как вы меня называете, если бы не она.
Враги мои обвиняют её в ненужных расходах - на предметы роскоши. Может быть Фидию не надо было платить за его работу? Или дать ему мраморную глыбу похуже? А не думается ли вам, что его работы переживут нас всех и составят славу Афин? Ненужные расходы! Может быть Гиппократу предоставлены слишком большие средства для его опытов? Не эти ли исследования лежат в основе его знаний, которыми он пользуется, врачуя каждого из нас? Слишком хорошо покормили бедного философа, слишком украсили фасад дворца, слишком большую премию учредили победителю в состязаниях... Разве великое делается с оглядкой на расходы? Большая награда привлекает лучших, а лучшие составляют славу состязанию. Стремление к победе заставляет многих упражняться и в уме и в ловкости. Победителей мало, претендентов много - в этом я вижу славу Афин. Быть может, нас уже не будет, а имена Сократа, Фидия и Гиппократа останутся в памяти детей наших, внуков и их детей даже. Слишком большие расходы? Да ведь, давая деньги скульптору, мы не вывозим их из государства. А тот отдаст их земледельцу за плоды его труда, каменотесу за мрамор, расплатится за то и другое. Деньги эти многих побудят трудиться на благо родного города. Разве лучше было им лежать в казне? Хорошо, сограждане, раз я слишком много средств потратил на украшение Афин, я верну эти деньги в казну. Я внесу свои собственные средства. Но уж тогда на каждом воздвигнутом храме, на постаменте каждой статуи, на входе музея, библиотеки и театра я прикажу высечь надпись "Воздвигнуто на собственные средства Перикла" у пускай таковыми они и останутся на века, и пусть потомки нас рассудят. Согласны ли вы?...Ах, не согласны...Я так и думал.
Враги мои обвиняют Аспазию в безверии. Разве человек без веры станет заказывать статую Зевса? А жертвовать свои средства на украшение храма Афины, хранительницы нашего города? А учреждать премию за лучшие сочинения на темы из жизни богов?
Враги мои говорят, что я готов пожертвовать ради неё славой Афин. А я в ответ говорю, что не колеблясь пожертвую ради неё своей жизнью! Жизнью - да, честью - нет! Кто сможет упрекнуть меня в том, что я забыл свой долг? Где и когда я принес в жертву чему бы то ни было славу Афинам?
Враги мои не терпят моего счастья. Зато я счастлив иметь их врагами. Да, я должен был быть справедливым, а справедливость всегда требует одного наградить, а другого наказать. Наказанные поднимают голос против меня, и я этим горжусь. Значит, не так сильно я наказал виновных, чтобы лишились они мужества, чтобы потеряли они право высказать свободно свое недовольство. Если бы я сокрушал врагов во прах - разве они остались бы на Афинской земле? Кто осмелился бы поднимать голос против Великого Перикла? А может быть я тем и велик, что не боюсь иметь могущественных врагов?
В чем смогли бы вы упрекнуть Аспазию, будь она не женщина, а мужчина? Она была бы первой среди нас, и я рад был бы присягнуть ей на верность и послушание. Достойно ли упрекать её в том, что она - иностранка? Пора бы уж это забыть. Для неё Афины - первая и единственная Родина, ибо не была она счастлива в Милете, и никогда не вернется туда.
А разве город наш не посвящен женщине - богине - Афине? И разве сама Афина не иностранка - ведь она родилась на Кипре.
Непорочная дева Афина! К тебе призываю! Защити хотя бы ты мою Аспазию от несправедливых обвинений, ибо эти обвинения тяжелы, и наказанием за них бывает смерть, и как же можно представить себе такое в отношении моей Аспазии, о, Афина, ведь ты защитишь её? Ибо если не к тебе, то к кому же ещё взывать мне, и если ты её не защитишь, то кто? И что же остается Периклу, Великому Периклу, Несчастному Периклу, которому..."
И тут слова застряли в горле у Перикла. Никто ещё до этого дня не видел, как Великий Стратег рыдал.
* * *
- Её оправдали?
- Ну, разумеется, ведь мы все этого хотим.
- Почему так резко обрываются эти притчи, Учитель?
- Потому что это - не история, а литература. Тот, кто это писал, не мог знать всего, что здесь описано, он домысливал. События взяты из разных времен, а автор этих текстов, я думаю, один и тот же. Может быть, сам Захария написал эти диалоги. Если бы я когда-нибудь взялся за перо, я бы, наверное, воспользовался этой формой. Она легко читается, динамична, эмоциональна.
- Учитель, ты будешь писать книгу?
- Если это случится, то не раньше, чем я перестану быть тем, что я есть сейчас.
- Как это ты так говоришь? Что же случится?
- Я могу перестать быть сыном человеческим.
- И стать посланником небес?
- Да.
* * *
- Симон, что Учитель говорил про небеса?
- А то, что он послан с неба, и на небо вознесется.
- Кто же с небес может посылать?
- Кто-кто? Да никто другой, кроме владыки небесного, господа нашего.
- Господь посылает на землю человека? Я для чего?
- Не человека, он же ясно сказал - не буду, дескать, сыном человеческим. Буду тем, кем был, говорит.
- А кем же? Чьим сыном?
- Знамо чьим. Божиим сыном он и был и будет, а человеческий сын он только на время.
- Я и сам так думал, но боялся его спросить. Хорошо, что ты разъяснил.
- А я-то что ж. Я бы сам тоже не догадался, но ведь он сам сказал. Никому другому не говорит это - скрывает. А нам открылся. Нас он отличает. Я вот знаешь что думаю? Он говорит, что, скоро на небеса вернется. Так и нас он заберет в блаженную и вечную жизнь, если захочет. Он же сказывал - многие из вас уже при этой жизни вкусят блаженства.
- Так и говорил?
- Да ты что - забыл? Ещё про детей говаривал, что им легче в рай войти.
- Верно, вспомнил. Так и что?
- А то. Он же сказал: "многие", да не сказал "все". А раз всех забрать не сможет, то возьмёт тех, кто из нас всех важнее. Вот меня, думаю, возьмет в любом случае.
- Это почему ещё?
- Видишь, я какой сообразительный, а тебе, Фома, всё разъяснять надо. Конечно, я ему больше нужен, чем ты.
- Ну ты это, знаешь? Ты брось!
- А вот ты у него спроси, кто важнее из нас, он тебе и сам подтвердит. И если кому доверит ключи от рая, так уж точно: не тебе, а мне.
- Ну это мы ещё посмотрим!
- И смотреть нечего.
- Тихо! Молчи. Учитель идет.
- О чем вы тут спорите, чада возлюбленные мои?
- Скажи, учитель, кто важнее из нас?
- Что это вам в голову пришло выяснять такое?
- А коли ты на небо всех не возьмешь, так уж только самых главных. Вот и хотим знать судьбу свою.
- И чему я только вас учил! Да разве ж в том спасение души, чтобы стать важнее других в вашем понимании?
- А как же! Кто больше милости раздаст, тот и важнее! Кто умнее, да большее количество учеников привлечет - тот полезнее тебе, значит, он главнее среди прочих.
- Чепуха! Если ты милостыню даешь, чтобы я тебя заметил, или кто другой так это уже не от щедрости сердца твоего исходит, а от расчета. К выгоде своей ты будешь делиться с неимущими, в расчете на больший куш. Разве же это добрый поступок? Когда ты добро бескорыстно творишь, то пусть левая рука твоя не ведает, что сделала правая, пусть ты отдашь милостыньку и тотчас забудешь о ней. Кто имеет память долгую да слово хвастливое на свои благие поступки, тот щедр напоказ. Такие не дождутся блаженства ни на земле, ни вне её.
- Как же возвыситься в святости?
- Выше других будет тот, кто меньше прочих станет помышлять о том, чтобы возвыситься. Если хочешь быть первым среди щедрых, то забудь о себе, и помни о других. Кто ниже других ставит себя, тот на деле выше прочих. Кто же возвышает себя - унижен будет.
