Михаил Волконский - Жанна де Ламот
Этим рассуждением, справедливости которого нельзя было не признать, Жанна была уничтожена. Ей нечего было возразить. Она должна была признаться, что верх снова остался не за нею, а за этим человеком, обладавшим как бы сверхъестественной способностью подчинять себе людей. Она, смирившись, замолчала и потупилась. И словно в награду за это Белый сказал ей:
— Ну хорошо, надень шляпу и мантилью, я возьму тебя с собой на заседание…
Глава XXVIII
Первое дело
— Дайте ей кокарду, составленную из всех семи цветов радуги, и пусть она будет разделена равно между нами, — тоном приказания сказал Белый, когда все сели за стол, за который он усадил и Жанну. — Нас было до сих пор, — пояснил он, — восемь человек, которые, собираясь для обсуждения наших дел, садились за этот стол… Число восемь — хорошее число и составляет удвоенное священное число пифагорейцев, которым клялся сам Пифагор. Но восемь не есть еще полнота, и вот потому я, оставляя все-таки это восемь в лице мужчин, призвал к нам девятую — женщину, потому что девять в совершенстве передает полноту… Полагаю, что никто не станет возражать?
Никто не возражал, так как никто бы и не посмел возражать Белому, и заседание было открыто в присутствии Жанны.
— Первым на очереди у нас дело о наследстве Николаева, — сказал Белый. — По этому поводу может быть представлен доклад собранию ввиду того, что оно почти кончено…
— Даже кончено уже! — воскликнула Жанна, не удержавшись от этого восклицания, потому что именно это дело она знала и оно ей казалось, с ее точки зрения, безнадежным.
Вокруг произошло движение, и оба соседа Жанны с двух сторон зашептали ей, что Белого нельзя перебивать.
Она поспешила замолчать.
— О деле Николаева нам доложит Фиолетовый, — проговорил Белый, обращаясь к Люсли.
Рыжий Люсли в своих синих огромных очках завертелся на месте и, собравшись с духом, заговорил не сразу:
— Дело, казавшееся нам столь трудным, распутывается благодаря указаниям Белого, — принялся он докладывать. — Как вам известно, наследство перешло к Николаеву так, что несмотря на своевременно принятые нашим обществом меры нам достались такие крохи, что говорить о них не стоит. . Но состояние Николаева должно стать нашим целиком, а потому для получения его мы могли принять, не стесняясь, всякие меры и не останавливались ни перед чем ради общей выгоды наших сочленов…
Он говорил, словно повторял хорошо заученный и затверженный урок. Его речь лилась гладко и внушительно. Среди слушателей прошел шепот одобрения.
— План действий, преподанный Белым, был таков, — продолжал Люсли. — У дука дель Асидо сохранилась расписка, выданная отцом Николаева, кардиналом Аджиери, отцу дука в том, что он, кардинал, принял на хранение от дука принадлежащие тому деньги. . На самом деле он их вернул в свое время и получил от дука обратную расписку… Вся хитрость заключалась в том, чтобы изъять у Николаева обратно эту расписку. Случай показал через посредство княгини Сан-Мартино, присутствующей здесь, что расписка хранилась у Николаева в бюро, в верхнем ящике. Тогда наш агент был ночью послан на выемку расписки, и проник при помощи подкупленного лакея в кабинет, где стоит бюро, и отпер его заранее же приготовленным ключом и достал расписку…
— Ведь это же было простое воровство! — воскликнул Аркадий Ипполитович Соломбин, носивший красный цвет и отличавшийся мягкими, хорошими манерами.
— Ну, зачем произносить страшные слова? Ими нас не напугаешь! — усмехнулся огромный Борянский.
— Дело в том, — сказал обыкновенно ни слова не говоривший на собраниях Зеленый, — что это предприятие было рискованно в смысле столкновения с властями, а по нашим условиям мы можем предпринимать лишь такие шаги и дела, за которые наверняка не может быть ответственности… это — серьезное нарушение наших условий. Будь этот агент пойман на месте, всем нам пришлось бы, может быть, отвечать…
— Этот агент и был пойман на месте, — сообщил Белый.
— Ага!.. Вот видите!.. Он может выдать нас!
— Но он не выдаст…
— Почему же?
— Потому, что он был немедленно отпущен.
— Кем?
— Самим Николаевым.
— Как же это так?
— А так! Прежде, чем обвинять меня, — пояснил Белый, — в нарушении наших условий, нужно было выслушать до конца. Предприятие с выемкой только кажется рискованным, но на самом деле оно было совершено наверняка. И как выяснилось, агент не кто иной, как пропавший без вести сын матери Николаева от ее брака с графом Савищевым. Эта «выемка» была их семейным делом, и нас она затронуть не могла, мы были вполне осторожны…
Жанна не выдержала и зааплодировала.
— Гениально! — проговорила она.
— Ловко! — похвалил и Борянский.
— Но как же, если агент был пойман, — спросил Зеленый, — то, значит, он не достиг своей цели, то есть не достал расписки?..
— Продолжай свой доклад! — обернулся Белый к Люсли, который сидел, сильно нахмурившись, чувствуя себя не совсем ловко при том обороте, который принял разговор.
— Хотя агент, — заговорил он, точно в оправданье, — и не достал расписки, все же выполнил главное — он уничтожил ее. Она, очевидно, была разорвана в то время, когда захвативший ее агент боролся с полупьяным Орестом Беспаловым, который ухитрился накрыть его.
— Орест Беспалов! — засмеялся Борянский. — Знаю его!.. Так это он оказался способным на такую штуку?
— Между прочим, — обернулся к нему Белый, — этот Орест был доверен тебе, а ты не сумел его обезвредить!
— Невозможно! — с искренним удивлением и, возможно, даже с долей восхищения проговорил Борянский. — Пьет он, доложу я вам, как губка, и ничего не действует на него. Я думал, он совсем доведен до должной нормы, и вдруг узнаю, что он встал, как встрепанный, и ушел!
— Да, этот Орест оказался опаснее, чем можно было ожидать! — сказал Люсли и поправил свои очки, впрочем, не столько для того, чтобы они держались лучше, а как бы убедиться, что они у него еще на носу. — Факт в том, — докончил он, — что дуком дель Асидо был послан к Николаеву поверенный стряпчий, и Николаев не смог найти расписку отца дука.
— Все это хорошо! — сказал Красный, учтиво и мягко оглядывая присутствующих. — Но, насколько я понял, дело тут касается только счетов дука дель Асидо с господином Николаевым, и благодаря действительно удачно завершенному маневру дук дель Асидо может получить деньги с Николаева. Но я желал бы знать, какая же прибыль будет с этого нам, то есть обществу «Восстановления прав обездоленных»?
— На это вам ответит, — сказал Белый, — сама жена дука Иосифа дель Асидо, князя Сан-Мартино! — и он показал на Жанну.
Та удивленно посмотрела на него, как бы недоумевая, так ли расслышала она.
Но Белый кивком головы показал ей: «Да, говори все, что знаешь!»
— Я должна все сказать? — все-таки переспросила Жанна.
— Да! — подтвердил ей Белый.
— Я только что убедилась, что Белый и дук дель Асидо, князь Сан-Мартино, — сказала Жанна, — брат моего мужа — одно и то же лицо.
Все переглянулись между собой и затем вопросительно посмотрели на Белого, как бы желая узнать, как им понимать слова княгини.
— Я и дук дель Асидо — мы вполне отвечаем друг за друга! — как бы поясняя, но на самом деле затемняя дело, несколько уклончиво проговорил Белый. — Во всяком случае, я ручаюсь вам за дука, как за самого себя.
«Хитрый человек!» — подумала Жанна, невольно все более и более преклоняясь перед тем, по-видимому, гением интриги, который руководил этим делом. В эту минуту она пожалела, что у нее не было такого руководителя, как он, во время той истории с ожерельем королевы.
— Я так и думал, — заговорил опять Люсли, — что дук для нас свой!.. И тут относительно него не может быть сомнения! Но неприятно вот что: придется получить с Николаева по расписке судом, а эти русские судьи тянут дело годами и придется ждать долгое время, прежде чем Николаев вернет деньги по расписке.
— Против этого зла будут приняты меры! — успокоительно проговорил Белый. — Николаев вернет деньги так скоро, как ни один суд не заставит его это сделать. Стоит только пустить в ход небольшой рычаг, который имеет общественное название…
— И это название? — спросила Жанна, стараясь как можно милее улыбнуться Белому.
— Психология! — ответил тот.
Глава XXIX
Второе и третье дело
— Наше второе дело, — продолжал Белый, — состоит а том, что маркиза Елизавета де Турневиль, спасаясь из Парижа, передала на хранение кардиналу Аджиери молитвенник. В последнем заключается указание места, где маркизой был спрятан клад, который она не могла везти с собой… В прошлое заседание я говорил вам, что мы намеревались, благодаря случаю, купить этот молитвенник, но нам это не удалось. В сущности жалеть об этом нечего, потому что, когда будет нужно, так или иначе нам всегда можно будет получить молитвенник. Но пока это преждевременно, потому что с одним молитвенником мы все равно ничего не смогли бы сделать. Дело в том, что в этом молитвеннике подчеркнуты буквы на разных страницах. В комбинации этих букв и заключается указание на место, где спрятан клад. Но для того, чтобы найти эту комбинацию, нужно иметь в руках ключ, так что без этого ключа молитвенник сам по себе ничего не значит и по нему одному ничего нельзя найти, точно так же, как и по одному ключу. Это сделано вот почему: клад спрятала маркиза де Турневиль не одна, а вместе со своим братом. Деньги и вещи, которые они прятали, принадлежали им обоим и впоследствии должны были быть разделены ими самими или их потомством, когда появится возможность достать этот клад. Маркиза и ее брат друг другу верили безусловно и не сомневались, что ни один, в случае возможности, не станет доставать этого клада без другого. Но они не знали, как гарантировать себя от того, чтобы кто-нибудь из их потомства не воспользовался этим кладом, не поделившись с остальными, в случае, если им самим нельзя будет вернуться во Францию до своей смерти. Поэтому по совету одного аббата они устроили так, что место этого клада обозначено подчеркнутыми в разбивку буквами в молитвеннике, который остался у маркизы, а ключ к комбинации этих букв должен был храниться в медальоне у брата маркизы или его потомства. Таким образом, потомки маркизы и ее брата могли достать клад и поделить на соответствующие доли только в том случае, если бы сошлись при этом вместе, то есть разобрали при помощи ключа, находящегося у одних, комбинации букв в молитвеннике, который был у других. Так им посоветовал аббат, что они и сделали, но не сообщили при этом аббату ни слова про ключ или подчеркнутые буквы в молитвеннике.
