Шломо Вульф - Убежище
"Вы кушайте, Семен Борисович, - холодно сказала я. -- А то вы уж что-то слишком разволновались. Мне как-то даже не по себе стало. А ну как и вовсе аппетита лишитесь. Или припадок начнете мне тут... демонстрировать. Так вот, о моем появлении в гостеприимном доме. В шутку ли, всерьез ли, от души ли, провокации ли ради, но я была в присутствии вашего достойного зятя действительно приглашена на ваш междусобойчик моей бывшей однокурсницей Коганской Эллой. Вам она знакома? Отлично. Поскольку мой бывший любовник и предполагаемый жених не возражал, то я, от командировочной скуки, решила принять приглашение моих давних, еще по Севастополю, друзей Эллы Коганской и Гены Богуна и прибыла на званный ужин в квартиру Коганских. Так что с моей стороны ни провокации, ни самовольного вторжения не было. Случилось так, что дверь мне открыла не ваша милейшая и культурнейшая супруга, а моя старая и не очень ко мне расположенная знакомая Софья Казимировна Дашковская. О-означенная гражданка на только принялась меня оскорблять словесно, но и пригрозила нанести мне телесные повреждения. За ее спиной вылупились такие же благожелательные рожи, а именно: сама людоедка Эллочка, сменившая, как мне показалось, милость на гнев, поскольку она визжала нечто нецензурное, за что ее следует привлечь к покаянию, мой старый друг Гена, еще кто-то и еще... Каждый выразился в мой адрес в меру своей личной испорченности, а решительная Казимировна толкнула меня в грудь, отчего я с размаха села на ступеньку, больно ударившись, простите, жопой. От этого ли не вполне дружественного приема, физического сотрясения или от потрясения душевного вместо ожидаемого званного ужина, где я надеялась всех обворожить, со мной случился нервный припадок. Это моя вполне зафиксированная в соответствующих медицинских заведениях болезнь кончилась временной потерей ориентации во времени, друзьях и пространстве. Могло кончится гораздо хуже. Если бы не приступ, я бы кое-кому кое-что порвала бы. Я внятно излагаю, Семен Борисович?"
"Великолепно, Танечка. В вас погиб великий юрист! Продолжайте, пожалуйста. Что же было потом?" "Потом? Черт побери... Я после приступа всегда чуть теряю память. Ага, вспомнила. Потом я вышла с авоськой за хлебом, а тут как раз и вы!"
"Отлично. Тогда, пожалуйста, теперь вы кушайте и пейте пиво, а я попытаюсь изложить вам свою версию случившегося. Обращаю сразу ваше внимание на то, что меня при начале этой истории не было. Я застал вас уже беспомощно сидящей на ступеньке лестницы. Так что все, что я намерен далее изложить, следует из показаний стороны, считающей себя пострадавшей..."
"Браво, Семочка. Да ты еще глаже меня излагаешь! -- сказала я с набитым ртом. -- Что значит практика!" "Я ценю ваш ход: сразу сбить меня с мысли вашим цинизмом и грубостью. И то, как вы назвали место, которым вы ударились -- в том же ключе. Будем считать это полемическим приемом. Каждый применяет приемы в меру своего воспитания. Итак, я не склонен верить Феликсу и Элле, что вы наследственно психически нездоровый человек (Я тут же поперхнулась и закашлялась под ледяным ожидающим взглядом адвоката. Он выдержал профессиональную паузу.) Мои наблюдения за вами сегодня опровергают это суждение (Спасибо, родной), но это ни в коей мере не оправдывает вас как в моих глазах, так и в глазах общества, если вся эта история будет иметь продолжение и огласку... Ибо если здесь исключить невменяемость, то остается элементарная низость, подлость, если называть вещи своими именами (В моей несчастной голове опять что-то качнулось, но я решила выдержать до конца.) Впрочем, я и не собирался взывать к тому, что у порядочного человека именуется совестью. Я обращаюсь даже не столько к вашему разуму, сколько к инстинкту. Феликс пояснил мне, что даже и при ограниченных умственных способностях вам не чужд мужицкий здравый смысл. Итак, на что вы рассчитываете, Таня, в подобных авантюрах? Неужели на то, что ваша телесная привлекательность окажется сильнее прагматичного склада ума мужчин, которых вы пытаетесь отбить у законных жен? (Ага, и это уже обсуждалось! Отлично! Этого я и добивалась... Поздравляю вас, Казимировна...). Что вы можете предложить Феликсу или... любому другому, кроме самой себя, достаточно смазливой, но недалекой особы? Простите, но в наше время этого мало. Да, Феликс отнюдь не мой идеал мужчины в качестве мужа моей дочери. Ему нехватает характера во всем, что касается прочности брака и активного противостояния особам, подобным вам. Но он достаточно умен, чтобы немедленно исправлять ошибки. Когда он просил у меня руки моей дочери, я, естественно, уже знал и о вашей беспардонной связи, и о специфическом характере ваших интимных отношений, и о вашем удивительном бесстыдстве в тех оргиях, котоые вы ему навязывали в Крыму. Он все мне о вас рассказал, и только профессиональная выдержка позволила мне выслушать до конца все неприглядные подробности." "А какой ему смысл был все эти... подробности обнародовать, такому прагматичному мужчине?" "Как же! Он своей откровенностью открывал дверь в нашу семью! Он позволил себе, говоря о вас, такие выражения, что я вынужден был стыдить его. Он отметил, что ваш отец коротает свои дни в сумасшедшем доме, а мать -- квартирная скандалистка и нечистый на руку продавец, что вы сами постоянно находитесь на грани безумия, что он горько сожалеет о вашей связи и что ему стыдно войти в чистую семью из той грязи, в которой вы его вываляли. Быть может, вам неприятно все, что я излагаю с его слов?"
"Что вы, Борисыч. Продолжайте. Ведь вам и самому ужас как нравится все это со мной обсуждать. Ведь это вы меня как бы подвергаете экзекуции, так?.." "Тот же легитимный прием полемики, но я и его принимаю. Но вернемся к реалиям ситуации. Дина ни при каких обстоятельствах ему развода не даст, если ваши дальнейшие деяния сведут его с ума настолько, что он на какое-то время уйдет к вам или уедет с вами на Дальний Восток. У моей девочки больное сердце, этот скандал может убить ее или ребенка (Он вдруг заплакал, не скрывая слез, и стал вытирать салфеткой забрызганные очки. Мне чуть не стало его жаль, но тут он продолжил свой монолог.). Если же все обойдется, и ребенок родится на свет, то, в случае вашего успеха, он будет несчастным ребенком, как любой, растущий без отца. Я не желаю своему внуку или внучке такой судьбы и сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не было. А вы даже приблизительно не представляете, как далеко простираются мои возможности..."
"Почему же? Вы попытаетесь через знакомых психиатров упрятать меня в сумасшедший дом, натравить на меня своих благодарных клиентов из уголовного мира, наконец, напакостить мне с карьерой, так?" "Вы гораздо умнее, Таня, чем полагает Феликс..."
"Ну, я достаточно умна и для того, чтобы понять разницу между тем, что действительно думает и рассказал вам Феликс и тем, что вы ему присобачили. Но и сотой доли правды в вашем вранье достаточно... Итак, чего же вы от меня хотите, Семен Борисович?" "Сейчас, - он взглянул на массивные золотые часы, - моя супруга как раз беседует о том же с Феликсом. Я надеюсь, что он поймет ее так же хорошо, как и вы поняли меня. Я готов оплатить..." "Сколько?" "Я не понял..." "Сколько, по вашему, стоит ваш зять?" "Я готов оплатить ваш обратный проезд до Владивостока, если версия о вашей командировке... и учитывая, что ваша мама..." "С ума вы сошли, так дорого! Официантка! С меня за все, исключая три копейки. Остальное - с этого респектабельного гражданина. Это и есть истинная цена его зятя Феликса..."
***
Я сходила за хлебом, вернулась к взволновенной моим долгим отсутствием и моим вертящимся носом и сверкающими глазами маме и собралась снова принять мою таблетку и прилечь, когда раздались три резких звонка в нашу грязную дверь с разодранной дермантиновой обивкой.
На пороге стоял Феликс, тоже не в лучшем виде, с блуждающим взором и дрожащими губами. Я молча посторонилась. На сцену тут же открылись две двери. В одной стояла моя мама в самом боевом настроении, в другой -Савелий Кузьмич с горящими любопытством слезящимися глазками на морщинистой физиономии. Неизменные медали брякали на его засаленном пиджаке и сияли в лучах света из вымытого мною окна.
Феликс затравленно оглянулся: "Нам надо поговорить, Таня." "Говори." "Но... не здесь же!" "Нет здесь. Тут моя мама и мой любимый сосед. Он ветеран обороны Ленинграда и нечеловечески добрый старик. Вполне достойная аудитория для нашего с тобой объяснения в любви." "Как тебе угодно... Со мной говорила моя мама..." "Серьезно?" "Не фиглярничай. Ты и так едва не свела ее в могилу." "Но не свела же пока? Или она говорила с тобой уже из могилы? Нет? Я счастлива. Хоть одна хорошая новость. Дальше."
"Дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Дело не в моих или твоих родных. Дело во мне лично. Я пришел тебе сказать, что я понял мою ошибку... что я сам в тебе сейчас глубоко разочарован... Ты не просто обманула меня, ты напала на самого любимого мною человека, на мою мать... Которая, в отличие от этой вздорной особы..."
