Андрей Курков - Смерть постороннего

На этой же странице заметил какую-то квитанцию о почтовом переводе. Поднес к глазам и ошалел – Пидпалый отправил на этот "антарктический" счет пять миллионов купонов – должно быть все свои сбережения…

Отложив квитанцию и вырезку из газеты на стол, Виктор всмотрелся в записи старика, но смог разобрать только отдельные слова – почерк Пидпалого словно кодировал его записанные мысли, делая их недоступными постороннему.

Опять Виктор ощутил тревогу. И кончики пальцев зачесались, словно от прикосновения к чему-то непонятному, необъяснимому.

Виктор помнил о своем обещании старику. Помнил, но не хотел сейчас об этом думать. И хотя он пришел сюда, не думая о причине, но ведь именно это обещание и привело его в квартиру Пидпалого. И холодные ключи в ладони, спрятанной от мороза в кармане – они вели его сюда, как компас.

И вот он сидел среди вещей и бумаг, которые уже никому не принадлежали. Среди целого мира, оставшегося без своего создателя и хозяина. Старик не хотел, чтобы к этому миру прикасались посторонние, он не хотел, чтобы кто-то видел разрушение этого маленького уютного мира, календарь которого словно запаздывал на три – четыре десятка лет.

Виктор тяжело вздохнул. Ему захотелось вдруг что-то забрать на память, выдвинуть ящики письменного стола, открыть комод, искать что-то, чтобы это что-то забрать себе. Вроде бы спасти. Но застывшая целостность и неподвижность этого маленького мира останавливала его. И он сидел, оцепенев, за столом. Сидел и смотрел на газетную вырезку и почтовую квитанцию, на ежедневник и другие тетради, лежавшие рядом.

Уличный шум затих и тишина улицы, объединившись с тишиной квартиры, словно пробудили его. Он взял газетную вырезку и сунул в карман дубленки.

Провел взглядом по стенам кабинета, но больше ни к чему не притронулся. Сходил на кухню и взял с газовой плиты спички. В стенном шкафчике в коридоре нашел бутылку оцетона и вернулся в кабинет. Стараясь ни о чем не думать, он разбрызгивал оцетон на книги, стоявшие на нижних полках, на пачку старых газет под письменным столом. Потом взял полпачки этих газет и отнес в комнату, где положил их под обеденный стол. Туда же бросил белую в чайных пятнах скатерть. Потом прошелся, дотрагиваясь спичечными огоньками до газет, до всего, что могло привлечь пламя. Огонь уже шипел в кабинете и в комнате, но был он слишком слабый, чтобы наброситься со всей своей яростью на обреченный мир вещей. Виктор нашел в комоде пачку простыней, наволочки, полотенца и все это бросил в огонь. Бросил туда и плащ Пидпалого, висевший на вешалке в коридоре.

В воздухе заметались черные пылинки. Воздух согрелся и стал медленно кружиться по комнате, наполняясь дымом и искорками огня. Виктор отступил в коридор.

Треск огня становился все громче. Пламя уже пробивалось через столешницу и лизало ноги стола.

Виктор нащупал в кармане ключи от квартиры Пидпалого. Отошел к двери, потом быстро вернулся и выключил свет в комнате. Огонь сразу побагровел, стал красивее и страшнее.

Выйдя на площадку, Виктор закрыл за собой двери на ключ.

На улице он обошел дом и остановился напротив окон квартиры старика, наблюдая за поднимавшимися к потолку комнаты языками пламени. Взгляд его ушел вверх, на второй этаж. Свет там не горел – люди или спали, или еще не пришли домой.

Виктор снова посмотрел на окно, за которым плясало пламя.

– Ну все, – думал он, – обещание выполнил…

А пальцы рук дрожали и холод толкал в спину.

Обернувшись, Виктор увидел на углу соседнего дома телефон. Подошел, вызвал пожарных.

Донесся звон стекла, словно огонь пробивал себе выход наружу. Какая-то женщина закричала. А минут через пять зазвучали приближающиеся сирены пожарных машин.

Когда две машины подъехали и пожарники засуетились, разматывая шланги и перекрикиваясь, Виктор последний раз посмотрел в сторону обреченного пламени и неспеша пошел в сторону метро.

На языке ощущался привкус дыма. Легкие снежинки опускались на лицо Виктора и тут же, не успев расстаять, отлетали в сторону – холодный ветерок помогал им добраться до земли.

– От твоих волос пахнет костром, – сонно прошептала Нина, когда Виктор, ненароком разбудив ее, забрался под одеяло.

Что-то буркнув в ответ, он повернулся к ней спиной и тотчас заснул, словно придавленный усталостью.

Проснулся около десяти. Услышал, как рядом Соня разговаривала с пингвином. Повернулся.

– Соня, – сказал он. – А где тетя Нина?

– Ушла, – девочка обернулась. – Мы позавтракали, а потом она ушла. Мы тебе там оставили покушать…

На кухонном столе Виктор обнаружил два вареных яйца и записку, придавленную солонкой.

"Привет. Не хотела тебя будить. Я сегодня помогу маме Сережи по хозяйству – надо сделать покупки и постирать белье. Как закончу – сразу вернусь. Целую, Нина."

Виктор покрутил в руках записку. Дотронулся до яиц – холодные.

Сделал себе чаю и позавтракал.

Вернулся в спальню.

– Ты Мишу кормила? – спросил он Соню.

Соня обернулась.

– Да, он сегодня две рыбы съел, но все равно какой-то скучный! Дядь Витя, почему он такой скучный?

Виктор присел на диван.

– Не знаю, – сказал он, пожав плечами. – Мне кажется, что веселые пингвины бывают только в мультфильмах…

– А в мультиках все звери веселые, – махнула ручонкой Соня.

Виктор присмотрелся к девочке, заметил на ней новое платьице изумрудного цвета.

– У тебя новое платье? – спросил он.

– Да, Нина подарила. Мы с ней вчера гуляли и в магазин зашли… Там она его мне и подарила. Красивое, да?

– Да.

– Пингвину тоже нравится, – сказала она.

– А ты его спрашивала?

– Да, спрашивала… – ответила девочка. – Но он ведь скучный… Может ему здесь плохо?

– Наверно, плохо, – согласился Виктор. – Он ведь холод любит, а тут тепло…

– А может его в холодильник?.. – предложила Соня.

Виктор посмотрел на стоявшего рядом с девочкой Мишу. Пингвин покачивался на лапах, было видно, как вздымается его грудка от дыхания.

– Нет, не надо его в холодильник, – сказал Виктор. – В холодильнике ему будет тесно. Понимаешь, Соня. Ему, наверно домой хочется, а дом у него очень далеко.

– Совсем-совсем далеко?

– Да, в Антарктиде.

– А где Антарктида?

– Представь себе, что земля круглая. Представила?

– Как шарик? Представила.

– Так вот, мы стоим на вершине шарика, а пингвины живут внизу шарика, почти под нами…

– Кверх ногами? – хихикнула Соня.

– …да, – Виктор кивнул. – В каком-то смысле кверх ногами… Но когда они думают о нас, им кажется, что мы живем кверх ногами… Понимаешь?

– Да! – громко заявила Соня и перевела взгляд на Мишу. – Понимаю! А я могу сама кверх ногами стоять!

И она попробовала стать на голову, опираясь спинкой на боковину дивана, но не удержалась и упала.

– Нет, у меня получается! – сказала она, снова усаживаясь на ковер. Это после завтрака, я ведь теперь тяжелее…

Виктор улыбнулся. Первый раз он так легко и без внутреннего раздражения разговаривал с Соней. Первый раз за все эти несколько месяцев. Ему показалось это странным. Ведь он не переставал чувствовать Соню чужой и как бы случайной в своей жизни. Ему ее словно подбросили, а он оказался слишком добрым, чтобы отвести ее куда-нибудь, куда приводят подброшенных детей. Нет, конечно, это было не совсем так. Какой-то странный долг руководил им по отношению к Соне. Миша-непингвин, которого он и знал-то едва ли, доверил ему свою дочь в момент, когда ему грозила опасность. Он бы и забрал ее наверняка, будь он жив. Но теперь забирать ее было некому. Миша ни разу не упомянул про ее мать. А потом его друг-враг Сергей Чекалин пытался отобрать ее у Виктора. Но пытался как-то вяло и ненастойчиво. И ушел, не попрощавшись и не настаивая… И вот Соня прижилась в его квартире, особенно не беспокоя его и не надоедая. Правда в этом была уже заслуга Нины, Нины, которая, конечно, не появилась бы здесь, если б не было Сони… И тогда жили бы они вдвоем с Мишей по-прежнему, не плохо и не хорошо, а так, обыденно.

Около трех пришла Нина. После Сережиной мамы она еще раз прошлась по магазинам и теперь выкладывала на кухонный стол из хозяйственной сумки детские сырки, сосиски, творог…

– Знаешь, – сказала она, увидев вошедшего на кухню Виктора. – Сережа звонил из Москвы. У него все в порядке…

Она поцеловала Виктора.

– А ты еще костром пахнешь! – сказала и улыбнулась.

Прошло несколько дней. Однообразных и тихих. Единственное, что Виктор сделал за это время – поменял два замка на двери. Сам купил и сам поменял. Чувства удовлетворения хватило на несколько часов, а потом снова стало скучно. Надо было что-то делать, но делать было нечего. И писать не хотелось.

– Дядь Витя! – крикнула утром восхищенная Соня, стоя у балконной двери. – Сосульки плачут!

Снова пришла оттепель. Пора бы уже – начало марта.

Виктор ждал весну, словно тепло могло решить все его проблемы. Хотя, когда он задумывался о своих проблемах, то понимал, что и проблем-то как таковых почти нет. Деньги пока есть, тем более, что главный неожиданно вернул долг с помощью загадочной "ночной почты". А на шкафу в сумке рядом с пистолетом лежит еще толстенная пачка стодолларовых банкнот, и хотя это деньги Сони он, как ее неофициальный опекун, имеет моральное право на какую-то их часть.