Е Ефимов - Два года из жизни Андрея Ромашова
- У меня день рождения, - заявил я. - Девятнадцатый год пошел. Вот решил зайти к вам по такому случаю. - И вынул из кармана бутылки.
Серафима Ивановна тут же пригласила меня в комнату. Когда я вошел, на столе стояла пустая бутылка из-под самогона и закуски, но никого не было.
- Ого, у вас, оказывается, тоже праздник, - сказал я. - А где ваш брат?
- Уехал он, знаете. Так неожиданно...
- Кто же у вас был? Соседки из общины?
- Две подруги приходили. А община съехала от нас.
- Куда?
- Не знаю. Расплатились со мной, погрузили на подводы свои вещички и все. Эти святоши, знаете, всегда о своих делах молчат, - ответила она.
Тут я заметил, что Серафима Ивановна довольно сильно пьяна.
- А что же мы стоим? - предложила она между тем. - Самогонки вы принесли, закуска есть. Давайте же отметим ваш день рождения.
- Да нет, как-то неудобно, - сказал я. - Брата вашего нет. Лучше пойду...
- Что, испугались? Боитесь остаться наедине с одинокой скучающей дамой? - Она как бы рассердилась. - Вам только Филипп, а я, что же, никому и не нужна?
Мне надо было обязательно поговорить с ней, поэтому я ей возразил:
- Что вы, Серафима Ивановна! Вы сегодня необычайно красивы, вам очень подходит это платье. В нем вы даже и на свои двадцать лет не выглядите.
Она прямо расплылась вся от удовольствия. Усадила меня за стол, принесла жареную рыбу, налила мне и себе по полному стакану, подняла тост за меня и тут же выпила сразу. А я задержался - побоялся опьянеть от такой порции.
- Вы это почему так, ваш же праздник? - спросила она.
Пришлось и мне выпить. Она тут же налила еще и говорит:
- Вы вот сказали, мне двадцать, а ведь уже двадцать девятый. Вадим тоже говорит, что я еще совсем, совсем молодая.
Язык у нее уже сильно заплетался, и мне удалось незаметно выплеснуть свой самогон под стол. Потом я сам налил в стаканы.
- Зовите меня Симочкой, так куда приятнее, - сказала она.
Я еще два раза выплескивал самогон. Она ничего как будто не замечала. Тогда я перевел разговор на Коренастова, чтобы выяснить, куда он уехал.
- Да никуда он не уезжал, - сказала она наконец, - где-то тут, в городе, только не показывается, паршивец, никому, даже мне: чекистов боится. - А потом вдруг посмотрела на меня так внимательно и говорит: Постой, постой, да это же ты и есть чекист, Филя говорил. Правда чекист? Сажать меня будешь?
Тут я понял, что меня кто-то здесь выдал и Коренастов скрылся из-за этого. Но она уже забыла, про что спрашивала, и дальше стала жаловаться на свою несчастную жизнь. А мне никак нельзя было снова спрашивать о Коренастове. И я подумал: "Надо постараться осмотреть дом". Опять налил ей стакан.
- Мне вон Вадюша уж как в любви признавался, - продолжала она.
Я насторожился. Может, Вадим обо мне им и сообщил?
- Борчунов? - спросил я.
- Борчунов, Борчунов! А я - невеста с приданым. Тот, кто благоверным моим окажется, не пожалеет. - Тут она встала и чуть не упала. - Ужасно спать хочу, - говорит, - а сама не дойду... Я вам почему-то доверяю...
Я взял ее под руку, довел до спальни. Она как улеглась, сразу и уснула. Убедившись, что она крепко спит, я вышел из спальни, взял лампу и принялся за осмотр.
В маленькой полутемной комнате, где Симочка гадает клиентам, на столе лежала толстая книга. Я открыл ее, увидел какие-то выпуклые точки и сперва ничего не понял. Полистал книгу, поводил пальцами по точкам и вдруг сообразил: это ж слепецкая грамота - слепые на ощупь, пальцами, такие книги читают. А Ковригина по этой книге гадает, и доверчивые люди считают, что это "черная книга", называемая "хиромантией". Так ее представляет гадалка.
Рядом стояла тарелка, посреди нее - обыкновенный волчок. А под столом я обнаружил небольшой деревянный сундучок. С трудом открыл его. Он оказался наполненным книгами: романы "Желтый билет", "Вавилон наших дней", "Рокамболь"... В одной из книг лежала маленькая записка на желтоватой бумаге:
"Дорогой братец! Береги себя. Я слышала, у Вас сильная эпидемия сыпняка и других смертельно опасных болезней. У нас - то же самое. Ты просил прислать тебе роман Виктора Гюго "Отверженные". Выполняю твою просьбу - высылаю все пять книг с твоим другом. Как прочтешь, верни обратно".
Подписи не было. Не было и самого романа, хотя я перерыл весь сундучок. Я подумал, что записка - шифровка. Еще раз прошелся по комнатам, ощупывал полы, стены, даже запустил руку в печную топку. Потом вышел на кухню. И споткнулся о тело человека, лежавшего почти у самого порога. Я тут же подумал - мертвец. Но когда осветил его лампой, то узнал Вадима Борчунова. От него шел самогонный дух. Пьяный, он спал на полу. Очевидно, это с ним сидела Ковригина и, когда я позвонил, спрятала его на кухне.
Я осмотрел шкафчик, заглянул в русскую печь. В полу был люк. Я открыл его и спустился в подвал. Сначала ничего такого там не нашел - картошка, капуста, кувшины и горшки с едой. Потом на глаза мне попался чугунный котел, стоявший в дальнем углу. В нем лежали пять книг "Отверженных", перевязанные бечевкой...
Поднявшись наверх, я перелистал книги, но ничего особенного не заметил, поэтому решил захватить их с собой.
Книги эти мы еще раз просмотрели в ЧК, но снова ничего не обнаружили. И все же думаю, что в них какой-то шифр...
* * *
Часов в девять утра Симочку с трудом растолкал Вадим, опухший от пьянства, заспанный. Поднявшись и увидев, что спала одетой, она с трудом начала вспоминать, что произошло. Голова трещала, и она так и не смогла сообразить ничего путного. Умывшись, вышла в столовую. Вадим сидел у стола с пустым стаканчиком в руке и закусывал жареной рыбой. Лицо его раскраснелось, глаза блестели.
Симочка почти с ненавистью взглянула в розовое бездумное лицо красавца. Неужели он вчера ее так напоил? Глаза б на него не смотрели! И тут перед ней всплыло другое лицо... Да это же Андрей вчера приходил! Что она ему говорила? Вдруг что-то не так сказала? Убьет ее Коренастов, убьет - и все... Озноб пробежал по коже, она зябко повела плечами.
- Ужасно как все, - сказала она, - ты бы кончал пить и шел домой. Сколько эту гадость хлестать можно.
- А что, прекрасно. - Вадим пьянел снова. - Садись-ка лучше, выпей!
Присев на стул, она вдруг заметила под столом аккуратно сложенную плотную бумажку. Наклонилась, подняла ее.
- Что это? - спросил Вадим, наливая ей стакан.
Молча, не отвечая, развернула: "Дорогой и любимый мой, Андрейка!" Гм, Андрейка! Кому записка, откуда она здесь? И вдруг отчетливо вспомнила! "Ты чекист", - говорит она Ромашову, а он отрицательно мотает головой... Значит, это он потерял писульку от девушки. Интересно! "...Я люблю только тебя. Вчера окончательно поняла: Вадим для меня ничего не значит - пустое место. Когда мы увидимся? Хочу тебя видеть сегодня же. Целую крепко, твоя Зоя".
Ах, вот как! Зоя, та самая! Ну погоди же, порядочная невеста! Сейчас она покажет записку ее жениху. Да, но зачем? Нет, не стоит... Вот как! У других невесты, женихи, а у нее? У нее что? Старый убийца... Как она ненавидит их всех, не-на-ви-дит! И этого красавчика, и того, что вчера приходил и напоил ее. Зачем он это сделал - шпионил? Правду, значит, Филипп говорил: большевистский шпион. Ну, погоди! И этот? Зачем он здесь?
- А ну-ка давай, чунарь, катись отсюда! - набросилась она вдруг на ошеломленного ее неожиданным натиском Вадима. - Выметайся, а то, не ровен час, братец заявится. Да поворачивайся ты!..
- Очумела? Что это вдруг на тебя нашло? На, выпей-ка лучше. - Он протянул ей стакан.
Симочка глотнула залпом, не закусывая, встала, прошлась по комнате. А, все равно, пусть сидит... Жизнь - копейка, судьба - индейка! Подошла к буфету, вытащила полную бутылку.
- Давай еще по одной, Вадюша.
Ладно, потом, позже, покажет Вадиму эту записку. Пусть как следует рассчитается с тем типом, шкуру с него спустит. Да нет, он слабый... А может, Филиппу отдать? Нет, нет, он хитрая бестия и ревнивый. Ладно, сама справится. У нее найдется свой способ для этого. И уж будьте уверены, господа хорошие, такой, что этому Андрею не поздоровится...
Глава 7
ПУТЬ ПРЕДСТОИТ ДОЛГИЙ
6 а п р е л я 1920 г о д а. Весна наконец пришла, а то мне уж казалось, что холода никогда не кончатся. Нелегкие были у нас дела. Мы с Золотухиным даже получили благодарности от коллегии губчека. Сейчас светит солнце, снег сошел, и на душе легче стало. Мы с Зойкой теперь почти каждый день встречаемся. Хорошая она... Прочитал ей пьесу. Зоя говорит, настоящая драма получилась.
Я описал жизнь нашей семьи - отца, матери - и еще вставил по совету Евгения Александровича кое-какие эпизоды из жизни наших чекистов. По-моему, вышло неплохо и не так уж длинно - всего три акта, девять картин. Рассказал сначала, как бедствовали мы в войну, когда отца взяли на фронт, как мать по двадцать часов шила солдатское белье, а я носил по городу листовки. Потом показал революцию и как пришли каппелевцы. А в третьем акте, где борьба с чапанниками, я уж кое-что сам придумал, хотя и здесь взял из жизни. Так уж я устроен: мне обязательно надо, чтобы происходило в действительности, - только тогда смогу описать.
