Анна Ахматова - От царскосельских лип: Поэзия и проза
22 мая 1916
Слепнево
Песня о песне
Она сначала обожжет,Как ветерок студеный,А после в сердце упадетОдной слезой соленой.
И злому сердцу станет жальЧего-то. Грустно будет.Но эту легкую печальОно не позабудет.
Я только сею. СобиратьПридут другие. Что же!И жниц ликующую ратьБлагослови, о Боже!
А чтоб Тебя благодаритьЯ смела совершенней,Позволь мне миру подаритьТо, что любви нетленней.
23 мая 1916
Слепнево
Небо мелкий дождик сеет…
Небо мелкий дождик сеетНа зацветшую сирень.За окном крылами веетБелый, белый Духов день.
Нынче другу возвратитьсяИз-за моря – крайний срок.Все мне дальний берег снится,Камни, башни и песок.
На одну из этих башенЯ взойду, встречая свет…Да в стране болот и пашенИ в помине башен нет.
Только сяду на пороге,Там еще густая тень.Помоги моей тревоге,Белый, белый Духов день!
30 мая 1916. Духов день
Слепнево
Как люблю, как любила глядеть я…
Как люблю, как любила глядеть яНа закованные берега,На балконы, куда столетьяНе ступала ничья нога.И воистину ты – столицаДля безумных и светлых нас;Но когда над Невою длитсяТот особенный, чистый часИ проносится ветер майскийМимо всех надводных колонн,Ты – как грешник, видящий райскийПеред смертью сладчайший сон…
Весна 1916
Как белый камень в глубине колодца…
Б. Анрепу
Как белый камень в глубине колодца,Лежит во мне одно воспоминанье.Я не могу и не хочу бороться:Оно – веселье и оно – страданье.
Мне кажется, что тот, кто близко взглянетВ мои глаза, его увидит сразу.Печальней и задумчивее станетВнимающего скорбному рассказу.
Я ведаю, что боги превращалиЛюдей в предметы, не убив сознанья,Чтоб вечно жили дивные печали.Ты превращен в мое воспоминанье.
5 июня 1916
Слепнево
* * *Ни Анреп, ни Ахматова свои отношения, конечно же, не афишировали, однако они не остались тайной двоих. Так, строки «Все тот же вздох упруго жмет твои надломленные плечи о том, кто за морем живет и кто от родины далече», в посвященном Ахматовой стихотворении Есенина свидетельствуют, что о ее романе с живущим за морем человеком судачили не только в дружеском окружении, но и в более широких литературно-художественных кругах.
В зеленой церкви за горой…
В зеленой церкви за горой,Где вербы четки уронили,Я поминаю просфоройМладой весны младые были.
А ты, склонившаяся ниц,Передо мной стоишь незримо,Шелка опущенных ресницКолышут крылья херувима.
Но омрачен твой белый рокТвоей застывшею порою,Все тот же розовый платокЗастегнут смуглою рукою.
Все тот же вздох упруго жметТвои надломленные плечиО том, кто за морем живетИ кто от родины далече.
И все тягуче память дняПеред пристойным ликом жизни.О, помолись и за меня,За бесприютного в отчизне!
Сергей Есенин
Июнь 1916
Есенин и Ахматова познакомились 25 декабря 1915 года. Очарованный ее «Четками», Есенин, узнав, что Гумилев приехал с фронта в отпуск, упросил Николая Клюева нанести знаменитым царскоселам рождественский визит. Анна Андреевна встретила гостей дружелюбно и подарила «вербному отроку» (так назвал Есенина Клюев) оттиск из журнала «Аполлон» с поэмой «У самого моря».
В подтверждение этой гипотезы хочу обратить внимание читателей и вот на какой момент: в стихотворении Есенина, кроме упоминания живущего за морем возлюбленного женщины в розовом платке, есть и еще одна почти цитата из Ахматовой.
Сравните:
Есенин
А ты, склонившаяся ниц,Передо мной стоишь незримо,Шелка опущенных ресницКолышут крылья херувима.
Ахматова
Так я, Господь, простерта ниц:Коснется ли огонь небесныйМоих сомкнувшихся ресницИ немоты моей чудесной?
По странному совпадению, в том же 1916 году Цветаева написала посвященные Ахматовой стихи, где Анна Андреевна также предстает перед нами в образе богомолки, только не в розовом, а темном, с цветиками, платке, а Марина Ивановна, как и Есенин, просит помолиться за нее:
В темном, с цветиками, платке– Милости удостоиться —Ты, потупленная в толпеБогомолок у Сергий-Троицы.
Помолись за меня, краса,Грустная и бесовская,Как поставят тебя лесаБогородицею хлыстовскою.
С. А. Есенин. Фотография 1914 г.
А! это снова ты. Не отроком влюбленным…
А! это снова ты. Не отроком влюбленным,Но мужем дерзостным, суровым, непреклоннымТы в этот дом вошел и на меня глядишь.Страшна моей душе предгрозовая тишь.Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,Врученным мне навек любовью и судьбою.Я предала тебя. И это повторять —О, если бы ты мог когда-нибудь устать!Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,Так ангел смерти ждет у рокового ложа.Прости меня теперь. Учил прощать Господь.В недуге горестном моя томится плоть,А вольный дух уже почиет безмятежно.Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,И крики журавлей, и черные поля…О, как была с тобой мне сладостна земля!
1 июня 1916
Слепнево
Гумилев отреагировал на Анрепа (в паре с Недоброво) в соответствии со своим правилом: удар на удар.
Приехав в отпуск в сентябре 1916-го, Николай Степанович познакомился с Ларисой Рейснер, в ту пору начинающей поэтессой, и по обыкновению увлекся. Лариса, благоговевшая перед Ахматовой, смутилась. Она была девочкой из порядочной семьи, еще не тронутой богемой. Но Николай Степанович объяснил, что он и Анна Андреевна только формально муж и жена, а вообще-то давно отпустили друг друга на волю. И хотя ни Гумилев, ни Рейснер чувств не афишировали, Анна Андреевна об этом, увы, узнала…
Роман Гафиза (так Гумилев подписывал свои письма к Рейснер) с Леричкой («Леричка моя, какая Вы золотая прелесть»), как и все влюбленности Гумилева, оказался скоротечным, выдохся уже к лету 1917 года.
Л. М. Рейснер. Фотография. 1920 г.
В его фронтовых письмах второй половины 1917 года Рейснер уже не Леричка, а Лариса Михайловна, да и он не Гафиз, а Н. Гумилев. Не думаю, чтобы эта история, при всей ее краткосрочности, ничуть не задела Ахматову: уж очень хороша была Лариса в те годы. Не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, а каждый третий «врывался столбом в землю и смотрел вслед». Один из поклонников юной Рейснер утверждал, что Лариса «несет свою красоту как факел». Но Анна Андреевна слишком хорошо знала своего мужа и понимала, что увлечение Рейснер всего лишь мужская, ревнивая и самолюбивая, реакция на ее чересчур «богатую личную жизнь».
Когда в мрачнейшей из столиц…
Когда в мрачнейшей из столицРукою твердой, но усталойНа чистой белизне страницЯ отречение писала,
И ветер в круглое окноВливался влажною струею, —Казалось, небо сожженоЧервонно-дымною зарею.
Я не взглянула на Неву,На озаренные граниты,И мне казалось – наявуТебя увижу, незабытый…
Но неожиданная ночьПокрыла город предосенний,Чтоб бегству моему помочь,Расплылись пепельные тени.
Я только крест с собой взяла,Тобою данный в день измены, —Чтоб степь полынная цвела,А ветры пели, как сирены.
И вот он на пустой стенеХранит меня от горьких бредней.И ничего не страшно мнеПрипомнить, – даже день последний.
Август 1916
Песочная бухта
Буду черные грядки холить…
Буду черные грядки холить,Ключевой водой поливать;Полевые цветы на воле,Их не надо трогать и рвать.
Пусть их больше, чем звезд зажженныхВ сентябрьских небесах —Для детей, для бродяг, для влюбленыхВырастают цветы на полях.
А мои – для святой СофииВ тот единственный светлый день,Когда возгласы литургииВозлетят под дивную сень.
И, как волны приносят на сушуТо, что сами на смерть обрекли,Принесу покаянную душуИ цветы из Русской земли.
Лето 1916
