Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Запомнился Аркадию и другой перл Малкоева, который он любил повторять по самым разным поводам и который по сути был его девизом:
– Ничто, никому, нигде, никогда!
И вот его не стало. Сорок пять. В расцвете сил и жизненного опыта.
Несмотря на пандемию, проводить Нодара в прощальном зале Троекуровского кладбища собрались многие, хотя толпы, конечно, не было. Засвидетельствовав перед «обчеством» своё присутствие на церемонии, Подлевский встал в сторонке и слушал звуки поминальных выступлений общих знакомых, добрым словом и последним «Прости!» провожавших Нодара на вечный покой. Да, он слышал только звуки, не воспринимая смысла речей, потому что в мозгу звучали отнюдь не похоронные мотивы, не о бренности всего сущего раздумывал он на печальном обряде, а воспользовавшись вынужденной паузой в нескончаемой жизненной суете, мысленно перебирал и выстраивал по приоритетам текущие дела, которых накопилось слишком много.
Когда похоронная процессия двинулась в скорбный путь к уже развёрстой могиле, Подлевский вышел одним из последних. И неожиданно увидел стоявшего в сторонке шофёра Ивана, который во всю размахивал руками, призывая Аркадия подойти к нему.
Подлевский удивился, однако особая активность обычно флегматичного водителя заставила сделать несколько шагов в его сторону.
– Чего машешь? Что случилось?
– Аркадий Михалыч, – возбуждённо, громко зашептал Иван. – Я ходил по кладбищу, смотрел. Пойдёмте, покажу, что увидел.
Через несколько минут он подвёл Аркадия к могиле без надгробия, с высоким, не более, чем прошлогодним, холмиком земли, позади которого торчала железная стойка с табличкой, на ней имя усопшего. В глаза Подлевскому ударила фамилия «Донцов»…
И всё былое в душе его отозвалось…
О Нодаре Малкоеве он забыл сразу. Быстрым шагом направился к выходу с кладбища, на ходу кинув шофёру только одно слово – «Домой». Ехали долго, но Аркадий, полулёжа на заднем сиденье «порше», ни о чём не думал, он готовился к тому, чтобы всё очень тщательно обдумать. Когда выходил из машины, сказал Ивану:
– Неделю я тебя видеть не хочу, буду вызывать такси. За неделю узнаешь о Богодуховой всё. Понял?
Поднялся в квартиру на десятом этаже, быстро приготовил себе кофе в удобной английской кофеварке, выпил чашку, закусывая овсяным печеньем, не раздеваясь, удобно устроился на тахте, подложив под голову две небольшие диванные подушечки. И стал думать.
Как женщина, вообще как личность Богодухова Подлевского не интересовала. Лишь мимоходом проскочила мыслишка о том, что ей, матери-одиночке с малым ребёнком, теперь несладко, – но это её проблемы, Аркадия они не касаются. Но смерть Донцова Подлевского потрясла. Хотя перед глазами был пример Нодара, он был уверен, что этот омерзительный «Власыч» погиб внезапно, от несчастного случая, ковид можно исключить на сто процентов. Во-первых, возраст всё-таки не зона риска, а во-вторых… – да чёрт с ним, в конце концов, помер и помер, нет его теперь и это самое важное, гадать, отчего да почему, – он и этого не достоин. Как ни странно, главный вопрос, который щекотал Подлевского, был связан не с судьбами Богодуховой и Донцова, не с обстоятельствами его смерти. Покоя не давало иное: почему это случилось именно сейчас? Что-то мистическое чудилось Аркадию во внезапном устранении Донцова – так вовремя! Подлевский не числил себя злобным мстителем, собирающим черепа поверженных врагов. Он вообще не думал о человеческой драме Донцова и Богодуховой, заядлый патентованный патриот «Власыч» для Аркадия был не конкретной личностью, а воплощением некой чуждой силы, вечно встававшей на его пути. Если бы не эта сила, он давно подмял бы Богодухову, отхватил сначала часть её квартиры, затем завладел квартирой полностью. И вот этой силы вдруг не стало! Именно сейчас, накануне решающей схватки. К тому же случилось всё без какой-либо «помощи» со стороны Подлевского. Само собой! Это более всего и задорило. Не знак ли? Не подсказка ли свыше о том, что настаёт время решительных действий по переустройству Рашки-парашки? Беззащитность Богодуховой становилась для Аркадия своего рода символом общей российской неприкаянности, что обеспечивало победу в той Большой игре, какая шла теперь и при участии Подлевского.
Он перебирал в уме события последних месяцев, сопоставлял советы Суховея с политической реальностью, и приходил к выводу, что Байден действительно всерьёз взялся за Россию. «Выбить её из мировой игры до неизбежной войны с Китаем!» Что нужно для этого? Бить всюду, где есть русский интерес, демонизировать и шатать режим внутренними беспорядками с адреналиновыми молодёжными забавами и, наконец, сменить хозяина Кремля. Скажем, вернуть Медведева.
Размышления Подлевского всё более отдалялись от Богодуховой. Он вспомнил странный штурм Капитолия перед инаугурацией Байдена, и в сознании сразу всплыла мудрая истина о «сожительстве» революции и провокации. Дельная мысль! Ну, вопрос тут, конечно, не в Гапонах и Азефах, это прошлый век. Сегодня проблема ставится гораздо крупнее. Надо опираться на «Категории» Аристотеля, в которых запечатлена вечность: «Злу иногда противостоит зло». Именно стратегию Аристотеля использовал «архитектор» перестройки Яковлев, в книге которого Подлевский вычитал кое-что очень для себя полезное: «Для пользы дела приходилось лукавить. Говорил об обновлении социализма, а сам знал, к чему идёт дело». Но разве идея инфильтрации в путинскую власть, одобренная страсбургским мозговым штурмом, не есть нечто подобное? И она тоже принесёт успех, причём быстрее, чем казалось поначалу. Мистическая гибель Донцова, олицетворявшего враждебную силу, в сознании Подлевского меняла представления о завтрашнем дне и побуждала Аркадия заново осмыслить собственное будущее. Американская стажировка, участие в страсбургской джет-эскападе и новый круг московских знакомых подняли его мышление на новый уровень. Ментально он пребывал уже в иной среде, где обсуждались «роковые» вопросы верховной власти. Теперь он знал, что лидерская стратегия Брежнева заключалась в том, чтобы предоставлять право близкому окружению соперничать за его благосклонность. Горбачёв, наоборот, приближал людей по своему выбору. Путин просто притащил с собой питерскую и отчасти старую чекистскую команду, а теперь испытывает катастрофический дефицит «своих» кадров. Но всё это – уже история. Аркадий листал её исключительно с обиходной целью: пора задумываться о том, на каких принципах будет формироваться следующая обойма государственных деятелей.
Но кому судьба России предоставит право заниматься подбором такой обоймы? Ответить на сей вопрос Подлевский, разумеется, не мог, даже не пытался. Его изощрённый, обогащённый новыми познаниями и смыслами мозг ставил эту важнейшую проблему в целом как таковую. Вслед за пророком всегда шагает стратег. После Иисуса Христа пришёл апостол Павел, реально утвердивший христианство. За Марксом явился Ленин, воплотивший в жизнь пророчества «Капитала». Сейчас наступает такой момент российской истории, когда вот-вот воздвигнется новый пророк, – уж не мелькнул ли он в череде скандальных отравлений? – который объявит, наконец, о
