Плюшевая девочка - Юкка Бем
Вскоре я поняла, что она протекла и на платье.
Именно так…
Ну конечно же. Как же иначе? Падение сказочной принцессы до мойщицы попы, хотя я понимала, что во мне не было ни той, ни другой.
Я отнесла Венлу в ванную и сначала вытерла ее туалетной бумагой, потом обнаруженными мной влажными салфетками. Я достала новый подгузник и стала прикидывать, как его приладить.
Я справилась достаточно хорошо, учитывая тот факт, что я этого никогда не делала.
Венла была сухая и ее больше ничего не беспокоило. Я поставила ее на пол и осмотрела платье. Прежде всего я почувствовала исходящую от него вонь.
Венла снова принялась плакать. Она успокоилась, когда я отнесла ее наверх и дала свой телефон поиграть. Он утихомиривал ее. Ей нравились телефоны и планшеты, она могла делать с ними, что угодно, они были как безопасные игрушки, рядом с которыми с ней ничего не могло случиться.
Я сняла платье и запихнула его в стиральную машину, пока не поняла, что не умею ей пользоваться, а также то, что на бирке было написано, что его нельзя стирать в машинке. В моем мозгу возникла физиономия учительницы по экономике, когда она рассказывала, что определенные материалы требуют сухой чистки, но сейчас я не могла следовать ее указаниям.
Я набрала в раковину чуть теплой воды и стала полоскать испачканное место в воде, но не могла понять, сошло ли пятно, потому что влажная ткань поменяла цвет. Вонь не исчезла.
Я пошла с платьем в ванную и стала сушить платье феном. Я была безусловно довольна своей сообразительностью.
«Хэллоу!»
Приветствие донеслось с верхнего этажа. Оттуда, где был вход в дом. Это был мужской голос. Голос Сами.
«А мама где? – Сами спрашивал у Венлы, не получая ответа. – С чьим телефоном играет мое золотко?»
Так не должно было произойти. Я была в чужом доме, стирала чужое нарядное платье в чужих колготках (и ничего другого на мне особо не было), а ребенок, за которым я должна была смотреть, был один в гостиной, в то время, как отец семейства, в которого я влюбилась, пришел домой, и в конце концов у меня голова пошла кругом от всего этого.
Влюбилась. Ну разве самую малость.
Я не по правде влюбилась, ни в коем случае.
Любовь это что-то, что я зарезервировала для милых и нежных, немного пластиковых, уставших от интриг женщин из мыльных опер.
Возможно, тот человек, за чьими действиями я время от времени следила со стороны и который теперь заперся в ванной комнате, и был влюблен, но могу сообщить, что именно тогда я подумала, что хотела бы его не знать.
Тот же самый человек заорал через дверь ванной моим голосом: «Марии нет дома. Я смотрю за Венлой».
«Кто я?»
«Эмилия».
«Ты где?».
«Здесь, внизу».
Эмилия. Пятнадцать лет. Эталон примерной ученицы. А также почти модель, если у Тони спросить. Прилежная отличница.
У которой голова как в тумане.
Которая не может совладать с собой.
И которая не имеет возможности сбежать из настоящего места пребывания. Чья собственная одежда валяется на полу спальни Марии и Сами.
Я бы, конечно, могла встать в унитаз и попробовать спустить себя в канализацию, но, скорее всего, тут я бы тоже потерпела поражение.
Я сделала единственное возможное. Запихнула платье в корзину с грязным бельем. Приняла душ и надела халат Марии. В нем максимально естественно пошла наверх.
«Мне нужно было помыться. Венла меня немного испачкала».
Это в некотором смысле была правда.
Лицо Сами не выражало недоумения. У него всегда было одно и то же выражение лица. Он кивнул. Он сел в кресло со спортивной газетой, а Венла продолжала играть с моим телефоном.
Из гостиной была видна спальня. Двухстворчатая дверь был открыта и шпильки, которые я надевала, были на полу спальни, одна лежала, другая стояла.
«Все хорошо?» – спросил Сами.
«Да, все хорошо».
«Это, кстати, твой телефон?».
«Да, мой».
«Тебе пришло много сообщений. Он все время пиликал».
XXIII
Дорогие мои плюшевые друзья. Наверное, мне нужно еще немного рассказать вам, что я сделала, потому что я все равно все вам рассказываю. Рано или поздно. Вот я болтушка. Я говорю, вы преданно слушаете, и никто никогда не перебивает и не возражает. Вы милые и дружелюбные, не то, что некоторые люди.
Вы, понятно, привыкли, что я открываю вам все, что не могу рассказать другим. На самом деле я почти уверена, что вы меня понимаете, даже если я буду молчать и просто вас по очереди обнимать, нюхать вашу мягкую шерстку. Нюхать ваши сонные мордочки так же, как нюхали меня и изучали, насколько я классная штучка.
Ну вы понимаете.
Вы игрушки, но все же намного больше. Вы моя стая. Я доверяю вам, потому что вы никому не расскажете, что я сделала, хотя иногда у меня возникает ощущение, что мне хочется выкрикнуть мою тайну и выплеснуть все, о чем я молчу, потому что иначе я лопну.
Не совсем понимаю, с чего начать. Еще раз.
С того ли, что я получила сегодня 37 сообщений.
Я услышала, что со мной хотели бы сделать, и нужно сказать, что я половину из этих предложений не поняла.
Эти разговоры про дырку…
И про все остальное, что у меня есть и, якобы, требует наполнения.
Что можно подумать о мужчине, который хочет заплатить двадцатку за то, чтобы я подняла футболку и разрешила ему посмотреть на себя. Вторую двадцатку он даст за разрешение потрогать мою грудь, эти маленькие бугорки нулевого размера, которые я обычно держу под защитой тугого лифчика. Их наличие способно заставить ноги заплетаться, а рты говорить глупости.
Заявляю, что я не какая-нибудь тупица. Другие – очень может быть. Многие – очень может быть.
А что вы подумали бы о следующем предложении? Один тип, который отправил за вечер пять сообщений, хотел купить мои трусики.
Ничего такого в этом нет, но это должны были быть трусики, которые я носила целый день.
Дорогие братцы-лисы. Смените это ошарашенное выражение лица. Я знаю, что вы цените чистоту и тщательно вылизываете свои шубки, вычищаете все микробы и нечистоты.
Вам непонятна история про грязные трусы.
Вы думаете, что я вам вру.
Разве нет? Конечно, это правда. Я тоже подумала,
