Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах
– Мира тоже была мне вроде внучки, а теперь я должна потерять ее? Ах, какая беда! Ничего, кроме беды, не принесли они, эти деньги.
И она жаловалась до тех пор, пока не вспомнила, что должна поставить воду для макарон. И Джону пришлось пообещать ей позвонить снова, а еще лучше – поскорее вернуться домой, а затем она положила трубку.
Вернуться домой, да. Может быть, там ему будет легче пережить это. Он с самого начала был уверен в том, что Вакки ошиблись относительно него. Окей, вся эта роскошь была приятной, без вопросов, и к ней можно было быстро привыкнуть, но в принципе ведь он не умеет обращаться с деньгами. Даже с небольшим количеством денег, а с большим – и подавно. Если речь идет о том, чтобы вернуть человечеству утраченное будущее, то он явно не тот кандидат. Он достаточно испортил собственное будущее, чтобы браться за такое дело.
Он поднял газету и стал рассматривать портрет маленького Эндрю Петерсона. Звучное имя. Почти как Эндрю Карнеги. Они смогут послать его в хорошую школу, дать ему постепенно привыкнуть к своей роли, подготовить его к богатству и власти всеми возможными способами. Если хорошенько подумать, подобный поворот судьбы не так уж плох.
Настроение за ужином было, ясное дело, подавленным. Вакки пытались поддерживать разговор и делать вид, что все в порядке, но их старания были настолько очевидны, что в буквальном смысле слова били Джона под дых. Мысленно они были далеко, с трехлетним мальчиком по ту сторону Атлантики и вопросом, могло ли случиться такое, что истинный наследник и исполнитель пророчества ускользнул от их внимания. Несмотря на то, что Джованна очень старалась, Джон съел мало и вскоре удалился к себе. В темноте он разделся и лег на постель.
Почему у Чезаре и Элен не могло быть ребенка? С этим ему было бы легче смириться. Чезаре всегда был настолько старше его, настолько выше, что это его бы не тронуло. Но нет, это именно Лино. Лино, который всегда был сильнее и всегда этим пользовался. Лино, единственный отличник в семье. Лино, который всегда побеждал его, во всем. И вот он победил снова.
И что ему теперь делать? У него было немного, но даже это с момента встречи с Вакки оказалось в руинах. Он действительно войдет в анналы истории – вот только как человек, который едва не стал обладателем триллиона. На него будут смотреть как на циркового уродца, куда бы он ни пошел. Можно было распрощаться с надеждой на возвращение в нормальную, знакомую ему жизнь.
Мысли ходили по кругу. Он снова встал, ощупью прошел в ванную. Там была аптечка со всеми необходимыми медикаментами. Он нашел ее, открыл, нащупал баночки, скляночки и коробочки. Вот теперь нужно включить свет. Он отыскал бутылочку с валиумом и открыл ее.
На следующее утро мир облетела весть о том, что предполагаемый наследник триллиона долларов Джон Сальваторе Фонтанелли ночью совершил самоубийство.
Всхлипывания на другом конце провода все никак не заканчивались.
– Какое несчастье… madre mio[18], dio mio[19]… Ничего они, эти деньги, кроме несчастья, не принесли, разрушили семью, все разрушили…
– Мама…
– И это чертово отродье, эти журналисты осаждают мой дом, не дают мне покоя… Как им в голову пришло написать такое? Меня мог хватить удар. Или твоего отца. Как им в голову взбрело утверждать, что ты умер?
– Может быть, потому, что они все время должны писать о сенсациях, – произнес Джон.
– Я едва не перестала дышать. Твой отец уже тоже не молод, подумай об этом, а в его семье большинство умирает из-за сердечных болезней. Мы услышали об этом в ночном выпуске новостей, которые мы обычно не смотрим. Я глаз не сомкнула.
Он прикинул разницу во времени. В Нью-Йорке было около половины третьего ночи.
– Мы только что узнали, иначе я позвонил бы гораздо раньше…
– И эта фотография. Ты стоишь, и в руках у тебя двадцать таблеток валиума.
– Я же тебе уже объяснял, как это получилось. Есть известный скандальный репортер Джим Густон, paparazzo. Днем он спустился с вертолета на крышу; никто не заметил его в суматохе. Наверху есть такое место, которое не видно снизу, и он там спрятался. Вечером он спустился на стальном тросе с крыши напротив моей спальни, как альпинист, и затаился со своим фотоаппаратом. Когда я пошел в ванную поискать снотворное, он меня сфотографировал. Я этого не заметил.
– Да ты держал в руке по меньшей мере двадцать штук! Я хорошо рассмотрела!
– Они просто высыпались, мама.
Это было неправдой. Он хотел посмотреть, сколько еще таблеток осталось в бутылочке, потому что его вдруг охватил бессмысленный страх: а вдруг кто-то позже обнаружит, что он взял одну штуку. Таблетку, которую ему не принадлежала.
Немного успокоив мать, он еще раз надел свой лучший костюм и спустился вниз, чтобы вместе с Вакки показаться журналистам и таким образом доказать, что он жив.
– Что вы собираетесь делать теперь? – крикнули ему, тыча в него микрофонами на длинных шестах, и еще: – Вы верите, что Эндрю Петерсон действительно сын вашего брата?
Но Джон только покачал головой и не произнес ни слова.
Эдуардо показал остатки стальной конструкции и пояснил, как Густону удалось сделать фотографию. Когда некоторые репортеры присвистнули в восхищении, он предупредил, чтобы никто не пытался повторить этот «подвиг».
– Джим Густон однозначно вторгся в личное пространство мистера Фонтанелли, и мы предъявим ему иск либо за неоказание помощи, либо за клевету. Неважно, как это будет аргументировано, но одно из этих преступлений он совершил.
Оказавшись снова в доме, Джон сказал, что, по его мнению, ему лучше вернуться в Соединенные Штаты, в дом своих родителей, пока все не выяснится.
– Мои родители не привыкли к шумихе прессы. Я думаю, я должен быть там, чтобы отвлечь их внимание на себя.
Вакки кивнули, все, кроме padrone, который недовольно покачал головой.
– Ваше место здесь, Джон, – сказал он. – Это все недоразумение, которое вскоре разрешится.
– Что ж, я могу понять Джона, – сказал Альберто.
– Я думаю, так действительно будет лучше, – сказал Грегорио.
Эдуардо вздохнул.
– Если хотите, я организую вам билет на завтра.
– Спасибо, – ответил Джон.
Затем он пошел в свою комнату, чтобы собрать вещи. Но, оказавшись перед шкафом, он понял, что ни одна из находящихся в нем вещей ему не принадлежит. Придется попросить Эдуардо найти в коробках с его пожитками, стоящими где-то внизу, что-нибудь из одежды.
Значит, вот оно как. Конец мечте. Он безвольно опустился на постель и уставился в потолок. Все началось внезапно и заканчивается тоже внезапно.
В какой-то момент он пробудился от тяжелой полудремы, в которую нечаянно провалился. Судя по освещению, день уже близился к вечеру, и чувствовал он себя на удивление хорошо.
Как здесь спокойно! Джон встал, вышел на террасу, которая до недавнего времени принадлежала ему, вдохнул соленый ветер, дувший с моря, и закрыл глаза. Защебетали птицы в кустах под ним, издалека слышался гул голосов репортеров у ворот. Как жаль! Ему будет не хватать ощущения себя миллионером. Чувствовать себя миллиардером за несколько дней он не успел научиться, не говоря уже о триллионе. Но миллионером он время от времени себя ощущал, и ему это нравилось.
Зазвонил телефон. Наверняка опять мать. Хочет сказать ему, что она немного поспала и чувствует себя лучше. Он вернулся в комнату и снял трубку.
– Да?
– Вы купили факс? – спросил низкий голос незнакомца.
Джон испугался, невольно опустился на колени и заглянул под кровать. Там стояла коробка, которую принес Марко.
– Да. Да, он у меня.
– Он подключен?
– Что? Нет. Пока нет. Думаю, для этого мне нужно выключить телефон.
– Я понимаю, – казалось, незнакомец усмехается. – Телефонным розеткам, должно быть, не меньше тридцати лет, верно? Как и телефону.
– Примерно так.
– Хорошо. Подключите, пожалуйста, факс. Через пять минут я отправлю вам документ, за подлинность которого я ручаюсь. Воспользуйтесь им как можно лучше.
– Спасибо, – произнес Джон. – Но я не понимаю… – Связь оборвалась.
Пять минут? Ага. Может быть, стоило прочесть инструкцию пораньше… Он вынул из-под кровати коробку, открыл ее и дрожащими руками вынул факс из пенопласта. К счастью, Марко догадался купить рулон бумаги для факса и адаптер, чтобы подключить его к старой розетке. Ему потребовалось три минуты, чтобы подготовить аппарат к приему. Остальное время он просидел перед ним, глядя на щель аппарата,
