Почтовые открытки - Энни Пру
– Когда поняла, что умирает, – пробормотал он, обращаясь к Мернель сквозь распухшие губы, – она сказала, что хочет, чтобы это было у тебя. Сказала, что твой пес был на правильном пути, когда обнюхивал землю под ступеньками крыльца. Может, если бы кто-нибудь обратил тогда на него внимание, все обернулось бы по-другому, так она сказала. – Он подвинул собачку вперед указательным пальцем, потом повернулся и пошел к машине.
На подоконнике тикал будильник Лояла. Все смотрели на фарфоровую собачку. Ее бесстрастная морда и неуместно розовая блестящая окраска обвиняли. Миссис Ниппл молча взывала: если бы только вы заметили, что́ пытался показать вам пес, я была бы сегодня жива, а не лежала бы в закрытом гробу из-за того, что лицо у меня почернело от заражения крови.
– Не думаю, что пес учуял что-то, кроме метки, оставленной другой собакой, – сказал Минк. Он похлопал Мернель по руке, это, насколько помнила Мернель, было первым ласковым жестом с его стороны с тех пор, как она заболела свинкой и у нее так кружилась голова от высокой температуры, что она не могла идти, тогда он на руках отнес ее наверх по лестнице и уложил в постель. Джуэл убрала собачку в кладовку, засунув ее за какие-то пустые банки.
* * *
После полудня Мернель пошла к ферме Нипплов. В нижней части фермы, там, где стоял, пока не сгорел, их старый дом, расстилалось поле. Несколько золотарников сбежали когда-то из цветника и, не встречая препятствий, за тридцать лет захватили три или четыре акра тощей земли. Миссис Ниппл называла их желтоцветами.
Сейчас они были в цвету – волнующийся океан желтых метелок. Мернель пошла через плещущее поле, оставляя за собой дорожку сломанных стеблей. Примерно в середине она остановилась и представила себя точкой на колышащемся желтом просторе, подумала о миссис Ниппл, которая никогда больше не проедет мимо своих желтоцветов, никогда больше не будет сидеть рядом с Ронни на пассажирском сиденье и никогда больше не скажет ему: «Как же тут красиво».
Мернель посмотрела на небо, безоблачное и синее. Пока она на него смотрела, синеву усеяли фиолетовые точки. Она услышала медленное мощное дыхание. Небо.
«Миссис Ниппл теперь ангел», – сказала Мернель и представила себе прозрачного, окруженного сияющим ореолом ангела, восстающего из закопанного под землю черного тела миссис Ниппл, но не смогла удержать этот образ в воображении, переключившемся на тело, разлагающееся в земле, на микроскопических, невидимых клещей, пожирающих гниющие останки, обгладывающих до блеска кости умерших животных, высасывающих огонь из заготовленных бревен и росу из травы, она как будто видела все испарения, идущие от растений и животных, камней и дождя. Куда все это уходит, подумала она, все эти реки менструальной крови и крови, пролившейся из ран от сотворения мира? Она представила глубокое неподвижное озеро свернувшейся крови. Быть убитой ржавыми гвоздями! Она побежала сквозь желтоцветы, срывая на ходу цветочные головки, топча слабые, гнущиеся стебли, выдергивая и отбрасывая их с корнями, с которых веером осыпа́лась земля. Прибитые растения безмолвно пригибались и восставали снова, сливаясь с колышущейся массой.
12
Билли
Из далекого далека Лоял думал о Билли, о граде ее жалящих поцелуев, о ее маленьких туфельках с бантиками, ее острых ногтях и локтях, о коленях, которые она подтягивала к груди каждый раз, когда, взяв его руку, вела ею вниз по своему животу, к развилке, о том, как его заскорузлые пальцы цеплялись за волокна ее вискозного платья.
«Нет, ни за что! Я не дам себя поймать. Я выберусь отсюда и кем-нибудь стану. Я не собираюсь закончить свою жизнь на вашей проклятой ферме, задавая помои свиньям и в сорок лет став похожей на столетнюю старуху с огромным животом и кучей детей. Я зашла с тобой достаточно далеко, а теперь, если я тебе нужна, остаток пути ты пройдешь со мной. Лоял, там, снаружи, столько денег, что ты даже не можешь себе представить. Они падают с неба, единственное, что ты должен сделать, это встать в нужном месте и подставить руки. А здесь – не то место, которое нам нужно, мой дорогой».
Несмотря на острые колени и локти, Билли излучала жар, как раскаленная сковорода. Ее ярко-рыжие волосы, когда она их расчесывала, потрескивали от накопленного в ней электричества; ладони у нее всегда были горячими, даже зимой, и когда она облизывала губы острым язычком, этот скользящий лучик выстреливал прямо ему в пах струей желания. Она могла стать лучшей в мире, если бы так упорно не сопротивлялась этому.
До Билли он встречался со школьной учительницей Мэй Спаркс, крупной, широкозадой, с волосами почти такого же цвета, как у Билли, но Мэй начесывала их крупными завитками на уши, как наушники. Что-то привлекало его в девушках с рыжими волосами. Все думали, что он женится на Мэй. Он вспомнил ее плоские низко свисающие ягодицы и полные веснушчатые груди, похожие на блюдца со сметаной, обрызганной медом. Она легко заваливалась на спину, как кресло-качалка на ветру. С ее щедрых губ никогда не слетало «нет». Своими кувырканьями они сломали переднее сиденье в машине. И вокруг Минка с Джуэл она растекалась, как тающее масло; всякий раз, приходя, помогала стряпать обед, чтобы показать, какой полезной может быть в хозяйстве, обнимала Мернель, спрашивала: «Какой город столица Небраски?» – и Мернель, опустив голову, смущенная тем, что ее учительница переместилась от школьной доски на кухню Бладов, словно была простым человеческим существом из крови и плоти, очень тихо отвечала: «Омаха», вдыхая сладкий аромат пудры, исходящий от кожи учительницы.
Билли он встретил перед домом Отта – Минк велел ему забрать оттуда Джуэл после карточной игры. И больше он ни разу не взглянул на Мэй, не ответил ни на одно ее письмо, а завидев ее в деревне, сворачивал с улицы.
Ветер дул тогда всю неделю, заметая пылью холодный солнечный свет. Желтые и багряные листья метались на деревьях, хотя срывалось еще не много. На седьмой день ветер утих, и в субботу к полудню, ко времени карточной игры, настал штиль, небо затянулось тонким слоем облаков, похожим на марлю, сквозь которую пробивался бледный свет.
В рассветной тишине с больших деревьев начали падать листья, они падали и падали весь день, ложились на молодые деревца и дальше соскальзывали с них по веткам и стволам. Листья, шурша, терлись друг о друга, срывались, и
